Евреи глазами именитых друзей и недругов

Archive for the ‘11. Еврейская тематика в русской поэзии и песне’ Category

***** 

Христос

На свой народ Христос глядит с распятья,

Ни в чем не обвиняя никого,

И ждет, что в запоздалые объятья

Евреи примут сына своего.

 

Третий

 Подрастали у царя

Три сынка-богатыря:

Пантелей и Никодим,

третий – вовсе был Рувим.

Ведь из трех богатырей

кто-то должен быть еврей.

Двое пьют, едят, храпят,

третий – всюду виноват.

 

Покуда

Никто себя, наверно не осудит

За неудачи родины своей.

За все грехи, покуда жить в ней будет

Всего один-единственный  еврей.

 

После исхода    

У жителей печальных 

Спросили как-то раз:

  – Ну, как у вас, нормально 

с евреями сейчас?

  -И сразу же печальный 

услышали ответ:

  -С евреями нормально, 

 а без евреев нет!

 

Конспиратор

Считался верноподданным  и чистым,

Ни в чем властями не подозреваемый,

Но был в душе отважным  сионистом –

И раскололся лишь в Израиле.

 

Тут и там

 Тут плохо говорили об  Ароне –

 Мол он плохой трудяга и солдат,

 А там о нем сегодня говорят:

 “Арон готов к труду и обороне”

 

В чём суть

 Шел Василь с тоской своею 

ранним утром в тишине,

“Бей жидов – спасай   Расею!” –

Прочитал он на стене.

 У стены стоял он тихо,

вдруг усы расправил лихо

И сказал, вникая в суть:

– Hi, нi, нi! Нехай живуть!

 

Господам Макашевым

Враждебность и ненависть в людях посеяв

 Не ждите в народе желанных  ростков;

Чем меньше в стране остается евреев

Тем больше становится новых врагов.

 

Под общей крышей

 Под общей крышей  небосвода,

 Враждой своею знамениты,

 Живут на свете два народа:

 Евреи и антисемиты.

 

Фаршированная  рыба

 Призвав на помощь шутку и улыбку,

 И женскую фантазию свою,

 еврейка может маленькою рыбкой

 Почти досыта накормить  семью.

 

Очень жаль

 Бывает очень жаль, ей-богу,

И очень грустно, что пока

Не водят женщин в синагогу

Для обрезанья языка.

 

Старческие изменения

 Внешне мы меняемся, старея –

Лица все печальней  и добрее,

На моих глазах антисемит 

cтал похож на старого еврея.

 

Шалом

 Mой внук живёт за рубежом.

Он в трубку мне кричит: – Шалом!

 – Шалом! – кричу я удивлённый.

А сам сижу ошаломлённый.

 

Чертополох

Посеяли картошку и горох,

Взошли в полях зеленые растения.

И тут же закричал чертополох:

– Долой некоренное население!

 

Идиот

Под красным знаменем старик

По улице идёт.

Исаак не просто большевик, 

он просто идиот!

 

Обещание черносотенца
           

Придет счастливая пора:

Евреи будут в Израиле –

И ровно в шесть часов утра

У нас наступит изобилье!

 

На гастроли
           

К старой пьесе чувствуя вниманье
           

И любовь, которой нет забвенья,
           

Из Москвы уехал “Дядя Ваня”,
           

В Тель-Авив приехал “Дядя Беня”.

           
 

Мы знаем
           

Какие в СССР хозяева, мы знали, –
           

Мы рядом с ними прожили свой век.
           

Но, слава Б-гу, есть у нас Израиль,
           

Где так же вольно дышит  человек!

 

 

Приятель
           

Приятель Фима никогда не врет,
           

И за нос никогда меня не водит:
           

Пообещал прийти – всегда придет!
           

Не обещал, а все равно приходит!

           Из книги ,,Еврейское счастье”, Днепропетровск, 1994

             Комментарий:  Многие сатирические произведения поэта решительно отвергались редакциями. Внешность его тоже не всегда благоприятно воспринималась редакторами-юдофобами. “Стихи ваши хороши, но нам не подходят”… По этому поводу поэт с печальной иронией писал: “С годами я мучительно старею, хирею, пропадаю ни за грош. Я стал похож на старого еврея, а был на молодого я похож”.  Но почему исконная русская фамилия Орлов? Псевдоним?  Нет, фамилия подлинная. Ее поэт унаследовал от отца, а тот – от своего деда-кантониста, получившего за солдатское усердие участок земли в Крыму и в придачу – громкозвучную фамилию своего полкового командира.

 

******

В еврейской хижине лампада
В одном углу бледна горит,
Перед лампадою старик
Читает библию. Седые
На книгу падают власы.
Над колыбелию пустой
Еврейка плачет молодая.
Сидит в другом углу, главой
Поникнув, молодой еврей,
Глубоко в думу погруженный.
В печальной хижине старушка
Готовит позднюю трапезу.
Старик, закрыв святую книгу,
Застежки медные сомкнул.
Старуха ставит бедный ужин
На стол и всю семью зовет.
Никто нейдет, забыв о пище.
Текут в безмолвии часы.
Уснуло всё под сенью ночи.
Еврейской хижины одной
Не посетил отрадный сон.
На колокольне городской
Бьет полночь.- Вдруг рукой тяжелой
Стучатся к ним. Семья вздрогнула,
Младой еврей встает и дверь
С недоуменьем отворяет –
И входит незнакомый странник.
В его руке дорожный посох. (1826)

*****

Христос воскрес, моя Ребекка!
Сегодня следуя душой
Закону Бoга-человека,
С тобой целуюсь, ангел мой.
А завтра к вере Моисея
За поцелуй я, не робея
Готов, еврейка, заплатить –
И даже то тебе вручить,
Чем можно верного еврея
От православных отличить. (1821)

            Комментарий: В 1821 поэт написал свою знаменитую «Гаврилиаду» – пародию на евангельский рассказ о непорочном зачатии, которая начинается так: воистину еврейки молодой/ мне дорого душевное спасенье. Видимо, в поэме, которая при жизни поэта не была опубликована, Пушкин лишь смакует подробности любовных утех с еврейской женщиной, возможно, с той же Ревеккой. Известна фраза «Ко мне постучался презренный еврей» из стихотворения «Чёрная шаль», и неприятное для евреев замечание в “песнях западных славян” о том, что «…в мерзостной игре жида с лягушкою венчают». Один из Пушкинских набросков начинается с того, что «теснится средь толпы еврей сребролюбивый» . В маленькой трагедии «Скупой рыцарь» выведен отвратительный еврей-жид, который отказывается ссудить деньгами молодого рыцаря Альбера, много задолжавшего ему. Альбера после смерти отца будет ждать богатое наследство, и жид предлагает ему отравить отца, для чего обещает достать яду. Благородный рыцарь отвергает с гневом это предложение. Таким образом, противопоставляются благородный, хоть и беспутный рыцарь-христианин, и готовый на любую низость еврей-ростовщик. Весьма интересна эпиграмма на Фёдора Булгарина: Не то беда, что ты поляк:/ Костюшко лях, Мицкевич лях!/ Пожалуй, будь себе татарин, -/ И тут не вижу я стыда; / Будь жид – и это не беда:/ Беда, что ты Видок Фиглярин. Здесь недвусмысленно проставлен «табель о рангах»: поляк, потом татарин, а уже потом – еврей. Татарин, конечно, плохо – вряд ли Пушкин не знал пословицу: незваный гость хуже татарина, но еврей- это уже на самом низу. Величайший русский поэт, стоит почитать хотя бы его переписку, не всегда «милость к падшим призывал», а в отношении к евреям не поднимался над толпой (Эллан Пасика. Ист. -http://www.bestreferat.ru/referat-4054.html). Вспомним, как рассказывает Пушкин о гусарским досуге. Ротмистр гусарского полка Зурин берется обучить молодого Гринева игре на бильярде. “Это, – говорит он, – необходимо для нашего брата служивого. В походе, например, придешь в местечко – чем прикажешь заняться? Ведь не все же бить жидов”. Замечание, сделанное с такой непринужденностью и наивной уверенностью, по-видимому, не должно вызывать возражений у собеседника. 

Известно, что сам Пушкин в молодости учил иврит, и в его записной книжке несколько страниц испещрены буквами ивритского алфавита. Фольклорист и археограф Петр Васильевич Киреевский в письме поэту Николаю Языкову замечал: «Пушкин учится по-еврейски с намерением переводить Иова». С Иовом не сложилось, однако в 1826 году Пушкин написал стихотворение «Пророк», основанное на библейской книге Исайи. Год спустя, на вечере у Ксенофонта Полевого, Александр Сергеевич поделился своим замыслом на тему «Вечного жида»: о том, как последний посетил еврейское жилище, в котором умерло дитя, рассказал, что видел Иисуса, несущего крест, и издевался над ним. Так появилось стихотворение «В еврейской хижине лампада». При жизни Пушкина оно не печаталось – как и незавершенная поэма «Юдифь». Любопытно, но даже в «Гаврилиаде» встречаются строки: «В глуши, в дали Ерусалима…» Впрочем, зачем далеко ходить, если сама муза поэта была одета в израильское платье?

Вот муза, резвая болтунья, Которую ты столь любил. Раскаялась моя шалунья, Придворный тон ее пленил; Ее всевышний осенил Своей небесной благодатью – Она духовному занятью Опасной жертвует игрой. Не удивляйся, милый мой, Ее израильскому платью, – Прости ей прежние грехи И под заветною печатью Прими опасные стихи.

В общем, великий поэт проявлял к Земле Обетованной живой интерес – и мечтал посетить святые места. В чем признавался, к примеру, декабристу Александру Муравьеву, побывавшему в 1830 году в Палестине и опубликовавшему по возвращении свое «Путешествие по Святым местам». Этот труд он подарил Пушкину, который в ответном письме заметил, что «с умилением и невольной завистью прочел эту книгу».

 *****

Еврейский портной

Тихо, как в раю…
Звезды над местечком высоки и ярки.
Я себе пою, а я себе крою.
Опустилась, ночь.
Отдохните, дети,
День был очень жарким.
За стежком стежок,
Грошик стал тяжел, ой, вэй!

Было время, были силы,
Да уже не то.
Годы волосы скосили,
Вытерли мое пальто.
Жил один еврей, так он сказал,
Что все проходит.
Солнце тоже, вэй,
Садится на закате дня.
Но оно еще родится,
Жаль, что не в пример меня…
Кто же будет одевать их всех
Потом по моде?..

Девочка моя,
Завтра утром ты
Опять ко мне вернешься,
Милая моя, фэйгелэ моя,
Грустноглазая,
Папа в ушко майсу скажет, засмеешься.
Люди разные, и песни разные… Ой, вэй!

Будет день, и будет пища,
Жить не торопись.
Иногда богаче нищий,
Тот, кто не успел скопить.
Тот, кого уже никто нигде
Ничем не держит.
Нитки, бархат да иголки –
Вот и все дела.
Да еще талмуд на полке, –
Так бы жизнь шла да шла…
Только солнце вижу я все реже, реже…

Было время, были силы,
Да уже не то.
Годы волосы скосили,
Вытерли мое пальто.
Жил один еврей, так он сказал,
Что все проходит.

Тихо, как в раю…
Звезды над местечком высоки и ярки,
Я себе пою, а я себе крою…
Я себе пою…
P.S. Послушайте эту песню в исполнении автора

*****

Бабий Яр

Слился с небом косогор,
И задумчивы каштаны
Изумрудная растет трава
Да зеленый тот ковер
Нынче кажется багряным,
И к нему клонится голова

Молча здесь стоят люди,
Слышно, как шуршат платья
Это Бабий Яр судеб
Это кровь моих братьев
Это Бабий Яр судеб
Это кровь моих братьев

До земли недалеко,
И рукой подать до неба
В небо взмыл я и на землю сполз
Вы простите, сестры, то,
Что я с вами рядом не был,
Что в рыдания свой крик не вплел

Воздух напоен болью,
Солнце шириной в месяц
Это Бабий Яр доли,
Это стон моих песен

Ветры свежие летят
С запоздалым покаяньем,
Не услышать мертвым истины
И поэтому стоят
Люди в скорби и молчаньи
Под каштановыми листьями

Боже, ну куда деться!
Суд мой самому страшен
Это Бабий Яр детства
Это плач сердец наших

P.S. Послушайте эту песню в исполнении автора

*****

На семи ветрах, на семи холмах,
Солнцем он палим – Иерусалим.
Масличной горой всех зовёт он в бой
Сабров и олим – Иерусалим.

Йом ве лайла, йом ве лайла
Аколь бе-седер бе Ерушалаим.
Знаешь, мама, ходим прямо
Из Яд-Вашем сквозь строй в Ерушалаим.
Пришла победа – мы ходим в хедер.
Аколь беседер бэ Ерушалаим.

На семи ветрах, на семи холмах
У Стены стою я и тфилу пою.
Далека капель, вей шма Исраэль!
Годы привели в Иерусалим.

Йом ве лайла, йом ве лайла
Еврей с судьбою каждый день играет.
Йом ве лайла, йом ве лайла
Всех нас зовёт к себе Ерушалаим.
Гнула спину мать за сына,
Своих детей теряла Палестина,
Горело небо, сжигали Ребе,
Но помнит мир Синай и гнев Энтеббе.

На семи ветрах, на семи холмах
Я нашёл себя и потерял тебя.
Только одна цель – Эрец-Исраэль,
Только один гимн – Иерусалим.

Йом ве лайла, йом ве лайла
Мы говорим: Шалом Ерушалаим!
Йом ве лайла, йом ве лайла
Для всех для нас, Господь, храни Израиль!
Нам светила сквозь обиды
Шестиконечная звезда Давида.
И нету края, где нас не знают.
Аколь беседер бэ Ерушалаим. (1994)

P.S. Послушайте и посмотрите. Песня А. Розенбаума ”Шабес – гой”.

 

*****

Народ древний

О, народ древний,
Богом ты избран, чтобы пить слезы!
Так сними обувь и станцуй танец на шипах розы.
Жизнь твоя – сказка,
Сыновья – мудры,
Жены все прелесть,
На шипах розы,
На шипах гетто,
Ты станцуй фрелес.

О, народ древний,
Смех твоей грусти – как пожар моря,
Так возьми скрипку
И сыграй радость
На струне горя,
Повенчай в песне стрекозу с тигром,
А орла – с рыбкой;
Пусть снега плачут и дожди пляшут
Под твою скрипку.

О, народ древний,
Как раввин Тору, ты листал страны,
Разверни небо,
Посчитай звезды, как свои раны.
Ты палим солнцем,
Ты гоним ветром,
Ты мечом мечен,
Но враги смертны,
Палачи тленны, а народ вечен! (2000)

Припев:

Так живи, надейся и почаще
смейся над судьбой!
Ветром ураганным смейся
над врагами, над собой!
Смейся на здоровье,
смейся на здоровье громче всех!
Освящён любовью и оплачен
кровью этот смех!

P.S. Послушайте эту песню в исполнении Тамары Гвердцители

ИЕРУСАЛИМ

Посвящается Марку Минкову

Знает только Б-г

Грусть детей твоих,

И в краю любом

Можно встретить их,

Но в любом краю

Ночью снишься им,

Словно сад в раю,

Ты, Ерусалим.

Ерусалим стоит на холмах,

Ерусалим парит в облаках,

Как мираж на небосводе,

Ты прекрасен, град Г-споден,

Ерусалим, ты сад в небесах.

Знаю, рано или поздно

Мы приходим в этот сад,

Где в библейском небе звезды

Словно слезы на глазах,

Мы приходим ниоткуда

И уходим в никуда,

Ты же вечен, словно чудо,

Как восточная звезда.

Ерусалим стоит на холмах,

Ерусалим парит в облаках,

Как мираж на небосводе,

Ты прекрасен, град Господен,

Ерусалим, ты сад в небесах.

Жизнь грустна и быстротечна,

И, закончив жизни век,

Мы уйдем дорогой Млечной,

Растворимся в синеве,

Мы, узнав любовь и горе,

Превратимся в пыль и прах,

Ты же вечно будешь, город,

В снах, молитвах и мечтах.  (1986)

ИСХОД

Потерян глагол,

И не найден эпитет.

Кровь стала водою,

И камнем стал хлеб.

Ты звал, Моисей,

Нас покинуть Египет.

Мы молча пошли

За тобою вослед.

Зачем ты позвал нас, косматых, кудлатых,

Бездомных избранников Б-га-Отца?

Забыты обеты, просрочены даты,

И знойной дороге не видно конца.

Ты кормишь нас, кормчий, небесною манной,

Иллюзией счастья еврейского и

Ведешь нас пустынею самообмана

В кошмарные сны Сальвадора Дали,

В распятия Рима, в объятия гетто,

В застенки гестапо, в дневник Анны Франк,

Неужто, безумец, ты веришь, что это —

И есть наш еврейский потерянный рай?

И звезды не гаснут.

И солнце не стынет.

И мы, как секунды в песочных часах, бредем за тобой, Моисей, по пустыне

С надеждою в сердце, с тоскою в глазах

В ту землю, которую ты не увидишь,

Где, как в крематории, время горит.

Дорога длинна от иврита до идиш,

Но вдвое короче из идиш — в иврит.

*****

Комментарий: При жизни автора это стихотворение на украинском языке так никогда и не было опубликовано. Для советского еврейства наступили тяжелые времена, повсюду рыскали в поимках “космополитов” и “националистов”. Кстати, сам Рыльский также подвергся обвинениям в национализме – украинском, разумеется, и его творение “Еврейскому народу” оказалось опальным. Даже в восьмидесятые годы, когда в Киеве выходило монументальное собрание сочинений Максима Рыльского в двадцати томах, “бдящие” чиновники от литературы это стихотворение не пропустили. И только уже в перестроечный период – 1988 году, когда вышел 19-й том собрания сочинений, “Еврейскому народу” опубликовали в виде комментария к письму Рыльского Хаиму Лойцкеру. Так через 46 лет это стихотворение пришло к украинскому читателю благодаря архиву поэта, хранящемуся в отделе рукописей Института литературы имени Т.Г. Шевченко Академии Наук Украины.

 ***** Во мне бурлит смешение кровей… Признаюсь, по отцу я чисто русский. По матери, простите, я – еврей. А быть жидом в стране родимой грустно. Разорван в клочья бедный организм. В какой борьбе живет моя природа! Во мне слились в объятьях “сионизм” навек с “Союзом русского народа”. То хочется мне что-то разгромить, то я боюсь, как бы не быть мне битым. Внутри меня семит с антисемитом, Которых я не в силах помирить.  

( Из выступления в г.Самаре. Опубликовано в одной из

 

местных газет – А.З. )

*****

…А правда, что лет через двести,
в чужие заброшен края,
в каком-нибудь бедном предместьи
родится такой же, как я?

И звать его будут Наумчик –
со мною один к одному,
и мама матросский костюмчик
на праздник оденет ему,
а папа посадит на плечи
и сына возьмёт на парад,
где слышатся громкие речи
и красные флаги горят.
Пусть мальчик приколет к матроске
значок «Осоавиахим»,
и пусть не вспухают желёзки
и папа не будет глухим…

Безоблачных дней перекличка,
гуляния, смех, беготня…
У мальчика будет сестричка –
такая же, как у меня.
И вот ему пять с половиной,
он весел и счастлив, но вдруг
события хлынут лавиной,
начнётся война, и вокруг –
страдания, кровь, канонада,
ничто не имеет цены…
Не надо, не надо, не надо,
прошу вас – не надо войны!..
Проклятье страданьям и войнам!
Пусть мальчик живёт без тревог,
он вырастет сильным и стройным,
как я бы хотел, но не смог…
И, Боже мой, как это просто –
молить, чтоб, не ведая зла,
сестра его до девяноста,
а может – и больше, жила,
и помнить печальную участь
моей незабвенной сестры –
как рано, страдая и мучась,
ушла она в антимиры…

Потомок времён беспокойных,
мой тёзка, мой юный двойник –
о смерти, о боли, о войнах
пускай он узнает из книг,
пусть только приятные вести
придут вместо горя и слёз!
Я думаю, лет через двести
решится еврейский вопрос,
и мальчик в году незнакомом
не выберет долгий маршрут
за вузовским синим дипломом –
туда, где евреев берут,
не будет сносить унижений,
не станет искать миражи,
не спросит себя: «Неужели
весь мир утопает во лжи?»,
и, вырвав из жизни страницу,
всё бросив, с детьми и женой
не пустится в путь за границу
на поиски правды иной.

А впрочем, чего мы дуреем,
уйдя от разбитых корыт?..
Пускай он не будет евреем,
двойник, что меня повторит.
Я с детства приписан к еврейству –
такой мне достался чертёж, –
к погромам, упрёкам, злодейству,
ну – я, но ему-то за что ж?..
Не надо ни Вены, ни Рима,
ни прочих ненужных затей!
Судьба моя – неповторима,
кто будет завидовать ей?
И все мы, признаться по чести,
плывём по волнам бытия…

…А правда, что лет через двести
родится такой же, как я?..

*****

Вот вам жизненная драма, зов судьбы, накал страстей:
У пророка Авраама долго не было детей.
Со своей супругой Саррой прожил восемьдесят лет,
Вот уж Сарра стала старой, но детей всё нет и нет.

А у них была служанка, как оно водилось встарь,
Молодая египтянка с редким именем Агарь.
И без всяких “how are you”, “I love you” и “just a joke”
Переспал пророк с Агарью, родился у них сынок –
Не вода текла по жилам у седого старика!
И назвали Измаилом Авраамова сынка.

Тут же сразу – крики, свары с поминанием чертей:
В чём причина, что у Сарры почему-то нет детей?
И Агарь, поддавши жару в разгоревшийся сыр-бор,
Свысока глядеть на Сарру стала с некоторых пор.

Но средь этого кошмара Бог сказал: “Хала-бала!”,
И тогда старушка Сарра тоже сына родила!
Он отмечен Божьим знаком будет много лет спустя.
И назвали Исааком Авраамово дитя.

Вот как полон чудесами Ветхий божеский Завет!
Впрочем, вы уже и сами этот знаете сюжет –
Всё предписано судьбою. Дальше дело было так.
Враждовали меж собою Измаил и Исаак,

И давно понять пора бы: Измаил был бит не раз,
От него пошли арабы – хуммус, алгебра, Хамас,
А цветок оранжереи – Исаак – был весь в отца,
От него пошли евреи – Ойстрах, шекели, маца.
Оба – дети Авраама, но заклятые враги!
Жизнь сурова и упряма, ей перечить не моги.

О, библейские масштабы! Сколько лет прошло с тех пор,
А евреи и арабы всё ведут жестокий спор –
За высокую идею, куст, что был неопалим,
Самарию, Иудею и за Иерусалим.

Мы живём, растём, стареем, чтим незыблемый завет,
А измученным евреям от арабов жизни нет.
Нам кощунствовать негоже, но весь этот тарарам
Заварил – прости нас, Боже! – прародитель Авраам.

Мозг ли был подёрнут хмарью, или белый свет немил?
Не сношался б он с Агарью – не родился б Измаил,
Значит, не было б арабов, вообще о них забудь!
Мир без ихних шиш-кебабов обошёлся б как-нибудь.

Полон взор картиной странной: проживает без хлопот
На земле обетованной Богом избранный народ,
Не тревожат слух “Кассамы”, не звучит “аллах акбар”,
Ни Аль-Кайды, ни Осамы, ни хиджабов и шальвар,

И куда ни кинешь глазом, всюду тишь и благодать,
А уж всякой нефти с газом – налетай, кому продать!
Что бы стоило пророку не снимать свои штаны?
И евреи бы, нивроку, жили мирно, без войны,
Всё досталось бы не зря им, прекратился б кавардак.
И ООН бы на Израиль не навешивал собак.

Жизнь – подобье лотереи, неудач – не перечесть.
Так что, граждане евреи, принимайте всё, как есть.
Что упало, то пропало, мир  – отнюдь не Божий храм.
Но не спите с кем попало, как наш предок Авраам!..

*****

Пой, Кобзон! Философствуй, Жванецкий!
Веселите угрюмый народ!
Злобный дух юдофобский, советский,
не ушёл и вовек не уйдёт.

Пусть пока лишь слова, не каменья,
но дойдёт и до них, не дремли!
Где вы, крестники батюшки Меня,
рабиновичи русской земли?

От курильской гряды до Игарки,
от Игарки до химкинских дач –
скрипачи, хохмачи, олигархи,
как жуётся вам русский калач?

Домоглись ли, чего ожидали?
Уважаемы, вхожи в кремли?
Ничего, что зовут вас жидами,
рабиновичи русской земли?

Ничего, что вокруг благочинность
и не зверствует правящий класс,
только, что бы в стране ни случилось,
всё смахнут непременно на вас?

Жаль, что предков печальную участь
вы надолго в себе погребли.
Ничему вас погромы не учат,
рабиновичи русской земли.

Вы пройдёте дорогою терний,
будет злым и жестоким урок,
не помогут ни крестик нательный,
ни фамилии, взятые впрок.

Кнут найдётся – была б ягодица!
Под весёлый припев “ай-люли”
продолжайте цвести и плодиться,
рабиновичи русской земли…

*****

“Родство по крови образует стаю,
Родство по слову создаёт народ.”
Александр Городницкий

“Людей объединяет не кровь, текущая
в жилах, а кровь, которая течёт из жил.”
Юлиан Тувим

 

Я мысленно историю листаю
и думаю, что всё – наоборот:
родство по слову образует стаю,
родство по крови создаёт народ.

Хватает мне и горя, и веселья,
и счастье не обходит стороной,
я тоже – из народа Моисея,
навек мы кровью связаны одной.

Живу, спешу, судьбу свою верстая,
а время каждый шаг мой сторожит:
вослед за мною мчится волчья стая,
которая в родстве по слову “жид”.

Среди врагов, среди подонков лживых,
покуда мир наш злобы не изжил,
и я в родстве, но не по крови в жилах –
по крови, вытекающей из жил.

Когда вся жизнь наполнена кошмаром,
когда слова противны естеству,
родства по слову мне не нужно даром,
родство по крови – то, чем я живу.

*****

 

*****

Имею честь принадлежать
к тому гонимому народу,
которого в огонь и в воду
всегда пытались затолкать.
И он тонул, и он горел,
и падал, погибая в гетто…
Но выполз я на свет в то лето, –
чтоб жить! – из груды мертвых тел.
И кто-то: «Слава Богу, дышит…» –
сказал и дал глоток воды…
Картину страшную беды
Когда еще Шагал напишет?
Как отразит на полотне
трагедию и боль народа,
которому в своей стране
была запрещена свобода?..
Имею честь принадлежать
к тому великому народу! (1990)

*****

В старом оркестре
с маленькой скрипкой своей
Остался на месте
этот последний еврей.
Зал замирает перед полетом смычка.
Души терзает музыки вечной тоска.
Было в оркестре
много друзей-скрипачей.
Остался на месте
этот последний еврей.
Кто-то в Израиль уехал,
играет в кафе.
Кого-то изгнали –
тоже по пятой графе.
Музыки крылья.
В зале стоит тишина…
Что натворила сама ты с собою,
страна?
Разве воскреснешь,
лучших теряя детей?..
В старом оркестре остался
последний еврей. (1993)

*****

Птица вскрикнула. Ветка хрустнула.
Облака из Припяти пьют.
Песню старую, песню грустную
два седых еврея поют.

Молча слушаю у порога я
этот древний, как мир, мотив.
А слова непонятны многие
и звучат, мне душу смутив.

Песня старая, песня грустная,
может, скажешь ты, почему
понимаю я песни русские,
а еврейскую – не пойму.

Я не знал букваря еврейского
и к незнанью давно привык.
Что ж ты с детства в память не врезался,
мой картавый родной язык?

Мой истерзанный и затравленный,
мой расстрелянный, но живой,
ты звучи над юными травами
и народа седой головой…

Пьют из Припяти звезды летние.
Облака ушли далеко.
И поют свои песни бессмертные
Перец Маркиш и Лев Квитко.

Грозный серп срезал оба колоса,
срезал столько колосьев вокруг.
И жемчужный голос Михоэлса
захлебнулся от черных вьюг.

Мой язык, как чисты слова твои,
на года лишенные прав.
Воскресают твои глашатаи,
беззаконья закон поправ,

И, найдя в себе пересыхающий
слов еврейских прозрачный родник,
повторяю я: “Надо, товарищи,
знать и помнить родной язык!”(2003)

 
P.S. Для любознательных. ”Еврейская тема в творчестве Давида Симановича”.

 

*****

Что вас взбесило? То, что Евтушенко
Так ужаснул кровавый Бабий яр?
А разве в вас фашистские застенки
Не вызывали ярости пожар?

Или погромщик с водкою и луком
Дороже вам страданий Анны Франк?
Иль неприязнь к невинным узким брюкам
Затмила память страшных жгучих ран?

Прикрывшись скорбью о парнях убитых,
О миллионах жертв былой войны,
Вы замолчали роль антисемитов,
Чудовищную долю их вины.

Да, парни русские герои были,
И правда, что им метрики – листок.
Но вы бы, Марков, метрики спросили –
Так и читаю это между строк.

И потому убитых вы не троньте –
Им не стерпеть фальшивых громких слов.
Среди голов, положенных на фронте,
Немало и еврейских есть голов.

Над Бабьим яром памятников нету,
И людям непонятно – почему.
Иль мало жертв зарыто в месте этом?
Кто объяснит и сердцу, и уму?

 

А с Евтушенко – каждый честный скажет:
Интернационал пусть прогремит,
Когда костьми поглубже в землю ляжет
Последний на земле антисемит.
1961    (ответ Алексею Маркову – А.З.)

 

*****

Евреи хлеба не сеют,
Евреи в лавках торгуют,
Евреи рано лысеют,
Евреи больше воруют…

Евреи – люди лихие,
Они солдаты плохие:
Иван воюет в окопе,
Абрам топгует в рабкопе.

Я всё это слышал с детства,
Скоро совсем постарею,
Но всё никуда не деться
От крика: ”Евреи,евреи!”

Не торговавши ни разу,
Не воровавши ни разу,
Ношу в себе, как заразу,
Проклятую эту расу.

Пуля меня миновала,
Чтоб говорилось нелживо:
”Евреев не убивало!
Все воротились живы!”(1953)

*****

Созреваю или старею –
Прозреваю в себе еврея.
Я-то думал, что я пробился.
Я-то думал, что я прорвался.
Не пробился я, а разбился,
Не прорвался я, а сорвался.
Я, шагнувший ногою одною
То ли в подданство,
То ли в гражданство,
Возвращаюсь в безродье родное,
Возвращаюсь из точки в пространство.

*****

Незаметно время здесь идет.
Как романы, сводки я листаю.
Достаю пятьдесят третий год –
Про погоду в январе читаю.
Я вставал с утра пораньше – в шесть.
Шел к газетной будке поскорее,
Чтобы фельетоны про евреев
Медленно и вдумчиво прочесть.
Разве нас пургою остановишь?
Что бураны и метели все,
Если трижды имя Рабинович
На одной сияет полосе?

*****

А нам, евреям, повезло.
Не прячась под фальшивым флагом,
на нас без маски лезло зло,
оно не притворялось благом.

Ещё не начинались споры
в торжественно-глухой стране.
А мы – припёртые к стене –
в ней точку обрели опоры.

 

Как убивали мою бабку

 

Как убивали мою бабку?

Мою бабку убивали так:

Утром к зданию горбанка

Подошел танк.

Сто пятьдесят евреев города

Легкие

От годовалого голода,

Бледные от предсмертной тоски,

Пришли туда, неся узелки.

Юные немцы и полицаи

Бодро теснили старух, стариков

И повели, котелками бряцая,

За город повели, далеко.

А бабка, маленькая,  словно атом,

Семидесятилетняя бабка моя,

Крыла немцев, ругала матом,

Кричала немцам о том, где я.

Она кричала:

– Мой внук  на фронте,

Вы только посмейте,

Только троньте! Слышите,  наша пальба слышна!

Бабка плакала и кричала,

И шла.

Опять начинала сначала

Кричать.

Из каждого окна

Шумели Ивановны и Андреевны,

Плакали Сидоровны и Петровны:

– Держись, Полина Матвеевна!  Кричи на них! Иди ровно!

Они шумели:  – Ой, що робыть

З отым нимцем, нашим ворогом!

Поэтому бабку решили убить,

Пока еще проходили городом.

Пуля взметнула волоса.

Выпала седенькая коса.

И бабка наземь упала.

Так она и пропала.