Евреи глазами именитых друзей и недругов

Archive for March 8th, 2010

****

Я выросла в семье, где национальный вопрос не стоял вообще. То есть я знала, конечно, что мама у меня русская, а папа — еврей, но родители никогда не обсуждали того или иного человека с точки зрения его национальности. Конечно, друзья-евреи и друзья-немцы отваливали на историческую родину. Ну и что? Разок меня назвали «жидовской мордой», а другой разок — гойкой. Ну и что? Конечно, я много знала про Холокост, но это же там, не у нас! И во время войны!
С этим «ну и что?» я встретила разборки между армянами и азербайджанцами, турками-месхетинцами и узбеками и далее по списку. Пережила распад СССР, понимая, что нашим бывшим братьям легче подчас переживать текущие трудности, ибо есть на кого свалить вину — на русских. Повидала «понаехавших», поняв, что нанять сиделкой россиянку почти невозможно, что садовник из таджика — никакой, а на украинца не нарадуешься. Не уставала спорить и доказывать, что если нам предстоит принять и адаптировать миллионы этнически иных, то нужно быть готовыми к этому вызову — законы должны неуклонно выполняться всеми, независимо от национальности. Но споры с русскими националистами про «понаехавших» давались мне с трудом. Дожила до событий на Манежной. В моей Москве…
И вдруг Виктор Бондаренко со своей книжкой. «Владимир Даль — датчанин», «Жуковский — турок по матери», «Высоцкий — еврей по отцу». Наше всё. Наше достояние, наша гордость. Чайковский, Тургенев, Пушкин — без них России просто не было бы. Плисецкая, Цой… Я к этой книжке могу добавить сотню, две сотни, тысячу фамилий. Какая мне разница, кто эти люди по крови? Если Сережа Гуриев родился осетином и говорит, что он — осетин, это никак не влияет на качество созданного им в России университета. Если моя любимая Людмила Улицкая — еврейка, то ее книги читаются и будут читаться и у нас, и в переводах. А песню «С чего начинается Родина» поет Кобзон.
Скажете: а вот и не надо вспоминать такие вещи. Вспоминая, вы тему только будоражите, будите нездоровые инстинкты. Если бы! Мы не можем себе позволить не вспоминать, что Россию создали мы все. (Из статьи ”Россия для всех” в журнале «Новое время», № 25 от 15 августа 2011 года – А.З.)

1. Солнцу ли тучей затмиться, добрея,
   ветру ли дунуть, –
   Кем бы мы были, когда б не евреи,
   страшно подумать.
   
   ————————— Б. Чичибабин

1. Для выборочного прочтения щёлкните мышкой на имя интересующего вас автора.

Давайте-ка возрадуемся,
Давайте-ка возрадуемся
и возвеселимся!
Давайте-ка споем!
Просыпайтесь, братья!
Просыпайтесь, братья,
с радостью в сердце!

1. 1. ”ХАВА НАГИЛА”. Из еврейского фольклора . Текст
      1. 1. кантора латвийской синагоги Авраама Цви Идельсона, 1915 г.

******

Еврей-священник

Еврей-священник — видели такое?
Нет, не раввин, а православный поп,
Алабинский викарий, под Москвою,
Одна из видных на селе особ.
Под бархатной скуфейкой, в чёрной рясе
Еврея можно видеть каждый день:
Апостольски он шествует по грязи
Всех четырёх окрестных деревень.
Работы много, и встаёт он рано,
Едва споют в колхозе петухи.
Венчает, крестит он, и прихожанам
Со вздохом отпускает их грехи.
Слегка картавя, служит он обедню,
Кадило держит бледною рукой.
Усопших провожая в путь последний,
На кладбище поёт за упокой…
Он кончил институт в пятидесятом —
Диплом отгрохал выше всех похвал.
Тогда нашлась работа всем ребятам —
А он один пороги обивал.
Он был еврей — мишень для шутки грубой,
Ходившей в те неважные года,
Считался инвалидом пятой группы,
Писал в графе “Национальность”: “Да”.
Столетний дед — находка для музея,
Пергаментный и ветхий, как талмуд,
Сказал: “Смотри на этого еврея,
Никак его на службу не возьмут.
Еврей, скажите мне, где синагога?
Свинину жрущий и насквозь трефной,
Не знающий ни языка, ни Бога…
Да при царе ты был бы первый гой”.
.”А что? Креститься мог бы я, к примеру,
И полноправным бы родился вновь.
Так царь меня преследовал — за веру,
А вы — биологически, за кровь”.
Итак, с десятым вежливым отказом
Из министерских выскочив дверей,
Всевышней благости исполнен, сразу
В святой Загорск направился еврей.
Крещённый без бюрократизма, быстро,
Он встал омытым от мирских обид,
Евреем он остался для министра,
Но русским счёл его митрополит.
Студенту, закалённому зубриле,
Премудрость семинарская — пустяк.
Святым отцам на радость, без усилий
Он по два курса в год глотал шутя.
Опять диплом, опять распределенье…
Но зря еврея оторопь берёт:
На этот раз без всяких ущемлений
Он самый лучший получил приход.
В большой церковной кружке денег много
Рэб батюшка, блаженствуй и жирей.
Что, чёрт возьми, опять не слава Богу?
Нет, по-людски не может жить еврей!
Ну пил бы водку, жрал курей и уток,
Построил дачу и купил бы ЗИЛ, —
Так нет: святой районный, кроме шуток
Он пастырем себя вообразил.
И вот стоит он, тощ и бескорыстен,
И громом льётся из худой груди
На прихожан поток забытых истин,
Таких, как “не убий”, “не укради”.
Мы пальцами показывать не будем,
Но многие ли помнят в наши дни:
Кто проповедь прочесть желает людям
Тот жрать не должен слаще, чем они.
Еврей мораль читает на амвоне,
Из душ заблудших выметая сор…
.Падение преступности в районе —
Себе в заслугу ставит прокурор. (1962)

Комментарий Евгения Аграновича: В основу этого стихотворения лег конкретный факт: у меня была соседка, знавшая в одной подмосковной деревне батюшку-еврея, которого очень хвалили все тамошние женщины: и молодой он, и красивый, да еще с высшим техническим образованием. И я представил себе, как этот еврей вначале окончил с блеском институт, потом его никуда не берут на работу, он идет в священники и втягивается в это дело. Так, начав с обмана, он даже не заметил, как маска приросла: из притворства он становится истинным христианином.

*****

И в чужом жилище руки грея,
Я себе позволила спросить:
“Кто же мы такие?” – Мы евреи!
Как я смела это позабыть!
Я сама не знаю, как я смела,
Было так безоблачно вокруг.
Я об этом вспомнить не успела,
С детства было как-то недосуг.
Дни стояли сизые, косые,
Непогода улицы мела…
Родилась я осенью в России,
И меня Россия приняла,
Напоила беспокойной кровью,
Водами живого родника,
Обожгла недоброю любовью
Русского шального мужика.
Родину себе не выбирают.
Начиная видеть и дышать,
Родину на свете получают,
Непреложно, как отца и мать!
Родина!.. И радости, и горе
Неразрывно слиты были с ней.
Родина!.. В любом бою и споре
Ты была помощницей моей.
Я люблю раскатистые грозы,
Хрупкий и накатистый мороз,
Яркие живительные слезы
Утренних сверкающих берез…
Лорелея, девушка на Рейне,
Яркий луч, волшебный сон…
Чем мы виноваты, Генрих Гейне?!
Чем не угодил вам Мендельсон?!
Я спрошу у Маркса и Эйнштейна,
Что великой мудростью полны,
Может, им известна эта тайна
Нашей перед вечностью вины?
Милые полотна Левитана,
Яркое цветение берез,
Чарли Чаплин с белого экрана…
Вы ответьте мне на мой вопрос:
Разве всё, чем были мы богаты,
Мы не отдали без лишних слов?!
Чем же мы пред миром виноваты –
Эренбург, Багрицкий и Светлов?!
Жили мирно, не щадя талантов,
Не жалея лучших сил своих.
Я спрошу врачей и музыкантов,
Тружеников малых и больших,
Их, потомков древних Маковеев,
Кровных сыновей своих отцов,
Тысячи воюющих евреев,
Храбрых командиров и бойцов.
Отвечайте мне во имя чести
Племени, несчастного в веках,
Юноши, пропавшие без вести,
Юноши, погибшие в боях!
Вековечный запах униженья,
Причитанья матерей и жен,
В смертных лагерях уничтоженья
Наш народ расстрелян и сожжен…
Танками раздавленные дети,
Этикеткa – „юда“, кличка – „жид“…
Нас уже почти что нет на свете!!
Нас уже никто не оживит!!!…
Мы евреи! Сколько в этом слове
Горечи и мук прошедших лет!
Я не знаю, есть ли в крови голос,
Но я знаю крови красный цвет.
Этим цветом землю обагрила
Сволочь, заклейменная в веках;
И людская кровь заговорила
В смертный час на разных языках…

ОТВЕТ МАРГАРИТЕ АЛИГЕР

На Ваш вопрос ответить не умея,
Сказал бы я – нам беды суждены.
Мы виноваты в том, что мы – евреи.
Мы виноваты в том, что мы умны.
Мы виноваты в том, что наши дети
Стремятся к знаниям и мудрости людей.
И в том, что мы рассеяны по свету,
И не имеем Родины своей.
Нас сотни тысяч, жизни не жалея,
Прошли бои, достойные легенд,
Чтоб после слышать: “Это кто, евреи?
Они в тылу сражались за Ташкент!”
Чтоб после мук и пыток Освенцима,
Кто смертью был случайно позабыт,
Кто потерял всех близких и любимых,
Услышать вновь: “Вас мало били, жид!”
Не любят нас за то, что мы – евреи,
Что наша вера – остов многих вер,
Но я горжусь, отнюдь я не жалею,
Что я еврей, товарищ Алигер.
Недаром нас, как самых ненавистных,
Подлейшие с жестокою душой,
Эсэсовцы жидов и коммунистов
В Майданек посылали на убой.
Нас удушить пытались в грязном гетто,
Сгноить в могилах, в реках утопить,
Но несмотря, да, несмотря на это,
Товарищ Алигер, мы будем жить!
Мы будем жить, и мы еще сумеем
Талантами и жизнью доказать,
Что наш народ велик, что мы, евреи
Имеем право жить и процветать.
Народ бессмертен, новых Маккавеев
Он породит грядущему в пример.
Да, я горжусь, горжусь и не жалею,
Что я еврей, товарищ Алигер.

Kомментарий: Знаменитое стихотворение Маргариты Алигер «Мы евреи» – отрывок из поэмы «Твоя победа», напечатанной в 1946 г. в журнале «Знамя». Многие годы авторство ответа приписывалось Эренбургу, у которого были даже неприятности в связи с этим. Эренбурга вызывали в соответствующие органы, а в семье считали, что кто-то хотел насолить Эренбургу, приписав ему авторство «Ответа М. Алигер». Ирина Эренбург, дочь писателя, подтверждала, что это стихотворение не ее отца, но что под многими его строками он мог бы подписаться. Автор ответа Михаил Рашкован, в то время житель г. Самаркада (ныне проживает в Израиле), в 1939 году окончивший с отличием школу и мобилизованный в армию, в начале июля 1941 г. был уже на передовой, а в конце июля получил тяжелое ранение – первое, но не последнее. Еще дважды был он ранен и лишь в 1946г. демобилизовался.

P.S. Прочитайте подробней о жизни и творчестве Маргариты Алигер

*****

Из всех народов

И казнили детей у могил… В этот час
Спали люди спокойно на свете.
Ты под солнцем избрал средь народов – лишь нас.
Ты нас трудной любовью отметил.
Ты избрал нас, Господь, среди прочих людей,
Утвердил нас под солнцем упрямо…
Видишь, мальчик стоит над могилой своей
Потому лишь, что он от рожденья еврей,
Кровь его – как вода в этом мире зверей.
Просит он: «Не смотри, моя мама!»
Плаха мокра от крови, зазубрен топор,
А Святейший отец в Ватикане
Не желает покинуть прекрасный собор –
Поглядеть на погром, на закланье.
Постоять хоть часок – может, Бог что простит –
Там, где агнец разнузданным миром забыт,
Где дитя над могилой
Стоит.
Помнит мир о сокровищах прошлых веков –
Ведь наследие предков бесценно.
А хрустальные чаши ребячьих голов
Изуверы
Дробят
О стены!
Крик последний звенит: «Мама, ты не гляди,
Это зрелище – не для женщин.
Мы ведь тоже солдаты на этом пути,
Только ростом немного поменьше».
И казалось, кричит размозженная плоть:
«Бог отцов наших, помним мы кровью:
Средь народов земли ты избрал нас, Господь,
Ты отметил нас трудной любовью,
Ты, Господь, из мильонов детей нас избрал.
Пред тобою погибли мы, Боже,
Нашу кровь ты в большие кувшины собрал –
Потому что ведь некому больше.
Запах крови вдыхая как запах вина,
Всю до капли собрав ее, Боже,
Ты с убийц наших, Господи, взыщешь сполна.
С большинства молчаливого – тоже… (1942)

Перевод с иврита Д. Маркиша

*****

Фрагмент из поэмы ”Не вечна память”

Теряются следы в тысячелетних
Скитаньях по сожженным городам,
В песках за Бабьим Яром, в черных сплетнях
На черных рынках, в рухляди, – а там

Прожектора вдоль горизонта шарят,
Ползут по рвам, елозят по мостам
А где-то жгут, дробят, кромсают, жарят,
Гноят за ржавой проволокой, – а там

Сочувствует ханжа, и жмется скаред,
И лжесвидетель по шпаргалке шпарит,
И журналист строчит уже, – а там

Нет и следов, – ни в городах Европы,
Ни на одной из мыслимых планет,
Ни в черной толще земляной Утробы,
Ни в небе, ни в аду, – их больше нет.

Лежит брусками данцигское мыло,
Что выварено из костей и жил.
Здесь чья-то жизнь двумя крылами взмыла
И кончилась, чтоб я на свете жил.

Чья жизнь? Чья смерть бездомна и бессонна?
В венце каких смолистых черных кос,
В каком сияньи белого виссона
Ступила ты на смертный тот откос?

Прости мне три столетья опозданья
И три тысячелетья немоты.
Опять мы разминулись поездами
На станции, где отпылала ты.

Дай мне руками прикоснуться к коже
Прильнуть губами к смуглому плечу.
Я все про то же, – слышишь? – все про то же,
Но сам забыл, про что же я шепчу.

Мой дед ваятель ждал тебя полвека,
Врубаясь в мрамор маленьким резцом,
Чтоб ты явилась взгляду человека
С таким вот точно девичьим лицом.

Еще твоих запястий не коснулись
Наручники, с упрямицей борясь.
Еще тебя сквозь строй варшавских улиц
Не прогнала шпицрутенами мразь.

И колкий гравий, прах костедробилок
Не окровавил этих нежных ног.
И злобная карга не разрубила
Жизнь пополам, прокаркав: «Варте нох!»

Не подступили прямо к горлу комья
Сырой земли у страшных тех ворот.
Жить на земле! Что проще и знакомей
Чем черный хлеб и синий кислород…

Но что бы ни сказал тебе я, что бы
Ни выдумал страннее и святей,
Я вырву только стебель из чащобы
На перегное всех твоих смертей.

И твой ребенок, впившийся .навеки
Бессмертными губами в твой сосок,
Не видит сквозь засыпанные веки,
Как этот стебель зелен и высок.

Охрипли трубы, струны отзвучали.
Смычки сломались в пальцах скрипачей
Чьим ты была весельем? Чьей печалью?
Чьей Суламифью? Может быть, ничьей.

Очнись, дитя библейского народа!
Газ или плетка, иль глоток свинца,
Встань, юная! В делах такого рода,
В такой любви не может быть конца.

В такую ночь безжалостно распахнут
Небесный купол в прозелени звезд.
Сверкает море, розы душно пахнут
Сквозь сотни лет, за сотни тысяч верст.

Я для свиданья нашего построил
Висячие над вечностью мосты.
Все мирозданье слышит: — Шма, Исроэль!
И пышет алым пламенем. А ты?

“Знамя” №7, 1946 г

P.S. Прочитайте. К 105-и летию Павла Антокольского

*****

Гетто. 1943 год.
Когда горело гетто,
Когда горело гетто,
Варшава изумлялась
Четыре дня подряд.
И было столько треска,
И было столько света,
И люди говорили:
— Клопы горят.

А через четверть века
Два мудрых человека
Сидели за бутылкой
Хорошего вина,
И говорил мне Януш,
Мыслитель и коллега:
— У русских перед Польшей
Есть своя вина.

Зачем вы в 45-м
Стояли перед Вислой?
Варшава погибает!
Кто даст ей жить?
А я ему: — Сначала
Силенок было мало,
И выходило, с помощью
Нельзя спешить.

— Варшавское восстание
Подавлено и смято,
Варшавское восстание
Потоплено в крови.
Пусть лучше я погибну,
Чем дам погибнуть брату, —
С отличной дрожью в голосе
Сказал мой визави.

А я ему на это:
— Когда горело гетто,
Когда горело гетто
Четыре дня подряд,
И было столько треска,
И было столько света,
И все вы говорили:
“Клопы горят”. (1991)

*****

 Юношеское.

*****

ПРОИСХОЖДЕНИЕ

Я не запомнил — на каком ночлеге
Пробрал меня грядущей жизни зуд.
Качнулся мир.
Звезда споткнулась в беге
И заплескалась в голубом тазу.
Я к ней тянулся… Но, сквозь пальцы рея,
Она рванулась — краснобокий язь.
Над колыбелью ржавые евреи
Косых бород скрестили лезвия.
И все навыворот.
Все как не надо.

Стучал сазан в оконное стекло;
Конь щебетал; в ладони ястреб падал;
Плясало дерево.
И детство шло.
Его опресноками иссушали.
Его свечой пытались обмануть.
К нему в упор придвинули скрижали —
Врата, которые не распахнуть.
Еврейские павлины на обивке,
Еврейские скисающие сливки,
Костыль отца и матери чепец —
Все бормотало мне:
— Подлец! Подлец!—
И только ночью, только на подушке
Мой мир не рассекала борода;
И медленно, как медные полушки,
Из крана в кухне падала вода.
Сворачивалась. Набегала тучей.
Струистое точила лезвие…
— Ну как, скажи, поверит в мир текучий
Еврейское неверие мое?
Меня учили: крыша — это крыша.
Груб табурет. Убит подошвой пол,
Ты должен видеть, понимать и слышать,
На мир облокотиться, как на стол.
А древоточца часовая точность
Уже долбит подпорок бытие.
…Ну как, скажи, поверит в эту прочность
Еврейское неверие мое?
Любовь?
Но съеденные вшами косы;
Ключица, выпирающая косо;
Прыщи; обмазанный селедкой рот
Да шеи лошадиный поворот.
Родители?
Но, в сумраке старея,
Горбаты, узловаты и дики,
В меня кидают ржавые евреи
Обросшие щетиной кулаки.
Дверь! Настежь дверь!
Качается снаружи
Обглоданная звездами листва,
Дымится месяц посредине лужи,
Грач вопиет, не помнящий родства.
И вся любовь,
Бегущая навстречу,
И все кликушество
Моих отцов,
И все светила,
Строящие вечер,
И все деревья,
Рвущие лицо,—
Все это встало поперек дороги,
Больными бронхами свистя в груди:
— Отверженный!
Возьми свой скарб убогий,
Проклятье и презренье!
Уходи!—
Я покидаю старую кровать:
— Уйти?
Уйду!
Тем лучше!
Наплевать! (1930)

*****

ШОЛОМ-АЛЕЙХЕМ!

– “Шолом-алейхем” – что такое? –
Меня спросили как-то раз.
Сказал я:
– Добрый знак рукою,
Слова надежды без прикрас,
И друг, все двери распахнувший,
Чтобы скорей тебя обнять,
Во тьму дворовую шагнувший,
Чтобы печаль твою унять.
– “Шолом-алейхем” – что такое? –
Меня спросили как-то раз.
Сказал я:
– Мужество большое,
С каким встречаем горький час,
Когда мечты коса скосила
И жизнь твоя дала излом,
Но всё же не иссякла сила
И ты на бой идёшь со злом.
– “Шолом-алейхем” – что такое? –
Меня спросили как-то раз.
Сказал я:
– Слово золотое,
Оно давно в чести у нас;
Оно сильнее, чем оружье,
Оно добро несёт с собой,
Его переводить не нужно –
Его поймёт язык любой!

Из книги “Моя погода”, Москва, “Советский писатель”, 1985.     Перевод из идиш.

*****

Письмо советского еврея в Израиль

Посылаю я письмо не Китаю,-
Я Израилю протест направляю.
Голды Меир и Даяна орава,
Вам назло пишу я слева направо!
*****

Ты лети, лети, письмо, поскорее
От простого трудового еврея,
От монтёров, сталеваров, прорабов,-
Руки прочь, жиды, от наших арабов!

Вы надеялись на помощь да на силу,
Это вы свели Насера в могилу.
Вы испортили в раю атмосферу,
Привезли жиды в Одессу холеру.

Хоть у вас и у меня обрезанье,
Но забудьте вы свои притязанья!
Из-за ваших постоянных разбоев
Здесь повысилась цена на спиртное.

Я плюю на ваш иудин полтинник,
Не поедет к вам ни Таль, ни Ботвинник,
Не поедут к вам врачи и актёры,
Не поедут к вам евреи-шахтеры.

Не поедет к вам Юдкевич, Гершкович,
Солженицына дружок Ростропович.
Не поедет мой сосед Юзя Блюмер,
Потому что он вчера только умер.

Об Израиле Кобзон не мечтает,-
Своего дерьма там таки тоже хватает,-
Так что в гости нас к себе вы не ждите,
Не мутите воду нам, не мутите!

Еврейская невеста

1. Мне замуж нужно выйти поскорее,
Налились груди, дынями висят.
Найдите же мне толстого еврея,
Чтоб с бабками и лет за шестьдесят!

2. Послала объявление в газету,
И их визиты мне проели плешь.
И я скажу вам, мама, по секрету?
Не повалявши мужа – не поешь!

3. То импотент, а то характер свинский,
То нищий мент, то гомик, а то мразь.
Вот если бы такой, как Шуфутинский –
То я б с пол-оборота завелась.

4. Ему б сказала? “Мойша, please, sit down,
How do you do не хочете ли вы?”
Ну, в крайности, такой, как Розенбаум,
Чтоб с сексуальным видом головы.

5. Ах, мама, я тащусь от плечей узких,
От волосатых толстых животов.
Ну хоть бы клюнул кто из новых русских,
Но только непременно из жидов!

6. Ну кто ж сейчас захочет эскимоса,
Кто с чуркой свяжет юную судьбу?
За месяц жизни с Борей-кровососом
В момент с грудями вылетишь в трубу.

7. Ах, мама, мне по сердцу обрезанье,
Ведь с детства Голда Меир я в душе.
И пусть из местечковой он Рязани,
Мы в Хайфу с ним махнём на ПМЖ.

8. Раскинь, маман, мы в дальнюю дорогу,
Антисемиты пусть горят огнём.
Объединимся через синагогу,
“Хава-Нагила” вместе запоём.

9. Звонят в дверях, откройте поскорее,
Налились груди, дынями висят.
Найдите же мне толстого еврея,
Чтоб с бабками и лет за шестьдесят.
Достаньте же мне толстого еврея,
Чтоб с бабками и лет за шестьдесят!

Слова Л. Ефремовa

****

Кругом одни евреи…

1. Раз трамвай на рельсы встал,
Под трамвай еврей попал.
Евреи, евреи, кругом одни евреи…

2. Вошёл в трамвай антисемит –
Слева жид и справа жид.
Евреи, евреи, кругом одни евреи…

3. Говорят, Хемингуэй
По анкетам был еврей…
Евреи, евреи, кругом одни евреи…

4. Говорят, что и в хоккее
Появляются евреи…
Посмотри на вратарей –
А что ни маска, то еврей…

5. А генерал Пындыхуэй
Так тот у прынципе еврей…

6. Вот и Евгений Петросян –
Отец армян и мать армян.
Евреи, евреи, кругом одни евреи…

7. Писатель Горький Алексей
Был остроумнейший еврей…

8. Пастернак и сельдерей,
А что ни овощ – то еврей…

9. А в зоопарке у зверей
Слон – чуваш, а вот лев – еврей…

10. А ты, Московский, не робей
Сознавайся, что еврей…
Евреи ведь, евреи, кругом одни евреи…

11. Пришёл к врачу лечить чирей,
Сам еврей и врач еврей.
Принёс к врачу свой геморрой,
Врач – жид первый, я – второй.
Евреи, евреи, кругом одни евреи…

12. Скажем, взять зубных врачей –
Тут еврей и там еврей.
Да, не будь таких жидов,
Все б ходили без зубов.

13. Спутник мчится по орбите
С перигея в апогей.
В нём кронштейн висит прибитый –
Первый в космосе еврей…

14. Да и у леди Чаттерлей
Любовник тоже был еврей…

15. Взял у соседа 5 рублей –
Содрал проценты, как еврей…

16. Захожу я в “Бакалею” –
Новый русский там с евреем.
А где же весь рабочий люд?
Им, бля, зарплату не дают…

17. А если в кране нет воды –
Воду выпили жиды.
Если ж в кране есть вода –
Значит, жид нассал туда.
Словом, евреи, евреи, кругом одни евреи…

18. Счастье как-то улыбнулось
Мне в одну из лотерей.
Выграл рубль я, ну а “Волгу”
Выграл мой сосед, еврей…

19. А Будённый и Никита
Обожали инкогнито
Кукурузную мацу.
Ламца-дрица им к лицу…

20. Лёня Брежнев, слава Богу,
Тоже бегал в синагогу.
Евреи, евреи, кругом одни евреи…

21. Да и отец моих идей,
Карл Маркс – и тот еврей…
Евреи, евреи, кругом одни евреи…

22. Даже наш чудесный МХАТ
Стал чуть-чуточку пархат…

23. Вот если не было бы бога –
Не была бы синагога,
Не была бы Божья мать
И не было б куда послать
Еврея, еврея, пархатого еврея.

24. Вот “Спартак” – команда так,
Один еврей и тот мудак.
Весь “Черноморец” из жидов –
Вот пример для мастеров!
Евреи, евреи, кругом одни евреи…

25. Средь учёных и врачей
Каждый пятый – не еврей,
Ну, остальные ж евреи…
Кругом одни евреи.

26. От Курил и до Карпат
Еврей еврею друг и брат:
Ведь у совейского народа
Крепка еврейская порода.
Евреи, евреи, кругом одни евреи…

27. Говорят, Борис Брунов
Родом тоже из жидов,
Он такой же иудей,
Как вот Райкин, не еврей…

28. Де Голль с трона уходил,
Об одном народ просил,
Чтобы вместо “се ля ви”
Говорили “Тель-Авив”…

29. Если только он еврей,
То не дворник, не лакей,
Он повсюду рулевой,
Жид пархатый с головой.
Евреи, евреи, ну и умные ж евреи…

30. Климент Ефремыч, между прочим,
До лошадок был охочим,
Но и он из всех коней
Выбирал, чтоб был еврей…

31. Вот Ванька-сторож у дверей.
Какой на хер он еврей –
Он курносый, блядовит…
Впрочем, ша! Типичный жид!
Евреи, евреи, кругом одни евреи…

32. Говорят, из Мавзолея
Тоже вынесли еврея,
Но один ещё лежит –
Говорят, что тоже жид!

33. В Третьяковке старый жид
Молодому говорит:
“Видишь трёх богатырей?
В центре Муромец – еврей, да!
Евреи, евреи, кругом одни евреи…

34.В жаркой Африке народы
Есть и простенькой породы,
Ну, к примеру, вот пигмей –
Очень махонький еврей.

35. Док Барнард у негра Мэя
Вынул сердце из грудей,
По нему узнал, что Мэй
Просто чёрный был еврей…
Евреи, евреи, кругом, бля, одни евреи…

        Комментарий:   Беляев родился в городе Одессе. Закончил МГПИИЯ им. Мориса Тореза в 1960 году, переводчик и преподаватель английского языка. В основном писал песни на чужие стихи и исполнял чужие песни. Составитель цикла куплетов “Кругом одни евреи”. В 1970-х годах жил в Москве на улице Горького, два года снимал квартиру у знаменитой исполнительницы цыганских песен Ляли Чёрной. В 1983 году был осужден на 4 года (ст. 162 УК РСФСР, незаконный промысел), срок отбывал в колонии усиленного режима в Устюжне под Вологдой. После освобождения некоторое время работал ночным сторожем в гаражных обществах, затем – воспитателем в школе-интернате для детей-сирот. С 1988 по 1993 год занимался частным бизнесом, параллельно активно начал записываться. В 1996 году впервые записался на профессиональной студии “Рок-Академия”, после чего в 1997 вышел первый официальный сольный диск “Озорной привет из застойных лет”. Выпустил эксклюзивом 73 альбома и концерта.

P.S. Послушайте Беляева. Кругом одни евреи