Archive for February, 2010
Однако родные и друзья по-прежнему называли меня Мариком. В первый раз я сам изменил свое имя, когда решил вступить в ряды комсомола. Тогда я совершил «двойной подлог». Во-первых, я так спешил быть в передовых рядах советской молодежи, что прибавил себе несколько месяцев. Впрочем, в этом подлоге я был не первым — Геннадий Хазанов, вступая в комсомол, в графе «национальность» записал: осетин. Это, пожалуй, «крамольней», чем спутать день рождения. Так вот, согласно комсомольскому билету, я родился 14 января 1940 года. Назвал же я себя почему-то Максом. Возможно, я хотел назвать себя Марксом, но так как «р» я не выговариваю, то превратился в Макса, и в комсомольском билете я значился «Макс Моисеевич». Так возникло мое третье имя. Все, наверное, так бы и оставалось: «Мотель» — в метрике, «Макс» — в комсомольском билете, «Марик» — по жизни, но…
в Бершадь, пошел в паспортный стол и объяснил ситуацию начальнику. Я сказал, что если он не поменяет имя на «Марк» или «Макс», то не знаю, как буду жить дальше и буду ли жить вообще. Он долго рассматривал мою метрику, что-то прикидывая, и вынес вердикт: «Марк не получится. Макс — тем более». Положив перед собой метрику, взял ручку с пером, на тетрадном листке написал слово «Мотель». Букву «е» превратил в «в», первую часть буквы «л» преобразовал в «е». А из второй части «л» и мягкого знака сотворил «й». «Через неделю ты перестанешь быть Мотелем и станешь Матвеем, — торжественно произнес он, — с тебя причитается, товарищ студент!» Думал ли в тот момент работник милиции, что, желая мне помочь избавиться от еврейского имени Мотель, вызывавшего столько насмешек, он назвал меня красивым древнееврейским именем Матвей, что в переводе с иврита означает «Б-жий человек»? Спустя две недели я получил свой первый паспорт с именем «Матвей». Вместе с ним мне вернули метрику, где на месте моего бывшего имени «Мотель» красовалась огромная блестящая темно-фиолетовая клякса….Марк, Мотель, Макс, Матвей… Какое из этих имен настоящее? Мне вспоминаются слова моего деда Гершки Гейзера: «Настоящее имя человека то, которое остается после него». А близкие и друзья по-прежнему называют меня Мариком.
Сейчас огромное количество евреев, пишущих на русском языке. И не только сейчас — в начале XX века их было не меньше. Многие из них стеснялись своего происхождения. Можно ли таких людей считать евреями? По-моему, нет. Леонид Утесов всю жизнь хотел и находил с кем разговаривать на идише. В этом он видел связь со своим народом. То же самое режиссер Марк Донской, художник Борис Ефимов. Эта троица собиралась раз в месяц, чтобы поговорить на идише. Насколько я знаю, у Донского нет в фильмах ничего на еврейскую тему, но при этом он подчеркнуто демонстрировал свою поддержку еврейства. Есть другие примеры. Поэт Илья Резник в одном из интервью долго убеждал, что его предки из Дании. Зачем это? Чтобы причислить себя к викингам? И это поэт, написавший на русском языке сценарий для первого спектакля Камерного еврейского музыкального театра (КЕМТ, художественный руководитель Юрий Шерлинг).
*****
классе учительница попросила меня принести метрику. Но ее не было — во время войны архив загса в Бершади пропал. Мама принялась хлопотать о новой метрике. Секретарь поселкового совета — фамилия его, кажется, была Коган — выдал справку, где мое имя значилось как «Мотель». Помню, мама пыталась возразить. «Что вас смущает?— говорил он маме, — ведь сын ваш будет Мотель Моисеевич. Так зовут лучшего учителя в Бершади, друга вашего покойного мужа. И ваш сын, когда вырастет, тоже станет учителем…» Но маму его ответ не удовлетворил. По ее просьбе лучший учитель Бершади Мотель Моисеевич, опираясь на палочку, доковылял до поссовета и попытался убедить Когана в том, что не следует в такое антисемитское время (а было это в 1950 году) писать в моей метрике имя «Мотель». Но поход его — увы! — тоже ничего не изменил. Много лет спустя я узнал у Когана, что в ту пору существовало негласное указание называть евреев в документах традиционными именами. Мотель Моисеевич — так записали мои имя и отчество в свидетельстве об окончании семилетней школы. Так что Мотель — мое второе имя, с которым я поступил в 1954 году в Бершадское педагогическое училище.*****
После Исхода о свободе всегда говорили с еврейским акцентом.
*****
Еврей Фульд избран в парламент. Я очень рад этому; значит, равноправие евреев вполне осуществилось. Прежде только гениальный еврей мог пробиться в парламент; но если уж такая посредственность, как Фульд, пробивается, -значит, нет больше различий между евреями и не евреями.
*****
Для еврея крещение – это входной билет в европейскую культуру… Это верно, что я был когда-то крещен, но я никогда не переходил в христианство. Пристать к Христу-задача для еврея слишком трудная: сможет ли oн когда-нибудь уверовать в божественность другого еврея ?..К крещению я отнёсся с полным безразличием, как к акту, не имеющему никакого символического значения. Я буду хорошим евреем и буду воевать за благополучие моих братьев по вере. Этот поступок унизил моё достоинство, он – безобразное пятно на моей совести. Я позволил себя крестить, чтобы получить должность в Пруссии…Я никогда не отрицал своей принадлежности к еврейству, никогда к нему не возвращался, ибо никогда его не покидал…Когда я был евреем, христиане меня ненавидели, теперь ненавидят и те, и другие… Желаю всем ренегатам настроения подобного моему…, от ворон отстал и к павам не пристал.
*****
Евреи народ духа, и всякий раз как они возвращаются к своим началам, они велики и прекрасны, а их неуклюжие противники пристыжены и посрамлены. Глубокомысленный Розенкранц сравнивает их с великим Антеем, и разница лишь в том что тот становился сильнее всякий раз как прикасался к земле, евреи же черпают новую силу, как только они снова соприкоснуться с небом. Удивительное сочетание самых резких противоположностей! Хотя у этих людей встречаются столько уродств и низости, среди них же можно встретить идеалы самой чистой человечности.
*****
Спиноза “был торжественно изгнан из общины израильской и объявлен недостойным носить впредь имя еврея. Его христианские враги были достаточно великодушны, чтобы оставить ему эту кличку”.
*****
Евреи – люди на все времена, люди сильные и непобедимые не только в древности, но и в наши дни, несмотря на восемнадцать столетий преследования и унижений…Я вижу теперь, что греки были только прекрасные юноши, евреи же были мужи, сильные, непреклонные мужи, не только во времена оно, но и по сей день, несмотря на восемнадцать веков гонений и бедствий. Теперь я научился вернее их понимать и ценить, и не считай я всякую родовую гордость глупым противоречием, я гордился бы тем, что мои предки происходят из благородного дома Израиля, что я потомок тех мучеников, которые дали миру Б-га и нравственность, которые во всякой идейной борьбе выступали борцами и страдальцами… Еврейская история прекрасна; но молодые евреи вредят старым, которых без этого ставили бы гораздо выше греков и римлян. Я думаю, что если бы евреи вовсе исчезли, и сделалось известным, что где-нибудь существует один экземпляр этого народа, многие ездили бы за тысячи вёрст, чтобы его увидеть и пожать ему руку – а теперь избегают.
*****
Да, на эмансипацию всё-таки придется согласиться рано или поздно, по чувству ли справедливости, по благоразумию или по необходимости. Антипатия к евреям среди высших классов не имеет уже религиозных корней, а среди низших классов она с каждым днем всё больше и больше превращается в социальную ненависть к господствующей власти капитала; к эксплуатации бедных богатыми. Юдофобство носит теперь совсем другое название, даже у черни. Что же касается правительств, то они наконец добрались до высокомудрой идеи, что государство есть организм и что последний не может быть здоровым до тех пор, пока хоть один-единственный из его членов, будь то хоть мизинец ноги, страдает каким-нибудь недугом. Да, как бы гордо государство ни подымало свою голову и как бы ни встречало оно открытой грудью всяческие бури, – сердцу, и груди, и даже этой гордой голове всё-таки придется разделить боль с мизинцем, если он страдает от мозолей; ограничения в правах евреев являются такого рода мозолями на ногах немецкой государственности.
Комментарий: Ребенком он еще не понимал, что значило быть евреем. Узнав, что его дед по отцовской линии был маленьким евреем с большой бородой, он поспешил поделиться удивительной новостью с одноклассниками (он посещал школу при францисканском монастыре). Что тут началось! Мальчишки хохотали, блеяли, хрюкали, лаяли, каркали, прыгали по столам и скамейкам, и учитель, примчавшийся на шум, тут же стал искать зачинщика. Гарри был изобличен: своим сообщением о дедушке он дал повод к этой кутерьме, за что и получил первые в жизни побои. Ранние впечатления детства оставляют, как известно, глубокий след. И сам Гейне признался в «Мемуарах», точнее, в небольшом отрывке, который уцелел от рукописи: «Каждый раз, когда в моем присутствии заходила речь о маленьких евреях с большими бородами, у меня по спине пробегал холодок жутких воспоминаний». У него навсегда отпало желание делиться сведениями об опасном дедушке. Гейне принял христианство 28 июня 1825 года тайно, но с согласия семьи. Мотивировка этого шага была достаточно цинична: через две недели он должен был получить диплом и рассчитывал на должность. Внутренне он испытывал глубокий стыд.
Из шуток Генриха Гейне : Христианин обращается к поэту: “Вы происходите от народа, к которому принадлежал и Христос. Я бы этим гордился”. Ответ Гейне: “Я бы тоже гордился, если бы никто, кроме Иисуса, к нему не принадлежал”.
Они (евреи –А.З.) имеют веру, благословляющую их на обкрадывание чужаков.
*****
И всё же евреи оставались избранным народом Божиим и, невзирая ни на что, жили среди нас олицетворённым напоминанием о древнейших временах. Вдобавок они были люди энергичные, обходительные, а самое упорство, с каким они придерживались своих обычаев, невольно вызывало уважение. Девушки их были хороши собой и охотно терпели, когда христианский юноша, встретившись с ними в субботу на Рыбацком поле, оказывал им знаки внимания. Поэтому-то меня и разбирало любопытство поближе узнать их обряды. Я не мог успокоиться, покуда не побывал несколько раз в еврейской школе , не увидел собственными глазами их свадьбы и обряд обрезания, не составил себе представление о празднике кущей. Повсюду меня встречали приветливо, радушно потчевали и просили приходить ещё… Энергия – основа для всего. Каждый еврей как бы незначителен он ни был, вовлечен в решительное и немедленное достижение цели…Это наиболее вечный народ на земле.
*****
Мои старания изучить язык и постигнуть смысл Священного Писания свелись к тому, что в моей фантазии ещё живее возникла прекрасная и достославная страна, её окружение, соседи, а также народы и события, на тысячи лет вперёд прославившие сей клочок земли. И снова выходит оттуда родоначальник (Авраам – А.З.), но уже более счастливый, ибо ему удаётся передать ярко выраженный характер потомству и тем самым навеки создать из него великую нацию, единую, несмотря на все перемены мест и превратности счастья.
*****
Перед нравственным судом Бога, перед судом, которым будут судимы народы, не будет спрошено, самая ли лучшая, самая ли превосходная эта нация, а только продолжает ли она существовать, сохранилась ли она…Израиль – самая упорная нация в мире: она есть, была и будет прославлять имя Иеговы в веках. ( Из произведений на библейскую тему – А.З.).
Комментарий: Гете, глубоко уважавший еврейскую культуру, изучивший древне-еврейский язык, даже пытавшийся освоить идиш, друживший с евреями и влюблявшийся в еврейских красавиц, не преодолел аристократический барьер и, в частности, был против смешанных браков с евреями. Надо полагать, что это защитное чувство формировали не просвещенные друзья-евреи, а непривлекательные из сферы бизнеса или из тех, которых он наблюдал в детстве, когда из любознательности посещал гетто.
Я выросла в доме, где не было другого языка, кроме русского, в синагогу я попала впервые, в первый и единственный раз в жизни, как это ни странно, в Петербурге ( Л.Г. родилась и детство провела в Одессе – А.З.), синагога для родителей была воспоминанием детства — и не знаю, приятным ли. У меня были гувернантки – немки, которые в простоте душевной водили меня в кирху по воскресениям и выучили читать «Отче наш» перед сном. Родители знали об этом и с беспринципностью, свойственной еврейской интеллигенции, посмеивались не то над немками, не то надо мной, не то над собой. И все же, если передо мной человек, «скрывающий свое еврейское происхождение», меня передергивает от очевидной безнравственности поступка…
Вначале я была очень наивна, что раз искренне стала его ( писателя Акима Волынского – он же Хаим Лейбович Флексер – А.З.) жалеть: сказала, что евреям очень трудно писать, не имея своего собственного, родного языка. А писать действительно литературно можно только на одном, и вот этом именно, внутренне родном языке. Язык древнееврейский? Мало кому их современных евреев он родной. Писать на жаргоне? Этого евреи не хотят. Они пишут (когда пишут) на языке страны, в которой живут. Но этот язык, даже в тех случаях, когда страна – данная – их «родина», то есть, где они родились, – им не «родной» не «отечественный», ибо у них «родина» не совпадает с «отечеством», которого у евреев – нет… Ни Лермонтов, ни Некрасов, ни Толстой или Достоевский не могли бы быть евреями, как ни Гёте, ни даже Ницше ( А как же еврей Гейне, полуеврей Мицкевич и многие другие? – А.З.)…Кстати, об антисемитизме. В том кругу русской интеллигенции, где мы жили, да и во всех кругах, более нам далёких – его просто не было. ( А так ли? Из воспоминаний ”Живые лица” – А.З.)
Комментарий: Антисемитизм многих русских писателей общеизвестен. Как-то к Гиппиус обратился за помощью 19-летний Мандельштам. Он просил прочесть его стихи и порекомендовать, если Гиппиус сочтет возможным, поэтическому мэтру и вершителю поэтических судеб Валерию Брюсову. Гиппиус прочла и порекомендовала. «Дорогой Валерий Яковлевич, — написала Гиппиус, — некий неврастенический жиденок, который года два тому назад еще плел детские лапти, ныне как-то развился, и бывают у него приличные строки… Он приходил ко мне с просьбой рекомендовать его стихи вашему «вниманию». Я его не приняла (уж очень он «устанный»), но стихи велела оставить, прочла и нахожу, что «вниманию вашему рекомендовать их могу». Стихи, конечно, стоящие. Но, вот, «жиденок». И Брюсова, это, судя по всему, не покоробило. Иначе Гиппиус не позволила бы себе. Воздержалась бы от некорректной констатации.
*****
– Перевешать всю жидову! – раздалось из толпы. – Пусть же не шьют из поповских риз юбок своим жидовкам! Пусть же не ставят значков на святых пасхах! Перетопить их всех, поганцев, в Днепре! Слова эти, произнесённые кем-то из толпы, пролетели молниеносно по всем головам, и толпа ринулась на предместье с желанием перерезать всех жидов. Бедные сыны Израиля, растерявши все присутствие своего и без того мелкого духа, прятались в пустых горелочных бочках, в печках и даже заползывали под юбки своих жидовок; но козаки весде их находили…Жидов расхватали по рукам и начали швырять в волны. Жалобный крик раздался со всех сторон, но суровые запорожцы только смеялись, видя, как жидовские ноги в башмаках и чулках болтались на воздухе. (Описание погрома. Из повести «Тарас Бульба». Изд. ”Художественная литература”, Москва 1967 – А.З.)
Комментарий: Красочно, не правда ли? Запорожцы смеялись, видя, как жидовские ноги болтались на воздухе. Но улыбается вместе с ними и Гоголь. Гоголя, как и Пушкина, можно назвать антисемитами. Литература их времени не считала нужным скрывать или маскировать свои чувства к евреям. Она выражала их откровенно, просто и свободно, называла евреев жидами и не задавалась вопросом об оскорбительности такого отношения к народу. Обидеть еврея было еще труднее, чем обидеть крепостного, – слишком велико было расстояние между благородным дворянином и презренным евреем.
P.S. Прочитайте: Леонид Радзиховсий об антисемитизме Гоголя.
Об антисемитизме в России сказано так много, что, полагаю, достаточно ограничиться тезисами.
1. Антисемитизм в России был, есть и будет вне зависимости от наличия в ней евреев или каких-либо других побочных обстоятельств.
Есть еще у нас (да и везде — кажется — во всех литературах) целая фаланга стихотворцев, борзых, юрких, самоуверенных, иногда прекрасно владеющих выработанным, красивым стихом и пишущих обо всем, о чем угодно, что потребуется, что им закажут. Это — разные Вейнберги, Фруги, Надсоны, Минские, Мережковские и прочие. Они — космополиты… (жиды, может быть, и крещеные, но все-таки, по плоти и крови оставшиеся жидами). Откуда им взять этого драгоценного качества — искренности, задушевности? У их отцов и дедов не было отечества и они не могли завещать детям и внукам любви к нему. В религии они раздвоились: оставили далеко за собой одряхлевшее иудейство, а воспринять душою христианство не могли. Отцы и деды — евреи не могли воспитать своих детей и внуков в преданиях Христовой веры, которая унаследуется сначала в семейном быту, от родителей, и потом развивается и укрепляется учением, проповедью наставников и наконец всем строем жизни Христианского общества. Оттого эти поэты пишут стихи обо всем, но пишут равнодушно, хотя часто и с блеском, следовательно неискренно. Вон один из них написал даже какую-то поэму о Христе, о Голгофе, о страданиях Спасителя. Вышло мрачно, картинно, эффектно, но бездушно, не искренно. Как бы они блестяще ни писали, никогда не удастся им даже подойти близко и подделаться к таким искренним, задушевным поэтам, как, например, Полонский, Майков, Фет, или из новых русских поэтов — граф Кутузов. (Из письма К.К.Романову, 12.09.1886 – А.З.)
*****
Моя фамилия по отцу Офштейн, она трудно выговаривается, а в те годы, когда я начал писать, выговаривалась совсем плохо. И к тому же я из медицинской семьи, и никогда не забуду, как в 52-м году, во время «дела врачей», учительница пришла в класс и сказала: «Дети, евреи хотели убить и отравить товарища Сталина. Но это не значит, что надо плохо относиться ко всем евреям. Вот у нас сидят Гриша Офштейн и Яша Фельдман — вы не должны к ним плохо относиться… Я русский человек еврейского происхождения, иудейской веры… В полной мере не отношу себя ни к христианской, ни к иудейской конфессии. С большим уважением отношусь к Новому Завету, с особым уважением — к Ветхому и с претензиями — ко всем конфессиям, включая буддизм. Я вообще считаю, что посредники между Б-гом и человеком не обязательны.
*****
Мою пьесу «Поминальная молитва» кроме «Ленкома» поставили во многих театрах мира. Я был на нескольких премьерах. Любопытней всего был спектакль в Токио. Представление о евреях у японцев невелико. Знают, что есть Израиль, Холокост. Меня пригласили еще во время репетиций. Консультировались со мной по «еврейскому вопросу». К спектаклю выпустили роскошный буклет, где в качестве примера, как выглядит настоящий еврей, дали мое фото. Подошел ко мне в театре японец и говорит: «Мазл тов!» Я ему отвечаю тем же, и он заговорил со мной на иврите. Я смутился и говорю, что, к сожалению, не знаю этого языка. Он подозрительно посмотрел на меня и заговорил на идише. Я опять выразил сожаление. «Хорош еврей» — наверное, подумал он. И стал говорить по-русски, причем довольно чисто. Оказалось, что это ученый-лингвист. И он специализируется по еврейской культуре, консультирует спектакль. Превосходно знает еврейские обычаи и традиции. Оформлен спектакль был в духе Марка Шагала. А вот восприятие спектакля у нас и там было совсем разное. В «Ленкоме» самая смешная сцена — разговор Тевье с Лейзером, который сватается к дочери Тевье. А тот думает, что разговор идет о продаже коровы. В «Ленкоме» эта сцена идет на сплошном хохоте. А тут сочувственная тишина. Спрашиваю у режиссера: — А почему тут не смеются? — Как можно, — отвечает он. — Два пожилых человека запутались в разговоре, ведь память у них уже не та. Разве можно смеяться над старостью? Вот если бы так произошло с молодыми, то было бы очень смешно. И хотя ответ был для меня не очень убедительным, но отнесся я к нему с уважением и даже с завистью. Старость надо уважать. (Из рассказов Г.Горина. ”Японские евреи” – А.З.)
Комментарий: Мне думается, что Гриша никогда не забывал, что он рожден на этой земле евреем. Никогда. Я уже не говорю о том, что если бы он захотел забыть, ему бы часто об этом напоминали. И думаю, что человек, который родился с фамилией Офштейн, и отчество которого Израилевич, не мог этого не чувствовать. Особенно это послевоенная Москва, я хорошо помню это время, очень хорошо, несмотря на то, что у нас пятилетняя разница. Более того, по складу мышления, он, конечно, принадлежит к плеяде самых великих еврейских мудрецов. Но Гриша абсолютно точно был человеком мира. Никогда не делал разницы между евреев и не евреем. Это было вообще непонятно, как может человек, который вырос на русской культуре, человек, который влюблен был в русский язык, это ведь особая вообще популяция – русский еврей. Что касается бегущего в обратную сторону, Горин вообще никуда не бежал. Горин жил как жил. И не педалируя никогда и не выставляя, в отличие от целого ряда людей, которые считают, что национальностью надо кичиться, это вообще глупость, как можно кичиться национальностью… При этом Гриша всегда тихо нес в себе мелодию повышенной ответственности. Почему я говорю, что он никогда не забывал, что он еврей, еврей, живущий в России. Степень ответственности и табуированных вещей, что говорит о его такте внутреннем, о мудрости, о понимании, этот человек никогда никого в этом смысле не раздражал. Что ни происходило, я понимаю, что существует такое определение как такой животный антисемитизм, бывает такое дело, уже просто патологически. Тем не менее, понимаю, какое количество евреев сейчас может на меня обидеться. Но я произнесу это. Еврей должен всегда помнить, что раз такое понятие как антисемитизм существует, и как было написано: сила действия равна силе противодействия, свои действия, свои мысли, свои навязываемые представления, мне кажется, иногда вот чего Гриша был совсем лишен, они провоцируют известную долю антисемитизма. Я еще раз говорю, я понимаю, что я сейчас накликаю на свою голову. Но не могу этого не сказать. И когда евреи настаивали на том, чтобы праздник Ханука проводить в Кремле, я всегда задавал вопрос, ну почему в Кремле, почему именно в Кремле нужно проводить праздник Ханука. Ханука прекрасный праздник, ну что это такое. Что это за все время попытка вот спедалировать, сделать акцию, таким образом спровоцировать какую-то конфронтацию. Зачем это делать? Гриша оставался евреем до последнего часа своей жизни. Евреем, которым Россия гордилась, гордится, и будет всегда гордиться. Всегда. Потому что это цвет России. Это гордость России. И какая же разница, что у него было написано в паспорте. (Автор – Г.Хазанов. Из радиопередачи ”Дифирамб” на Эхо Москвы ”К 65 – летию со дня рождения Григория Горина”, 12.03.2005 – А.З.)
