*****
Когда мама была жива, мы составили с ней генеологическое древо нашей семьи. Она очень многих помнила. В годы Великой Отечественной войны многие наши родственники погибли в Бабьем Яре. Моя мама родом из Киева. Обе ее бабушки погибли в Бабьем Яре, а дедушку, как рассказывали соседи, застрелил во дворе немец. Он хотел у него что-то отнять: то ли кошелек, то ли что-то еще. Дед кажется плюнул ему в лицо, и немец его застрелил. Мамин двоюродный брат Иосиф Альперин (в семье его называли Зютой) погиб в Сталинграде. Пришла похоронка, в которой было написано, что он погиб, защищая такую-то высоту. Что касается рода бабушки по отцовской линии, то там вся родня погибла в Бабьем Яре: бабушкин брат Яша, сестра Феня, подпольщица, которую выдали гестаповцам соседи, и многие другие. Война очень сильно затронула жизнь моей семьи. Наверное, нет такой еврейской семьи, которой бы она не коснулась.
Экзотическая история связана с двоюродным братом моей бабушки, Исааком Лазаревичем Фельдманом. Он был земским врачом, жил в Броварах на Украине. Когда пришли немцы, местные крестьяне каким-то образом упросили немецкую комендатуру, чтобы его не убивали. Какое-то время его не трогали, но потом оказалось, что он то ли прятал партизан, то ли помогал раненым, и тогда его расстреляли. Это было в 1943 году. Таких историй много… Еврейского воспитания, как и мои родители, я не получил. Бабушки и дедушки говорили на идиш, родители — нет. Они принадлежали к советскому поколению, которое, возможно, и веровало в Б-га, но было совсем не религиозным… Мне повезло. Я не могу сказать, что из-за своего еврейского происхождения я не получил того, что мог бы получить, будучи неевреем. На уровне общественного транспорта — конечно, приходилось. Если говорить о серьезных жизненных вещах, то — нет… В Израиле бывал. Израиль для меня страна симпатичная, но не родная. Есть люди, которые, приезжая туда, ощущают какие-то особые токи, я же ничего этого не чувствую… К эмиграции я отношусь, как к большой беде, хотя когда к власти приходит, например, фашизм, ее не избежать. В Германии многие евреи не поняли, что представляет из себя Гитлер, а ведь времени на это было достаточно. Думали, что все пройдет. Как понять, что нужно уехать? Это очень сложная психологическая проблема. Если говорить о России, то сегодня эмиграция приняла несколько иной характер. Уезжают те, кто, к примеру, не имеют возможности заниматься здесь наукой. Среди тех ученых, что работают на Западе, очень много выходцев из России, не обязательно евреев.
Что касается еврейской эмиграции, то остроты еврейского вопроса в нашей нынешней жизни я не вижу. Вопрос, связанный с миграцией выходцев из бывших республик СССР, сегодня стоит намного острее. Руководителей последних лет можно упрекнуть во многом — но точно не в антисемитизме. Кроме того, евреев в стране становится все меньше и меньше. У меня детей нет, но все мои племянники — неевреи. Все они рождены в смешанных браках и носят нееврейские фамилии. Графы «национальность» уже не существует. Когда была перепись населения, можно было сказать что угодно: я назвал себя евреем. Я российский еврей, и эти составляющие для меня неразделимы. Я не забываю о том, что я еврей. Я не считаю себя русским, но, в то же время, Россия — моя родина, язык, на котором я говорю, русский, и культура, которую я впитал, тоже русская. Я не являюсь религиозным человеком и с равным уважением отношусь ко всем религиям. (Из интервью на сайте Jewish.ru 06.05.2011 – А.З.)
