Archive for the ‘.6. Деятели искусств, артисты, спортсмены’ Category
Я считаю, что еврею большой политикой в этой стране рано заниматься. Пусть пока привыкают, что мы просто есть. А пока не привыкнут – не надо агресивно лезть в политику, локтями, зубами…В конце концов, мне кажется, это произойдёт. В Москве уже работают семиэтажные еврейские центры, открыты рестораны, где подают блюда еврейской кухни..Так что, пожалуй, к нам уже привыкают – не сглазить бы. Главное – чтобы не надо было стесняться.Когда нет олигархов,тогда никто не вылезает, как больной зуб. Евреи в большой политике – это эволюционный путь, а не агрессивный.
*****
А евреи как? Они в любой стране в меньшинстве, но в каждой отдельной отрасли в большинстве. Взять физику – в большинстве. Взять шахматы – в большинстве. Взять науку – в большинстве. А среди населения в большинстве. Многие не могут понять как это происходит, и начинают их бить.
*****
Наш человек любит кричать: ”Наши деньги у Березовского ”. Я всё время спрашиваю: ”А у тебя были деньги?”. Нет. Какие ж твои деньги у Березовского?… На этом чувстве основан весь антисемитизм, весь марксизм, вся ненависть, которая читается между строк писателя к писателю.
*****
В конце концов, для меня самый неприятный вопрос – вот вы еврей, и что вы скажите? Вот как записка во время концерта – правда ли, что Куприн сказал, что жиды… Вот что-то такое. Сказал ли Куприн, написал, нет, я даже не знаю, я не так же эрудирован. Что, там, каждый жид в нашей стране – деятель культуры. Я получаю такую записку на концерте – я теряюсь. Я не могу ничего сказать, так как эта записка начинается с оскорбления, в ней содержится оскорбление. Человек, которого оскорбляют, он теряется поневоле – он не может ответить так же. Вот тянет ответить матом на вот эту записку. А я, видите, пытаюсь этого избежать. Я не могу. Публика может все, публика свободна. Вот на такие вопросы я, наверное, не могу ответить.
*****
Я думаю о том, что наша наука всегда была самым святым для нас. И для них, для ученых, это было самое святое, самое выдающееся. Я не думал, что, когда откроются окна (то есть границы), наука повыпрыгивает из окна. Ну хорошо, слабонервные люди типа спортсменов, они могли отвалить. Они первыми и выпрыгнули. Потом повыпрыгивали евреи. На евреев надеяться, конечно, было нечего. Они выпрыгнут сразу, потому что это попытки искать хорошую жизнь всюду. Всюду! Причем, приехав туда, обнаруживают, что она — эта хорошая жизнь — сзади. Вернувшись назад, обнаруживают, что она осталась там. ( Из рассказа ”От Украины до Америки”, АИФ, 17.12.2004 – А.З.)
*****
*****
Евреи бывают разные. Бывают евреи степные. По степи носятся на лошадях. Бывают евреи южные, черноморские, те все шутят, все норовят иносказательно. На двух-трех языках часто говорят, на каждом с акцентом от предыдущего. А на своем не говорят. Все на чужих стараются. И волосы красят, и имена меняют, а их все равно распознают. Некоторые ездят все время, переезжают, а не богатеют, потому что богатство — это земля, а она требует оседлости. А вообще богатые евреи есть.Но их немного. Меньше, чем думают. А все равно думают. От бедности. А раз все равно думают, значит, им надо. Вот из них многие и делают вид…
* Антисемитизм — это что-то очень больное… Не могу говорить обо всех евреях — они тоже разные, но, конечно, под натиском обстоятельств у этих людей веками вырабатывались малопривлекательные черты. Мы должны понимать: не все держится на мифологии — есть и реальные предпосылки. Шло это от специфического развития из-под полы, из-под каблука. Вот я подумал сейчас, что пролезающее сквозь асфальт и сквозь щели растение имеет скрюченный вид — откуда у него возьмется свободный аристократический ствол? Да, когда ты свободно, ничего не боясь, растешь в Англии, когда у тебя предки, потомки, замок и несколько поколений тянутся кверху, глаз радует прекрасное дерево, а здесь все выдавливалось, поэтому обижаться на евреев не надо.
* Нужно просто понять, как происходило развитие, откуда вот эта чудовищная вывороченность, изворотливость и стремление провернуть что-то за короткий период, пока не поймали. И вот ты бежишь, пока не схватили, и должен успеть и написать, и произнести, и еще что-то сделать, и тщеславие появляется нездоровое. На самом деле тут нечем гордиться, а многие, так получается, нос кверху: “Мы гордимся… Столько-то профессоров, столько-то академиков, столько-то композиторов на душу населения”… Разумеется, это раздражает других людей, обижает. Мы сами должны быть на равных, не выпячивать свою исключительность, которой, может, и нет… В Израиле, например, мы ее, эту исключительность, что-то не видим — она возникает именно там, где притеснение было. Не надо пытаться этим торговать. Нехорошо. Мне так кажется.
* Есть евреи государственные. Но тут у них не получается, потому что под подозрением всегда, как бы не у себя дома, хотя не у себя дома хочет жить каждый, кому плохо. Но этот каждый себе прощает, а другому — нет. Есть евреи лабораторные. Тогда о них думают хорошо. Особенно если они бомбу делают, чтобы все жили одинаково или одинаково не жили вообще. Лабораторных евреев любят, ордена дают, премии и названия улиц в маленьких городках.
* Лабораторный еврей с жуткой фамилией Нудельман благодаря стрельбе пушкой через пропеллер бюст в Одессе имеет и где-то улицу. Талант им прощают. Им не прощают, если они широко живут на глазах у всех. Есть евреи-больные, есть евреи-врачи. Те и другие себя ведут хорошо. Евреи-врачи себя неплохо зарекомендовали.Хотя большей частью практикуют в неопасных областях — урологии, стоматологии. Там, где выживут и без них. То есть там, где у человека не один орган, а два, три, тридцать три или страдания в области красоты.
* Где евреям тяжело — в парламентах. Им начинает казаться, и они сатанеют: мол, не ради себя. Но остальные-то ради себя. А кто ради всех — и выглядит глупо, и борется со всеми, и опять высовывается на недопустимое расстояние — один.В стране, которую, кроме него, никто своей родиной не считает, он, видите ли, считает. Он желает, чтобы в ней всем было хорошо. Вокруг него территория пустеет. Он ярко и сочно себя обозначил и давно уже бежит один, а настоящая жизнь разместилась совсем в другом месте…
* И тут важно успокоиться и сравнить будущее свое и не свое. И дать судьбе развиться. Принять место, что народ тебе выделил и где он с тобой примирился. Если ты еврей афишный, концертный, пасхальный и праздничный — держись этого. Произноси все фамилии, кроме своей. А тот, кто хочет видеть свою фамилию в сводке новостей, произнесенной Познером, должен видеть расстояние между Познером и новостями. Самое печальное для еврея — когда он борется не за себя.Он тогда не может объяснить за кого, чтобы поверили. И начинает понимать это в глубокой старости. А еще есть евреи-дети. Очень милые. Есть евреи марокканские, совсем восточные, с пением протяжным на одной струне. Разнообразие евреев напоминает разнообразие всех народов и так путает карты, что непонятно, кто от кого и, главное, зачем произошел. Немецкие евреи — педантичные. Русские евреи — пьяницы и дебоширы. Английские евреи — джентльмены с юмором.
* Да! Еще есть Одесса, одна из родин евреев. И есть одесские евреи, в любом мусоре сверкающие юмором и весельем. Очень большая просьба ко всем: не замечать их. Не устраивать им популярность. Просто пользоваться их плодами, но не проклинать их корни. P.S. Умоляю, купи чего-нибудь поесть. Я уже не могу это все писать.( Манифест. Журнал ”Огонёк”, № 13 – 2007 – А.З.)
*****
Евреи в СССР – язык не знаем, истории своей не знаем, религии не знаем. Значит, евреи ненастоящие. В то же время в институт не берут, на работу не берут. Значит, настоящие. Приехали в Израиль – языка не знаем, истории не знаем, религии не знаем. Значит, ненастоящие. Но в армию берут, в государство берут, на кладбище берут. Значит, настоящие. Эх, заколебали эти колебания… То мы против жизни, то жизнь против нас. (Из интервью. Источник: еженедельник “Аргументы и Факты” №4-27/01/2016 -А.З.)
*****
Жванецкий об Израиле! – “Сказочная страна, голубое море, белое солнце, вечная зелень, свежие соки, дикие фрукты. Тель-Авив – сказка. Красивей Израиля не бывает. В магазинах опять полно. Порции такие, что тебя раздувает, как дирижабль. А жрать надо, не брать же деньгами, да тебе деньгами и не дают. Шмоток полно. Базар такой, что от зелени, помидоров, слив, рыб, дынь, арбузов, картошки величиной с собаку,кукурузы вареной с солью, колбасы телячьей, поросячьей, индюшачьей, халвы тахинной, черешен, фасоли молодой, салата, селедки, водки, пива, соков, давленных тут же, и криков: “Я сегодня сошел с ума, берите все за 1шекель”, – ты становишься сумасшедшим.
А еще Иисус Христос, а еще вся Библия на самом деле, и Вифлеем, и Голгофа, и Гроб Господен, и царь Ирод. Все на самом деле!!! И желтая пустыня, и Мертвое море, где женщины плавают в таких позах, которые раньше видел я один.. И Красное море с коралловыми рифами и рыбами таких наглых расцветок и нахальства,что хочется спросить их: “У вас что, врагов здесь нет? А акулы? А русские? Да унас на Черном море, если б ты даже сидел под камнем и был бы цвета свежепролитого мазута, тебя бы выковыряли, распотрошили и зажарили в твоем собственном машинном масле. А здесь ты нагло меня, Мишу Жванецкого, хвостом в пах. Жаль, я сыт. И жаль, ты не приезжаешь к нам на Черное море, ты б там поплавал”.
И рощи оливковые и апельсиновые, где фонарями сквозь зелень светят апельсины, иникто не жрет их.
И вот среди этой роскоши, природы и жизни шатаются люди, которые на неродной родине были евреями, а на родной наконец стали русскими и вокруг себя распространяют текст: “Это все поверхностный взгляд, Миша. Ты в восторге. Ты же не успеваешь глянуть вглубь”.
Да, не успеваю+ Или нет, не успеваю+ Как это было по-русски?+ Конечно, не успеваю. Конечно, поверхностный взгляд. То, что мы в Москве умираем с голоду – тоже поверхностный взгляд. Но каких два разных поверхностных взгляда.
– У нас тяжело, Миша.
Да, у вас тяжело. А у нас плохо. “Опять разница небольшая, но опять очень существенная”, – как любил говорить великий юморист и бывший президент. Да, среди сказочной и самой красивой в мире библейской страны сидят 450 тысяч недовольных советских евреев. Их русские жены счастливы! Их русские дети от их русских жен от бывших русских мужей давно выучили язык и стали евреями, и только эти остаются русскими и говорят по-русски, и не могут спросить, как проехать, и не могут забыть, как они были главными механиками и гинекологами, и сидят на балконе, и смотрят в даль, которой на новой родине нет.
А, как я уже говорил, количество сволочей постоянно и неизменно. Уезжаешь от одних и радостно приезжаешь к другим. Там тебе говорили “жидовская морда”, тут тебе объяснили, что ты “русская сволочь”. И ты уже можешь понять, что чувствует русский патриот.
– Миша, здесь жить очень тяжело. Хотя там жить было невозможно”.
(Источник: jce-nut.ru, ноябрь 2011 -А.З.)
****
Меня подозвал к себе народный певец и композитор.
— Тебе нравится?
— Нравится, — сказал я, — Мне вообще нравится то, что ты делаешь. Ты так пишешь песни, что они кажутся народными. Мне б такую фамилию и национальность, как у тебя, я бы страну перевернул.
— А я еврей, — сказал он.
— Да ты что? Вот бы не сказал!
— А никто и не скажет, — сказал он, — никто не знает.
— А ты честное слово, еврей?
— Конечно.
На следующий день я подошел к нему.
— Так ты что, еврей?
— Да так, серединка на половинку…
— Кто, мама?
— Да нет.
— А кто, папа?
— Да нет.
— А кто ж тогда?
— Да там путаница…
В общем, мы выпили, он сказал, что он ошибся, попросил забыть, оплатил ужин. Я согласился.
Потом я спросил его на следующем концерте:
— Слушай, так ты все-таки еврей?
Он резко отказался, сказал, что был пьян…
— Неужели настолько?
— Да, — сказал он, — без сознания.
Когда на следующем концерте я подошел к нему:
— Слушай, а я все-таки верю, что ты еврей.
Он сказал, что мне никто не поверит, все поверят ему. Когда я заявил, что у меня есть свидетели, он сказал:
— Ну и что?
И предложил мне четыреста баксов, чтобы я забыл. Я попросил две тысячи — ну, забывать, так забывать. Тогда он сказал, что лучше быть евреем, но предложил мне восемьсот. Чтоб я за восемьсот дал ему такое счастье?
— Нет, — сказал я, — мы записали твои показания на пленку и положили в сейф Русского Православного Банка.
Он отменил концерт и подослал хулиганов. Я откупился от них за четыреста и попросил их попросить у него пять тысяч за моральный ущерб — половину им. В общем, мы с ним сошлись на полутора, и я сжег пленку.
Теперь, когда я слышу его песню «Гей, Москва православная, гей», я ему подмигиваю, и он долгое время не попадает ртом в фонограмму.
*****
Задолго до “Дибука” я написал три больших произведения на еврейском материале: “Закат” по Бабелю, “Блуждающие звезды” по Шолом-Алейхему, которые до сих пор идут в Москве, и “Шалом, Америка, или Дядюшка Мозес” по Шолому Ашу — это произведение в России почти не ставилось. Недавно я понял, что созрел для следующей темы. Хотелось сделать что-то очень серьезное. И тогда, как положено, посыпались случайности из разряда закономерных. Придя как-то в Еврейский культурный центр на Большой Никитской в Москве, я увидел новую книгу “Полвека еврейского театра”, в ней было шесть-семь пьес, среди которых был и “Дибук”. Я был просто зачарован. Буквально через несколько дней звонит мне один приятель: “Знаешь, — говорит, — напиши что-нибудь на еврейскую тему, деньги мы найдем”. Вот такое совпадение! Я понял, что “Дибук” мне, по-видимому, завещан. (Из интервью Ежемесячному Международному Еврейскому журналу ”Алеф” 3.10.2008 – А.З.)
У меня есть мнение, что “наши” евреи, которые уехали в Израиль из России дают фору евреям, которые приехали в Израиль с Запада. Наши поостроумнее, поинтересней, градус стыдливости мозга повыше. Да, что-то есть примитивное, оставшееся от Советского Союза, какая-то неустроенность, – но все равно у “наших” мозг более живой. Поэтому, я думаю, многие, даже знающие иврит и английский, все равно иногда ходят на концерты российских юмористов, потому что юмор западный – он особенно говорит о том, что там такой живости, как у нас, – нет…Это мой взгляд на Израиль – если смотреть из России. Это самый большой процент людей, говорящих на русском языке, который живет лучше всего бывшего СССР. Брайтон я не считаю, Брайтон – это все-таки жулики. Ну, в России тоже есть жулики, но процент другой. В Израиле очень много людей интеллигентных – врачей, компьютерщиков, ученых, инженеров… Ну, как же, это же ясно. (В ответ на вопрос – как вы относитесь к тому факту, что многие евреи сейчас возвращаются обратно, с исторической родины – на “доисторическую”? – А.З.) Господь избрал евреев и сказал: “Будете избранный народ, если будете учить людей заповедям, которые я вам даю через Моисея. Я вас избрал для этого”. А есть определенный слой евреев, которые совершенно забыли, зачем их избрали. Они думают, что избрали – и все. И в этом кармическая сложность этих людей. Потому что, с одной стороны, звезда Давида – это святой знак, к которому очень осторожно надо относиться, потому что это святость. А когда делают звезду Давида из золота, то это перекрывается, потому что золото – это агрессивный металл. И тогда программа этих людей сбивается. И в Москву они едут за бабками, потому что в Москве сосредоточились все бабки России. Москва обокрала Россию. В Израиле никогда не сделаешь таких денег, как в Москве. Это же не есть чувство патриотизма для восстановления России. Извините, тут я уже цинично говорю… Российско-израильские отношения замечательные – как были, так и будут. Я помню время, когда приехал первый раз в Израиль в 90-м году, как это было сложно. Я пожелал бы скорее России поучиться у Израиля, как нужно бороться, как нужно защищать себя. Вот вы знаете, я у израильтян очень многому научился. Как я мечтаю, чтобы русские не говорили, что виноваты соседи, а научились тому, чем владеют другие люди. Вот я бы даже по телевидению такое сказал в новогоднюю ночь – учитесь у израильтян, как надо бороться, они находятся в значительно более тяжелых условиях, чем мы, и, тем не менее, они классно все делают. (Из интервью на сайте MiGnews.com 6 января 2005 года – А.З.)
*****
В 1988 году в Москве впервые проводился конкурс красоты «Московская красавица». Ажиотаж вокруг конкурса был неописуемый. В заключительном выступлении-концерте, кроме финалисток, участвовали популярные артисты эстрады, был приглашен и я. В то время в Москве произошло подряд несколько пожаров из-за загорания наших телевизоров, кажется, марки «Рубин». И вот я произношу такую реплику: «Теперь, мол, палестинские террористы могут покупать наши телевизоры и использовать их как взрывчатку». В антракте меня позвали к входу в закулисную часть. Там назревал какой-то скандал. Подхожу и вижу: два молодых человека арабской внешности, как оказалось, палестинцы, требуют, чтобы их пропустили к Михаилу Задорнову. Они считают, что советский писатель их оскорбил, так как террористами их называют только американские империалисты и сионисты, а посему Задорнов и есть сам еврей-сионист. Я со смехом объясняю, что я тут чуть ли не единственный писатель-сатирик русский по национальности. Палестинцы не верят. Более того, угрожают, что найдут меня в любой точке мира и «замочат». Этот инцидент нашел отклик в прессе. В газете «Известия» появилась небольшая заметка о том, что на запрос постоянного представителя ООП в МИД СССР пресс-атташе министерства сообщает: «В России отменена цензура, к тому же писатель Задорнов не является государственным служащим, поэтому высказанные им слова носят частный характер. Точка зрения МИДа не совпадает с точкой зрения писателя Задорнова, и МИД СССР сожалеет о данном инциденте и приносит свои извинения».
*****
Один банкир называет меня антисемитом. Я хочу ему сказать: “А ты сам-то помог такому количеству евреев?” Не хочу хвастаться, но раз уж речь зашла… Недавно я дал молодому израильтянину деньги на операцию. Помог нескольким молодым евреям стать на ноги как журналистам. Выпустил диск одного музыканта-эмигранта. А меня называют антисемитом?! Вы лучше не обзывайтесь, а берите с меня пример и помогайте. Я считаю, что многим евреям в силу национальности трудно пробиться… Я видел столько англичан и французов-антисемитов! Правда, у них это более скрыто, а у нас с нашей энергией это все на поверхности. Я очень переживаю за русский народ и хочу, чтобы он постепенно избавлялся от своих недостатков. И когда народ в своих неудачах винит другой народ, он становится еще слабее и еще неудачливее. (Из интервью насайте Jewish.ru 25.12.2009 – А.З.)
*****
Илья Фарбер пострадал потому, что пытался по-человечески договориться с бизнесменом Гороховым. Забыл, что среди «зажиточных» приличных людей раз-два и обчёлся. 7 лет ему за недоказанную взятку, а Сердюкова даже свидетелем не привлекли по делу о доказанном разворовывании Родины. Мало того, он до сих пор пользуется служебной машиной с «мигалкой», принадлежащей Министерству обороны! Абсолютно на законных основаниях. Знаете, на каких? Как «лицо, имеющее заслуги перед военным ведомством». Мелко как-то… Надо сразу присвоить ему звание Героя России, ведь заслуги у него перед всей страной, а не только перед военным ведомством. И на доску почёта: Они обворовали Родину! Мадам Васильева тоже чувствует себя неплохо. Гуляет по бутикам, закупает «ювелирку». Хороший аппетит – в последнее время сильно прибавила в весе. Попы воюют с Нептуном и русалками. Навального посадили и одновременно разрешили баллотироваться в мэры. Весело живём! Навальный, садись. Тебе пять! А Фарберу вообще семь! За что? Только за то, что он еврей? Меня называют антисемитом, но у меня организм весь передернуло, когда я узнал, что гособвинитель на суде заявил, будто человек с фамилией Фарбер ничего хорошего для деревни бесплатно сделать не может. За такое высказывание надо немедленно посадить самого гособвинителя! Разворовали деньги, предназначенные для развития космоса… Учёные с чиновниками делят недвижимость Академии Наук… Перечислять можно бесконечно. А отдувается бедный Фарбер. Он, видите ли, преступник, коррупционер. Разве это не страна чиновников – беспредельщиков? Можете меня назвать реликтом, кем угодно, но при советской власти Сердюков бы не разгуливал со своей мадам, и не обжирался бы в гламурных ресторанах. У Фарбера трое детей, двое маленьких, и 20-летний сын, который сейчас за главу семьи. А вот фамилии тех, кто поломал ему судьбу: ЮРИЙ ГОРОХОВ, глава компании Горстрой-1 (человек, который подставил Фарбера);
ВЛАДИМИР АНДРЕЕВ, судья ПАВЕЛ ВЕРЕЩАГИН, гособвинитель Россия должна знать своих «героев». И пусть их действия им же аукнутся в дальнейшей их жизни. Мы не будем их проклинать, потому что своими поступками они уже прокляли сами себя.
******
Это письмо я привёл в пример, потому что категорически с ним не согласен. Такие мысли могут родиться только у очень слабых людей – мол, нас, славян, зачморили евреи. Это тупиковая мысль. Скажите, почему я дружу с евреями, и так не рассуждаю? Евреи умеют то, что не умеем мы, славяне. Всему, что касается быта, знаний, любви к своей истории, своему роду, детям, умению воспитывать детей, умению развиваться, мы должны учиться у евреев. Я не буду говорить про то, чему евреи должны учиться у нас, – не могу их критиковать, поскольку сам не еврей. Могу говорить только о нас. Славяне стали вялоумными. Посмотрите на еврейских детей и на наших славянских. Мои знакомые евреи в Риге до сих пор играют в одну из самых сложных и умных игр – преферанс, и обучают этому своих детей. Это развитие мозга. А славяне позволяют своим детям часами играть в компьютерные стрелялки. Будучи дистрофиками, дети чувствуют себя сильными во время этих игр.
В соседнем от меня доме в Риге жил Толян. Он с 10 лет ненавидел евреев. А в моём доме жил Изя. Толян поломал Изе несколько скрипок вместе с футлярами. По команде Толяна Изю постоянно били. Через много лет я встретил Изю в Филадельфии, он был первой скрипкой в хорошем оркестре. А Толяна я встречаю в Риге часто – каждый раз он просит у меня денег на бутылку.
Славянский антисемитизм – тупиковый. Вы приводите в пример книжки, некоторые из которых изданы на деньги западных спонсоров. Сегодня, когда многие славяне перестали быть вялоумными, интересуются своей историей, овладевают западными технологиями, при этом, не теряя своего духовного корня, Западу просто необходимо завести их в тупик. Антисемитизм у славян – это, прежде всего, удар по нам самим. Я очень хочу от этого всех предостеречь.
Как только мы научимся у евреев тому, что мы не умеем, мы перестанем всю вину за свою недоразвитость сваливать на них. Да, они пользуются недоразвитостью многих из нас. Но это их дело. И не моё дело их упрекать. Когда в жизни что-то идёт не так, надо подойти к зеркалу – там увидите виновного. Любой, кто понимает свои ошибки и слабости, развивается и становится сильнее. А тот, кто сваливает свои ошибки на других, слабеет. Славяне будут слабеть, пока будут во всём винить евреев. А эти книжки читать не советую. Если в тексте есть слова: «жиды, евреи, негодяи, нас уделали, нас превратили в рабов», значит, книгу написал провокатор. Мы слабы, пока мы так думаем. А я хочу, чтобы славяне стали сильными, вот почему я так защищаю евреев в этой ситуации. (Текст Задорнова на его сайте в ответ на письмо некой Светланы Павловой, которая жаловалась сатирику,что все беды России от евреев. Необычное высказывание для обычно юдофобствующего сатирика – А.З.)
Я — антисемит? А кто это говорит? Пугач? Шмондер? Шмеерзон? Да мать вашу, в конце концов, какой я антисемит? Я жил среди евреев с раннего детства, дружил с ними, сросся душой. И первым снял фильм о Бабьем Яре я, украинец Коля Засеев-Руденко! Увековечил память моего друга — еврейского мальчика Эмиля, который там погиб. Он мне снится до сих пор, у меня слезы на глазах, когда просыпаюсь. Говорите теперь все, что угодно, но моя картина снята — раз и навсегда. Чего ж вы, критики сраные, сидели 60 лет и не сделали ничего на эту тему? Что вам мешало?.. В Днепропетровске, на открытии памятного камня в синагоге, я встретился со знаменитым диссидентом Натаном Щаранским. Он сказал, что пять раз смотрел мою картину. Обнял меня и спросил: “Вы кто по национальности?”. — “Украинец”. — “А по-моему, вы еврей”. — “Нет, — говорю, — я украинец”. — “Вы еврей не по крови, а по духу”. Нет такого понятия — еврей, украинец, русский, татарин, монгол… Есть национальность, и каждая имеет своих героев и негодяев. Посмотри, что творилось в “Чорнiй Радi” 300 лет назад? А что происходило до и после “помаранчевой революции”? С каким ожесточением украинцы пытаются уничтожить друг друга, с какой яростью набрасываются на ближнего только за то, что он думает иначе! Мы разделились, как минимум, на две Украины — Западную и Восточную — и не можем помириться. Но чем мы как люди отличаемся друг от друга? Если нас, мужиков, в бане раздеть, то все будем одинаковые, только у кого-то длиннее, а у кого-то короче. (Из интервью в журнале ”Бульвар Гордона” №6/42 7.02.2006 – А.З.)
Мама моя работала учительницей, папа окончил московскую консерваторию по классу тромбона, а позже — дирижерский факультет. Мама у меня русская, папа — еврей. В то дореволюционное время евреям нельзя было жить в Москве, а уж об учебе в столичной консерватории даже и речи не могло идти. Пришлось отцу принять православную веру и стать крещеным русским. Поэтому я русским считаюсь. Должен вам, правда, сказать, что даже в то страшное время, когда преследовали за космополитизм, бушевало нашумевшее «дело врачей» и многие меняли фамилии, менять свою на какую-либо другую я считал совершенно недопустимым. Мог взять фамилию матери — она была Анна Николаевна Попова, но не стал, хотя в каких-то ситуациях фамилия Зельдин мое продвижение в творчестве тормозила.
*****
«Отец окончил Московскую консерваторию по классу тромбона и там же дирижерский факультет: чтобы поступить в консерваторию, будучи евреем, крестился, вынужден был переменить веру, но другой возможности учиться в консерватории в Москве у него не было.
Мои первые детские воспоминания получились на самом деле совершенно недетскими. Однажды мы, как обычно, играли в палисаднике (за ворота нас не пускали, хотя движение в городе было небольшим — никаких автомобилей, только извозчики), и вдруг на улицу с диким гиканьем вылетела конница — мамонтовцы! После этого в городе начались погромы, и помню, как папа, надев парадный мундир царской армии и взяв меня за руку (почему со мной?), вышел к калитке и долго разговаривал с человеком, перегнувшимся с лошади. Всадник спрашивал, не прячет ли кто в округе евреев, и папа с большим самообладанием отвечал, что нет. Помню, как бежала потом по улице молодая и очень красивая женщина, страшно напуганная: черное платье, растрепанные волосы, безумные глаза — она почти бросилась перед отцом на колени с криком: «Спасите!». Женщина оказалась еврейкой, и мама несколько дней прятала ее в саду, в нашей любимой беседке, а отец строго объяснил нам, детям, чтобы мы об этом помалкивали». (Из книги воспоминаний актёра «Моя профессия Дон Кихот», 2016 – А.З.)
P.S. Татьяна Доронина поздравляет Владимира Зельдина в день его 90-летия.
*****
В конечном итоге, я вырос космополитом. К тому же, свою роль сыграла русская культура, русский язык… Другое дело, что моя бабушка на русском почти не разговаривала, в основном на идише. Я, дурак, не выучил. Я вообще оказался неспособным к изучению языков. Сколько лет уж преподаю иностранцам, а английский знаю на уровне «London is the capital of Great Britain». Бабушка была очень набожной. Помню еврейские праздники, синагогу, в которую мы ходили. Внук раввина этой синагоги был моим близким другом. К сожалению, наша связь с ним оборвалась, он живет то ли в Израиле, то ли в Америке. Умнейший человек, компьютерщик. Помню, как мама удивлялась, что меня, еврея, приняли в институт! Признаться честно, я почти никогда не сталкивался с бытовым антисемитизмом. Даже если что-то говорили, то из серии: «А что, еврей — тоже нормально!» Так получилось, что жена у меня русская, соответственно, в России мои дети евреи, а в Израиле — нет. Я своего еврейства не стесняюсь, да и потом, вера — это одно, а национальность — совсем другое. Ненавижу лозунги типа «Россия для русских», «Израиль для евреев». Почему этим надо так кичиться? Мир такой маленький, ребята, живите, где хотите! Самое обидное — это антисемитизм «походя». Однажды подруга моей жены в какой-то беседе сказала о ком-то: «Ну он же полукровка!» Моя Вера, русская, перестала после этого с ней общаться. «Ну как ты могла так сказать? Мои дети тоже полукровки, значит, ты и о них так говоришь?» — не понимала она. Вот отчего происходят такие вещи? Бескультурье? Невежество? И в Израиле мне это не понравилось. Да, я еврей, и что? Мне очень понравилось там отдыхать, но жить бы там я не смог. Слишком много восточного для меня. Друг моего детства, внук раввина, с которым я потерял связь, рассказывал, что, приехав в Израиль, он первое время вообще не мог найти себе места. Год пролежал лицом к стенке, пока не понял, что надо идти учить язык и что-то делать. ( Из интервью на сайте Jewish.ru 15.04.2011 – А.З.)
Межнациональные конфликты, обострившиеся в последнее время, – что-то противоестественное для нашего народа. Если, конечно, вынести за скобки антисемитизм, который проявлялся время от времени. Помню, в детстве в моем классе на Алтае учились и калмыки, и евреи, и немцы, и татары – и никто не подозревал, что один народ, оказывается, хуже, а другой лучше. Мне это “объяснили” взрослые дяди уже в Москве. Да и то не сразу…У меня был такой случай. Перед президентской кампанией, первой президентской кампанией, когда выбирали президента после ухода Бориса Николаевича, меня пригласили в “Яблоко”. Я уважаю программу “Яблока”, Григория Алексеевича, как-то мне это близко, интеллигентный человек, и мне показалось это довольно симпатичным. Путина я тогда не знал, и никто не знал. И я поехал, я не агитировал за “Яблоко”. Мое присутствие в этой компании, значит, определяло мои симпатии. Видеоряд говорил сам за себя. И вот, значит, в одной больнице мы встречаемся. Григорий Алексеевич ходит там по палатам, мы с ним тоже. Из больницы выходим, там все остались, выходит один человек и говорит: “Да как тебе не стыдно, русский ты человек, с этими евреями ходишь! Меня, говорит, хозяин-еврей обобрал, довел меня до больницы, он меня обокрал”. То есть он у него работал. А я, понимаете, я так вспылил, я говорю ему: “Да тебя, дурака, не только еврей обманет, и я тебя обману! Разве можно сваливать на кого-то, когда ты сам не работаешь?” Вот такая ситуация , ведь народ за 70 лет развратили. ( Радио ”Свобода”. Из передачи «Лицом к лицу», 27.07.2003 – А.З.)
*****
Ну так у нас же как? Сказал слово “еврей”, поругал еврея, или, как говорят, человека еврейской национальности, – антисемит! А я, если ругаю еврея, то ведь не за национальность, а за присущие конкретной личности, пусть и еврею, отрицательные, на мой взгляд, черты. Отсюда некоторые недоразумения. Поехал в США, должен выступать на Брайтон-Бич, устроители где-то прочитали, что я – друг Валентина Распутина; а Распутин… известное дело. Готово: Золотухин -антисемит, и незачем ему тут выступать со своими концертами. Позвонили даже в Москву – не состою ли я в “Памяти”. Ответ резко отрицательный. А тут и многолетние друзья-евреи вмешались: стали бы мы с ним дружить, если бы… Почему, в конце концов, я не могу гордиться тем, что меня родила русская мать? Что я русский по рождению и по паспорту?! Мы были в Израиле с “Таганкой”, и я видел, как там гордятся своим происхождением, с каким упоением, с каким трудолюбием они заботятся о своей родине, с каким военным бесстрашием они готовы защищать свою страну. Часто мне приходилось работать с цыганскими ансамблями. Как они гордятся, что они цыгане. И без конца и краю поют свои песни и исполняют свои национальные танцы. Ни один концерт грузинских артистов не обходится без “лезгинки”. А у нас, как только начинается “Камаринская” или “Калинка”, наши дети переключают телевизор на другую программу, а если концерт составлен из русских мелодий по заявкам радиослушателей – это проявление крайнего великодержавного шовинизма, национализма и антисемитизма. И то, и другое мне противно. В нашем классе на Алтае учились евреи, сосланные немцы, высланные молдаване, калмыки, украинцы, русские, и никто из нас не был ущемлен, выделен и не заслуживал какого-то высшего внимания, кроме меня и дочери секретаря райкома – мы были начальниковы дети и по детскому недоразумению втайне знали, кто мы такие. Но это уже было как бы классовое расслоение, о котором мне стыдно вспоминать, потому что в новогоднюю ночь мы с братом находили под подушкой мандарины и колбасу и не имели права носить это в школу. А то, что евреи плохие люди, никто мне на Алтае не говорил. Я об этом узнал только в Москве, от людей грамотных и цивилизованных, но, честное слово, не поверил и не верю сейчас. Отдельные евреи, как и отдельные русские, разумеется, есть и нехорошие, но то – отдельные, как и отдельные немцы, но народ… при чем тут весь народ? Неужели я должен оправдываться в этом и отчитываться, что я не верблюд? А потом – вон жена моя, Тамара, говорит, что ей только евреи и помогали в жизни. В книге же моей если кому и досталось, то русским, а более всего – самому автору. Вот опять же русская душа, что ли? А может, просто моя душа? (Из интервью в газете ”Московский комсомолец” 01.08.1999 – А.З.)
Я знал, что здесь были местные евреи, потому что в Молетай осталось их старое кладбище, сохранились их давние “красные стены“ – длинная, старейшая городская постройка из слепившихся лавочек, своеобразный торговый центр ушедших времён. Я знал, что сколько-то было убито, наверное, это те – ярые сталинцы, думал я. А куда девались другие? Нет, я такого вопроса, похоже, вообще себе не задавал. Уехали, эмигрировали в свой Израиль. Была война, люди спасались, бежали, кто куда мог…
И вдруг – клещ, Лайм и осознание, что никуда они не уехали, не сбежали, а были уложены в яму вот тут и застрелены, а на них были положены другие, живые, и тоже застрелены, и снова другие – дети и женщины на трупы своих только что убитых отцов, мужей, стариков… И не “сколько-то“, а несколько тысяч, две трети моего города исчезло за один день, самый кровавый день в молетской истории – 29 августа 1941-го. И яма – она там до сих пор. И они там лежат с того дня, уже семьдесят пять лет. Лежат безнадежно, без подлинной, искренней памяти, ибо те, кто должен был помнить о них, их продолжить, – лежит вместе с ними. Они не просто умерли или погибли, их история была прервана, она кончилась. Они просто сгинули…
Я не еврей, но я человек, чей дядя, мамин старший брат, умер на русском севере, не выдержав условий ссылки. Умер младенцем, едва дожив до года, там и остался лежать. Поэтому я так остро переживаю, когда сегодня литовские молодёжные экспедиции едут в Сибирь ухаживать за брошенными могилами наших безвинно сгинувших.
Но это бы обрело ещё больший смысл и вес, если бы мы так же чтили евреев, лежащих у нас возле дома. Не надо заставлять наших павших сражаться между собой, только лишь потому, что они погибли от разных идеологий, от двух смертоносных тоталитарных режимов, которые поначалу сообща разделывали мир, а затем вцепились друг в друга. В обоих случаях это было чудовищное избиение безвинных и безоружных людей, абсолютное зло, неважно, красное или коричневое.
Я не еврей, но меня трясёт, когда и сейчас слышу от кого-нибудь: “Людей так просто не убивают, видно, было за что“. Было. Было выдумано, почему они должны умирать, запущена мощная пропагандистская машина,вопящая, что евреи – не люди. Они – клещú, клопы, вши, сосущие нашу кровь. И они были уничтожены, руками своих соседей.
Но даже сами нацисты, наверное, не представляли себе, что пропаганда, что клевета, что кровавая ложь так прочно утвердится в сознании некоторых из нас, переживёт три поколения и спустя семьдесят пять лет люди у нас будут её ретранслировать дальше, повторяя на манер чёрной молитвы: “Все евреи были сплошь коммунисты, при советах они ссылали и пытали литовцев, вот им и воздано по заслугам“.
Не желаю с такими спорить, не хочу ничего им доказывать, знаю, что их немного, что их всё меньше. Большинство просто мало информировано и потому равнодушно, оно свято верит, что избиение евреев в Литве – проблема, раздутая самими евреями. Ведь шла война и она убивала всех, одинаково – русских, литовцев, поляков, немцев…
Нет, не одинаково. Очень не одинаково, если вспомнить цифры. И способ убийства, – не одинаково. Наши евреи были просто истреблены. Зверски. Все без разбора. Выжили только те, кто осмелился и додумался бросить тут всё и бежать. И ещё те “счастливцы“, которых советы раскулачили и сослали в Сибирь.
То, что для литовцев было великой трагедией, для этих литовских евреев стало спасением. Не для всех. 29 августа в Молетай приедет старая еврейка, чья семья перед самой войной была выслана “из сказочных Малят“ (это её выражение). Её отец умер в лагере под Красноярском. Остальная семья выжила и после смерти Сталина вернулась. Но “сказочных Малят“ не нашла, только яму, куда они рухнули. Это я рассказываю прежде всего тем своим землякам, которые говорят: “Шествие – хорошо, пускай себе шествуют, но мы тут при чём?“ Они, слышь, евреи, а мы – литовцы, и тут не наша могила, не наши жертвы, не наше дело…
Есть хорошие планы на будущее – расчистить близлежащие промышленные руины и посадить там парк. По дереву каждому нашему еврейскому младенцу, рождающемуся где-то на мировых просторах. Чтобы деревьев потом стало столько, сколько в яме лежит людей, их погибших предков. Сейчас город ждёт, готовится к самому большому наплыву гостей за всю свою историю… Но чрезвычайно важно, чтобы вы там были. 29 августа, в 16 часов. Я не еврей, я литовец и знаю, что мы это можем – показать свою силу и единение. Признаться в своих ошибках и даже в преступлениях – это проявление именно силы, а не слабости. Поэтому иногда надо побыть там, где невесело. Не знаю, быть может, я снова наивен, но почему-то верю, что наше поколение в силах покончить с этим кошмаром, не перекладывая его на своих детей, которых пока ещё это мало волнует, но они вырастут и оттуда посмотрят на нас, в изумлении спрашивая: почему вы не сделали этого? Двадцать пять лет живя в независимой стране, на свободе и без войны – как случилось, что вы не нашли в себе силы примириться со своим прошлым, со своими евреями?
У нас несомненно есть такой шанс, возможность сделать всё это и со спокойной, хотя бы намного более спокойной совестью посмотреть им в глаза. Может быть, не теперь, но в старости, когда они будут большие. Ничего им не говорить, не объяснять, просто прийти к тем могилам, к этим деревьям в парках, что мы посадим. Побродить там, где лежат евреи, наши сограждане, лежат в достоинстве и почёте. И пусть они, наши дети, не узнáют, что когда-то всё было иначе. Пусть они думают, что так было всегда. Ибо своих евреев губила не Литва, а шайка убийц при содействии других негодяев.
Да, они говорили на нашем языке, они употребляли нашу символику, распевали наш гимн, но это не подлинная Литва, – то была обессиленная Литва, подорванная двумя оккупациями, которые развеяли, выслали, перебили её идеалы, умы, авторитеты, способные словом хотя бы, мыслью воспротивиться этому зверству. Но прошло время, она распрямилась, воспряла и нашла в себе волю, приняла ответственность за все невинные жертвы и почтила их память.
Говорю из грядущего, как будто я уже там, но у нас просто нет иного пути, потому что за нами тьма, которую мы обязаны одолеть. Пройдём наш путь – это непросто, это предельно тяжко, но нам по силам. Мы на это способны. Особенно, если нас будет много. Сейчас, в Молетай. 29 августа. 16 часов. Мы пойдём к тем, кто ждёт нас там три четверти века. Верю, что умирая они всё-таки знали: этот день придёт и Литва повернётся к ним. И тогда они вернутся в неё. Ибо Литва – это был их дом, единственный дом, и другого не было. ( Статья «Я не еврей», на сайте RU.DELFI 24.08.2016 – А.З.)
******
Каждый народ уникален, поэтому для нас не подходит опыт Германии, когда именно через просвещение, самораскрытие, скрупулёзное исследование нацистских зверств пришло облегчение и окончательное исцеление. Там всё происходило сразу после войны, события были близки, а сегодня убийцы и свидетели почти все вымерли, и поэтому Литва должна отыскивать собственный путь. Ведь недаром наши интеллектуалы, хронисты, комментаторы утверждают: не нужно, нельзя растравлять эту рану, сначала пусть она заживёт, подёрнется забвением. Забытьё иногда не менее ценно, чем память.
Я из Молетай. Это – городок невероятной красоты с тремя внутренними озёрами и ещё тремя сотнями окрестных; да что тут говорить – все знают Молетай, литовский дачный рай. Во время войны, точнее в один летний день 1941 года здесь были расстреляны две тысячи евреев. Иначе говоря, восемьдесят процентов населения. Более чем две трети жителей местечка исчезли за несколько часов и были зарыты в общей яме. Руководили убийством немецкие нацисты. Стреляли местные литовцы. Таковые сухие факты и цифры.
Сейчас место казни – на окраине города. В советское время там был устроен скверик с мемориальной доской, а совсем рядом, то есть, буквально тут же, а может быть, прямо на краю огромной могилы расположилась районная строительная организация. Так что две тысячи наших земляков оказались у неё на задворках, среди нагромождения строительной техники, кирпичей, блоков, зажаты бараками, складами и бытовками, – словом, так искусно упрятаны, что я, рождённый и выросший в Молетай, ни разу на то место не попал и даже не знал о нём. Всё это существует и сегодня, только теперь это скорее свалка ржавой техники и строительного мусора, да и сам сквер выглядит жалко, если не сказать плачевно. Это зона застывшего, мумифицированного советского времени, кладбище растрескавшихся бетонных плит, сквозь которые пробивается трава.
Я видел много похожих мест в российской, украинской глубинке, но там и весь фон такой: развал, разлом и распад. А Молетай никак не назовёшь останками советского гнилья, город с каждым годом хорошеет, «европеет», прокладываются велодорожки, оздоровительные тропы вокруг озёр, возникают теннисные корты, новые супермаркеты, и только там, где лежат евреи, – полный штиль. Год назад была оторвана и мемориальная доска, заодно со звездой Давида. Теперь случайным прохожим никак не понять, что это за место, к чему это брошенный сквер. Единственная сохранившаяся надпись на мятой бумаге призывает „Не сорить!“. Так заживает, зарастает величайшая во всей молетской истории рана, ибо Литва избрала именно такой способ обращения с памятью о загубленных евреях. Своеобразный, не похожий ни на чей другой. В самом деле: смелая страна. Ведь наших евреев мы зарыли не затем, чтобы позже ставить им памятники, а затем, чтобы их не осталось. Не только признаков жизни, но даже смерти. Ведь нам это больно, это может травмировать наших детей, пусть раны рубцуются сами.
В один из майских выходных этого года футбольный агент из Израиля по имени Цви пришёл к этому нашему скверику, где лежит более двадцати его родных. Деды, дяди, тётки, их сёстры и братья, – все коренные, молетские. По еврейскому обычаю на большой камень, с которого содрана памятная доска, он положил малый камушек. Ещё побыл там, постоял. Собрался уже уходить, но тут ввалились местные пьяницы и стали пить. Не таясь, прямо на могиле. Когда Цви остановился и поглядел на них, от компании к нему подбежал мутноватый тип с криком: “Чего смотришь!”. Конфликта удалось избежать лишь благодаря характеру Цви, он очень покладистый. Потом они даже разговорились. Цви спросил, почему они приходят пить именно сюда, ведь в Молетай столько прекрасных мест у озёр. Ответ был: а что – удобно, укромно, никто не видит.
Подумаешь, невелика трагедия, это простые литовские пропойцы, им дела нет, да и вряд ли известно, что под ними – две тысячи убитых людей, что они пьют и мочатся прямиком на их кости. Они просто-напросто хотят жить в свободной стране и не знать её тёмного прошлого. “Пусть рана сперва заживёт, тогда и поговорим о ней”. Зато взгляд городских властей уже совершенно другой – сознательный. Когда Цви на месте разбитого вандалами памятника предложил построить (за свои деньги) новый, молетские чиновники во главе с мэром бросились ему наперекор, уверяя, что новый монумент – это дело их чести, поэтому город берёт на себя всю организационную и финансовую ношу. Мало того, 29 августа, в день 75-летия еврейской резни, в Молетай будет устроено памятное шествие по главной городской улице, той самой, по которой когда-то к яме гнали несчастных. Со всего света приглашены потомки молетских евреев, в шествии примут участие президент и премьер Литвы, другие высокие лица, съедутся звёзды, вечером состоится концерт, потом угощение, выставки. Такой вот пример подлинного раскаяния, значимый жест примирения.
Вы поверили?
И правда, как это было бы мудро. И просто. Нужна только воля, желание, ведь это немного стóит, примерно как двадцать метров велодорожки, а между тем символическое значение такого жеста, такого шага неоценимо, это событие прогремело бы на весь мир, во всех еврейских общинах, по сути – за один вечер мы смогли бы решительно изменить свой образ, и всё это без публичного покаяния, которого так боимся, а просто всем показав, что мы уже не равнодушны, мы выросли, усвоили, чтó случилось, и мы теперь с той стороны, где жертвы, а не убийцы.
Цви действительно на свои деньги хочет поставить новый памятник, который уже делается. Но земля, где лежат погубленные евреи, – казённая. На памятник требуется разрешение. Чтобы его получить, Цви постоянно летает из Тель-Авива в Литву, обивает пороги молетской власти и бесконечно плутает по кабинетам. Иначе сказать, всё делается для того, чтобы он заблудился в наших бюрократических лабиринтах: вдруг лопнет терпение и человек откажется от своего плана.
Мне, наверное, впервые так стыдно за мой город. Бойня длится: одни крадут памятные доски с братских захоронений, другие не позволяют их восстановить, третьи безразлично наблюдают. Объясните: как, каким тоном, в каком тональности можно растрогать чуткую литовскую душу, чтобы она однажды пришла на такую могилу и сказала себе: здесь лежат мои евреи. Дети, которые передо мной носились по городским дворам, лазали по деревьям, плескались в тех же самых озёрах, их родители, которые, как и мои, шли на работу по тем же улицам, ссорились, хохотали, для всех них этот город был домом, они любили его так же, как мы, только их однажды всех расстреляли и сами они не могут об этом рассказывать. Кто-то другой должен это сделать за них. Они умерли.
Я даже не пробую вообразить, каково им было над ямой. Пытаюсь представить себе, каким был город наутро после расстрела. Через неделю. Спустя год. Беспросветная пустота. Немота. Из почти трёх тысяч жителей осталось семьсот. Магазины, конторы, “бубличные”, футбольный клуб, самодеятельный драмтеатр – всё обрушилось в эту яму.
Старожилы рассказывают, что исполнителей казни и расхитителей еврейского скарба преследовало проклятие: страшные болезни, утраты близких, их дети тонули, гибли в авариях. На одном кладбище в Нью-Йорке стоит памятник жертвам той бойни. Он был установлен сразу после войны усилиями евреев, эмигрировавших из Молетай в межвоенную пору. На нём выбито: “И да отмстит Господь за их кровь”. Догадываюсь, что на свете много таких обелисков с проклятиями каждому литовскому городу и местечку. То поколение евреев нас не простило и уже, видимо, не простит, я это ощутил в Америке, где встречал литваков и говорил им, откуда я приехал. Мгновенно изменялся не просто взгляд на меня, менялся сам взгляд. Эти старые глаза смотрели на меня как на потомка убийцы их близких. И я их вполне понимаю: пока мы поимённо не назвали палачей, не осудили их (а некоторым даже собираемся ставить памятники), до тех пор в их глазах головорезами будем все мы. И это уже не коллективная вина, от которой мы с таким пылом открещиваемся, а коллективное проклятие – и мы сами его на себя навлекли.
Но Цви и такие, как он, – это уже другое поколение. Они заново обретают свою утерянную землю, им просто любопытно повидать домá своих предков, их дворы, улицы и, поверьте, им вовсе не нужны их-ваши кривые хижины, стоящие с давних времён, они приезжают сюда не затем, чтобы отнять у нас жильё, они лишились гораздо большего, чем эти дедовские дома и краденая мебель.
29-го августа, в годовщину убийства, в Молетай обещают приехать окола сорока потомков молетских евреев со всего мира: из Израиля, США, ЮАР, Австралии, Уругвая. И будет их шествие по главной городской улице, по той самой дороге, где 75 лет назад гнали на смерть их близких. Это шествие организуют они сами. И город Молетай обещал им (пока) не мешать, даже на несколько часов прекратить движение по улице, где пройдёт шествие. И всё. Да, будто бы существуют два города с одним именем, и один, сущий в нашем времени, другому, параллельному, из прошлого, милостиво позволяет воспользоваться своей улицей. Представьте себе, сорок молетских евреев в тот день двинутся в путь к родным могилам, а шесть тысяч молетских литовцев будут глядеть на них из своих окон. Но так уже было – 29 августа 1941 года. Когда евреев гнали по этой улице, а несколько местных белоповязочников бежали впереди и кричали в окна: “Не смотреть!”. Кто посмотрит, будет вытащен из дому и отправлен вместе с евреями.
Да, они прошагают, они почтут своих павших, возможно, даже воздвигнут памятник. Но потом они все уедут, и те две тысячи наших закопанных земляков вновь останутся в немой очной ставке с нами. Опять они будут мёртвы, а мы – живы, поэтому мы оскверним тот камень и будем дальше пить и мочиться на их могиле.
Это самое страшное, что может случиться, но пока именно этот сценарий наиболее вероятен. И я не знаю, как быть, чтобы этого не случилось. Мой город, существующий в этом времени, не хочет или не в силах постичь значение этого события. Ему надо помочь. Помочь снять проклятие, длящееся 75 лет. Знаю, что есть мои земляки, которые хотят присоединиться к шествию, но боятся.
Вы представляете? 2016 год, Литва, – люди в провинции всё ещё напуганы, им кажется опасным отдание почестей жертвам геноцида. Поэтому я зову всех, кто может и хочет: президента Литвы, председателя правительства, всех правых, левых, любых, земных и звёздных, прославленных и безвестных, всех, кто в этот день будет у молетских озёр, – приехать, прийти… Ничего не придётся делать, только идти, несколько километров по городку Молетай, вместе с нашими евреями. Сообща помолчать, посмотреться в глаза друг другу. Почти не сомневаюсь, что кто-то заплачет, ибо такие минуты ранят в самое сердце. Кто-то из них и кто-то из нас. И этого будет довольно. Только всего – показать им и себе, что больше мы не враги.
Это шествие так или иначе случится. Вопрос только один: наши евреи снова пойдут одни или на этот раз мы будем вместе с ними.
Так хочется верить, что это будет ясный, солнечный день на закате лета. 29-е августа. День, когда свершилось примирение. ( Статья «Евреи – проклятие Литвы». Источник: www.inosmi.ru – 27.05.2016 – А.З.)
*****
Да, и вновь – о евреях. Хотя, нет – это скорее о нас. По существу – о Вильнюсе, частью которого были они, а теперь стали – мы. И на сей раз не о покаянии, вине и утрате, напротив – о том, что мы ещё можем вернуть. О том, как наши сгинувшие евреи могли бы нам ещё послужить. О евреях Ну и при чём тут наши евреи? Попробую объяснить, завершить этот паззл.Прошлый год можно считать великим прорывом, взрывом литовского самосознания: мы нашли в себе силы повернуться к нашим евреям. Правда, уже только к их могилам, к тому, что осталось, и всё-таки… Это было и смело, и ярко, и воздух в Литве заметно очистился. С другой стороны, мы сделали то, чего от нас давно ждали, т.е., что обязана была совершить свободная, уважающая себя и пекущаяся о справедливости страна: воздать честь своим павшим (погубленным) гражданам. По сути, мы даже не сделали, только двинулись в том направлении. Ещё надо поимённо назвать убийц и подстрекавших к убийствам, кое-кого из них убрать с пьедестала, отчистить от них партизанское движение, чтобы затесавшиеся туда преступники не бросали тень на всё послевоенное сопротивление – лишь тогда справедливость будет полной.
Верю, скоро так и произойдёт, ибо это – неизбежные шаги в направлении истинных ценностей. Но можно шагнуть ещё дальше, изумить себя и весь мир: сделать то, чего от нас никто не ожидает.Наконец-то посмею это вымолвить: Вильнюсу нужен большой, современный еврейский музей. Музей, посвящённый не только виленским евреям, но евреям всего Княжества, всем литвакам, их здешней истории и жизни. Такой уже есть в Варшаве, в Берлине. Это музей совершенно нового типа, музей – произведение искусства, множество шедевров в одном, необыкновенно интерактивный, основанный на самых прогрессивных технологиях. Недаром их осаждают толпы посетителей – и местных, и пришлых. И это не просто жест раскаяния, дань евреям за их страдания. В этих городах они стали наиболее посещаемыми объектами, и нередко в Берлин и Варшаву едут исключительно ради них. А это значит, что приезжие где-то ночуют и едят…
Всё это – и прагматично, и дальновидно.Конечно, это ещё и памятник. Лучший, какой только может быть. И напоминание о катастрофе, которая произошла. Это повествование о жизни и гибели местных евреев. Но странно и удивительно: когда попадаешь в те пределы, где речь о Холокосте, возникает тяжкая зависть. И благодарность полякам и немцам – ведь они говорят об этом: откровенно и неумолимо действенными средствами. И не только о своих евреях.Тяжелее всего было видеть там фотографии казней у нас в Паняряй. Думаешь: почему они здесь, а не в Вильнюсе. Кажется, тебя сейчас разоблачат, поймут, что ты литовец и, придавив к стене, спросят: вы почему молчите? Где ваш музей, построенный с таким же размахом, с тем же энтузиазмом, с каким вы убивали евреев? Ясно, всё это фобии. Никто никогда не осмелится так сказать. Разве только мы сами. Всё-таки та резня относится к необъяснимому, сродни карме, и надо чистить такую карму. Вот я о чём: Варшава и Берлин, обладая такими музеями, выглядят много чище нас, у которых подобного нет. И не надо сразу же скулить, что Вильнюс очень сегодня мал, а Литва чересчур бедна и слаба для такого подвига. Литве даже не обязательно тащить эту ношу одной. Есть на свете не только сказочно известные, но и сказочно богатые литваки, для которых поддержка такого музея была бы не только честью, но и делом всей жизни. Музея, рассказывающего об их предках и к тому же стоящего на земле, где они жили и умерли. В самом центре этой земли. Да, именно в центре, это первая мысль, какая приходит в голову: там, где в иные годы стояла Большая Виленская синагога. Говорю так смело, ибо я дилетант – фантазёр и мечтатель, и не знаю, возможно ли в принципе втиснуть такой музей в старый дворик. И если вдруг выяснится, что ему там узко и тесно, можно подумать об открытом месте в центре. Хоть бы возле Дворца спорта, где старое еврейское кладбище. Или там, где когда-то планировался музей Гуггенхайма. Пригласить архитекторов мирового уровня, среди которых, кстати, тоже, немало литваков, и забабахать такой шедевр модерновой архитектуры, который сможет надолго стать визитной карточкой Вильнюса: как знаменитая сиднейская Опера, дубайский «Парус», лондонский «Огурец» или тот же музей Гуггенхайма в Бильбао. Но для начала надо согласиться, что нам вообще нужен подобный музей. Музей, который через судьбу евреев рассказал бы историю Большого Вильнюса и всего Великого Княжества – канувшей в небытие загадочной державы, народ которой составили три племени: литовцы, литвины, литваки. Участь последних была самой трагической: их тут не осталось, они исчезли, поэтому прежде всего – о них. И лишь потом уже – об остальных.Жаль, что я только писатель, никакой не магнат, потому что воображением уже нарисованы просторные залы с наследием прославленных литваков: рукописями Ромена Гари, двумя-тремя картинами Марка Шагала, подаренными музею, записками создателя эсперанто доктора Заменгофа, повестями о Виленском Гаоне, пожалуй, самом известном виленчанине. И всюду звучит музыка. В одном конце – Боб Дилан, в другом – Леонард Коэн, где-то – скрипка Яши Хейфеца. А рядом – вся история литовских евреев: как и когда они тут появились, чем жили, что ели. Возможность виртуально перенестись в любое местечко Литвы и Белоруссии и всячески их «общупать», а потом в музейном трактире реально попробовать литвацкие блюда. Утопия? Не думаю. Если это стало плотью в Варшаве и Берлине, – чем мы хуже них?Я верю, мы сможем. За короткий период свободы мы понастроили столько торговых центров и развлекательных арен, – так, может быть, настало время обзавестись и одним музеем? Но таким, что все ахнут. Вау! – только и выдохнут. А всё-таки вы, литовцы, крутые! Даже не верилось. Мы же так долго мечтали о Литве – региональном лидере. И вот этот шанс – перехватить моральное лидерство. Наконец, это ещё и экономика – новый образ Литвы, притягивающий инвестиции. Литва с подобным музеем была бы совсем иной в глазах сильных мира сего. Потому что это – более, чем музей. Даже более, нежели памятник. Это была бы уже позиция.А пока это лишь мечта, идея, витающая в воздухе, – нет никаких фондов, интересов, инициатив, адресованных такому музею. Значит, он не принадлежит никому, а тем самым любому, кто заразится этой мечтой. Поэтому все, у кого есть мысли, и особенно те, у кого есть сила решать, формировать образ Литвы – берите и стройте. Ибо Вильнюс без такого музея будет вечно неполон. Не завершён. Не освоен. Наши евреи тут не только жили – они ещё, вместе со всеми, этот город строили и созидали, поэтому – хотим или не хотим – их обрубленные корни будут упорно выбиваться из-под земли. Единственный выход – привить их самим себе. Это не значит, что мы станем евреями – просто станем крепче, глубже и выше, перестав быть новосёлами.И тогда это будет уже не музей – памятник Им. Это будет музей о Нас. Говоря иначе, о нас и для нас, граждан Вильнюса – прошлых и нынешних. ( Статья «О евреях и одной мечте» 21 февраля 2017 г. на сайте RU.DELFI – А.З.)
Именно Московскому авиационному институту, где проучился шесть лет, я обязан тем, что я Измайлов. В один прекрасный день мы с однокашниками, с которыми вместе писали юморески, решили взять себе псевдонимы. А поскольку все были из МАИ, то и назвались ИЗМАИловы. Потом мой псевдоним несколько видоизменился, и я стал Измайловым. Моя же настоящая фамилия – Поляк, я еврей, причем потомственный…А еще меня однажды Тина Канделаки спросила: почему все юмористы евреи? А я ей: “А почему грузины хорошо поют?” Видимо, юмор – национальная особенность евреев, как и игра на скрипке.
Однажды меня во дворе назвали жидом, я полез драться, тетка побитого мной мальчика обратилась в милицию, и маму оштрафовали. Это была первая осознанная мной несправедливость. И мама умоляла меня никогда больше не влезать ни в какие “национальные” конфликты. Мама боялась всего, связанного с еврейством. Она была интеллигентный человек, знала пять языков, заведовала кафедрой в институте и слишком хорошо понимала, что это такое. “Космополитическая” кампания не миновала нашу семью — пострадал мой дядя, мамин брат, директор известного завода. Когда в 1953 году в Москве уже были составлены списки всех евреев для высылки из столицы, маме управдом эти списки показал. Но меня она от еврейской темы всячески уберегала. Впрочем, есть вещи, для понимания которых не нужны лекции, они воспринимаются через интонации, отношения, прочитываются кровью. Потом, когда я стал взрослым, были, конечно, и разговоры
