Евреи глазами именитых друзей и недругов

 Я оглядываюсь вокруг себя и с отчаянием и стыдом вижу массу подобных примеров. Вот мой сосед, пенсионер Яша, отлично знающий идиш, но ни за что не желающий на нем разговаривать, словно каждое еврейское слово оскверняет, обжигает рот, унижает и оскорбляет…Он сменил трех русских жен, любит выпить и опохмелиться, обожает кислые щи и соленые грибочки, охотно зайдет в православный храм и там перекрестится. И это при том, что его библейская физиономия могла бы с успехом украсить знаменитое полотно А.Иванова “Явление Христа народу”, так густо замешаны на ней все типичные иудейские черты – длинный, вислый нос, печальные выпуклые глаза, рыжие кудри… И друг моего детства Ося, который пишет мне из Одессы: “Зачем ты стал сотрудничать с этими еврейскими газетками? Не связывайся, пожалуйста, с евреями, послушайся меня, держись от них подальше!” Мой давнишний знакомый Миша, до сих пор слушающий передачи радио Израиля под одеялом, боящийся по телефону произнести слово “еврей”, постоянно озирающийся, когда я на улице заговариваю с ним об антисемитизме…

Наивно заблуждаясь, что избавились от своего еврейства, они не подозревают, что русские все равно их не считают своими и ничего, кроме брезгливого презрения, к ним не испытывают…Причем вполне заслуженно. Потому что, когда открылась возможность эмигрировать в Израиль, многие из них сразу же вспомнили о своих еврейских бабушках и дедушках, стали доказывать, что русскими были записаны по недоразумению, и укатили в землю обетованную, чтобы, как затем выяснилось, при первой же возможности убежать в Канаду или США.

*****

Умер Юрий Маркович в возрасте 74-х лет! Не так уж стар он был! Блестящее, я бы сказал “бунинское” перо Нагибина доставляло нам радость во всех его произведениях, но такого мощного духовного потрясения, такого шока, как во время чтения “Тьмы”, я не испытывал давно. Сюжет в двух словах таков. Московский мальчик Петя Калитин… от своих товарищей по играм узнает, что он “жид”. Мать объясняет, что да, его отец, отбывающий срок в Гулаге, еврей. Герой повести мучительно ищет ответ на вопрос “почему еврей считается существом неполноценным?” Ответа нет, потому что мальчик, а затем юноша, видит вокруг себя хамство, невежество, пьянство, разврат, воровство, и носителями всего этого являются люди, считающие евреев недочеловеками… Самое поразительное, самое подкупающее в исповеди Нагибина – он никогда и нигде не утверждал, что папа у него “юрист”, а смело, через жестокие драки в детстве, через неприятности в зрелости гордо пронес свою любовь к отцу-еврею, ничуть этого не стесняясь. Но повесть не о евреях. Это размышление русского интеллигента о горькой судьбе своей родины, “давшей вовлечь себя в кровавое болото антисемитизма и поплатившейся за это зверствами сталинизма”. Убедительно, страница за страницей, строчка за строчкой, автор ведет нас к главной для него истине: государственный антисемитизм, насаждавшийся и культивировавшийся в народных массах и при Сталине, и при Хрущеве, И при Брежневе, был не чем иным, как началом фашизма… С болью посвящает писатель свои страницы теме поистине массового антисемитизма, к которому, по его мнению, всегда готова Россия, даже в наши постперестроечные дни… Узнав уже взрослым от матери, что отец-еврей был его отчимом, а настоящий отец – русский, герой повести восклицает: “Я хочу назад, в евреи. Там светлее и человечнее”. Такова главная мысль, венчающая эту трагическую историю, столь типичную для нашей страны, нашего общества. Как хотелось бы, чтобы эту книгу прочитал каждый еврей! Даже если он давно перестал считать себя таковым. Потому что исповедь Нагибина – это прекрасный урок мужества, преподнесенный настоящим человеком, не постыдившимся своего еврейства, пусть ошибочного…

 

Каждый волен выбирать себе место в жизни по вкусу. Не хочешь быть евреем – не будь им. Тебя никто не заставляет. Но только, пожалуйста, когда станет трудно, станет страшно, когда тебе опять плюнут в лицо, предлагая “уматывать” в Тель-Авив, не хватайся за свою пожелтевшую метрику и не требуй в израильском посольстве “законного права” вернуться на родину своих предков. Будь хотя бы в своем предательстве последователен. Если, разумеется, ты на это способен. Что же касается земли обетованной, то возвращение на нее таких, как ты, едва ли украсит и укрепит тамошнее общество. Так что оставайся-ка, Николай Иванович (Нухим Йосифович), дома.

Еврею просто неловко выступать по поводу всего, что касается его родного, национального. Его задача – не выделиться, стушеваться, остаться незамеченным, лучше всего – НЕОПОЗНАННЫМ. Не дай Б-г, в общем застольном гомоне, среди смеха, шуток и анекдотов вспыхнет слово “еврей”. Бедняга внутренне вздрагивает, весь подбирается и съеживается: ага, сейчас начнется! И какое облегчение охватывает душу, если тему развивать не стали. Какое счастье: пронесло! А между тем, кто из нас не помнит, как готовила когда-то мама, бабушка, тетушка или старшая сестра! Я, например, не мыслю воспоминаний своего детства без сладостного вкуса сочных ломтей фаршированного карпа, обязательно холодных, горячего мясного жаркого с чесночком, с янтарной подливкой-соусом, в который макать белый хлеб, кажется, можно было часами, без ароматного куриного бульона и куриной ножки (в Одессе ее называли “пулька”), без сытного, необычного на вкус цимеса из мятой фасоли…Я уже не говорю о маце – этих сухих, слегка словно подгоревших в печи пластинах, как в детстве казалось – простроченных швейной машинкой и необычайно вкусных, если их поджарить в яичном желтке, о хрустящих “монделех”- крошечных пресных булочках, которые клались в бульон, также, как пышных клецках из пшеничной муки…А штрудели с изюмом и орехами! И все-таки одним из самых моих любимых кушаний были картофельные оладушки или, как называют их евреи “латкес”. Мама фаршировала их еще печеночным паштетом. Это было, как говорили в таких случаях “язык проглотишь”. Румяные, обжигающие пальцы (обычно я хватал их прямо со сковородки), они так и просились в рот, казалось, их можно есть, есть бесконечно…Ах, мамины картофельники! Мамы давно нет, детство ушло, кажется, на сто лет назад, но память об этой вкуснятине осталась навсегда. Я несколько раз сам пытался состряпать эти котлетки по рецептам еврейского кулинарного справочника, делал всё, что требуется, клал и столько то соли, и соды, и всего прочего…Нет, разве это были ТЕ МАМИНЫ КАРТОФЕЛЬНИКИ?

*****

Моим учителем в Киноинституте, куда я поступил в надежде стать сценаристом, был недюжинный, можно сказать – выдающийся человек-Евгений Иосифович Габрилович. Фамилия эта была хорошо известна в прошлом двадцатом веке – целый букет фильмов, составивших гордость и славу советского кино, были созданы при его участии. Он был автором “Последней ночи”, “Мечты”, “Машеньки”, “Коммуниста”, “Монолога”, “Начала”, “Твоего современника” и многих, многих других замечательных драм, заставлявших людей в кинозалах смеяться и плакать, забывая, что все происходящее на белом экране – всего лишь игра, выдумка, плод творчества Мастера. Человек этот был некрасив. Я сказал бы – неказист: малого росточка, ни осанки, ни, как говорят в народе, выходки, глубоко сидящие маленькие острые глазки и очень большой нос, сразу выдававший его семитское происхождение. Но странное дело – он был привлекателен! Стоило этому человеку улыбнуться, заговорить, и вы обнаруживали, что его острые глазки светятся умом, его неожиданный смех заставляет расхохотаться вместе с ним, а все, что он говорит – не просто, а замечательно…

 

В начале девяностых годов задумал я создать справочник “Евреи в русской культуре”. Сразу стал набрасывать по памяти всех наших известных евреев- художников, писателей, артистов и, конечно же, кинематографистов. Здесь, естественно, Габрилович был одним из первых. И вдруг я остановился. Я неожиданно для себя самого задался вопросом: а еврей ли Евгений Иосифович? Видел ли я в нем кроме характерной внешности что нибудь еврейское? Хоть крупинку, капельку, черточку? Говорил он, как может говорить только русский интеллигент- никаких акцентов, никаких нерусских словечек… Не удивительно: он родился в Воронеже, там был гимназистом. Потом- вся жизнь- в русской Москве. Допустим. Но ведь он, черт возьми, родился в семье еврея- аптекаря! Нет, ничего еврейского, ни словца, ни шутки, ни анекдота. Русак, чистый русопятый мужик и если бы не этот нос и фaмилия…Но может быть в его сценариях хоть немного сквозила еврейская тема? Тоже нет! Он писал о России так превосходно, с таким знанием всей глубины и всех удивительных оттенков русского характера, что далеко не каждый писатель- истый казак, волгарь или уралец мог бы поспорить с ним в этом даровании.

В этом отношении его смело можно сравнить с Исааком Левитаном, певшим Россию в тысячу раз восторженнее и влюбленнее, чем иные русские живописцы- славянофилы. Так какой же он еврей? На секунду я попытался себе представить, что произойдет, если я вдруг спрошу его: – Мастер, как вам нравится фаршированная куриная шейка? Знаете, которую хозяйки зашивают белой ниткой? Или: – Что вы скажете о латкес, прямо со сковородки, горячих, как утюг, истекающих жиром, вытопленном из гусиных шкварок? Нет, мне даже трудно было себе представить, как ответил бы на это Габрилович.

Но точно такой же вопрос я мысленно пытался задать крупнейшим советским кинорежиссерам – Юлию Райзману, Сергею Герасимову, Михаилу Ромму… Почему такой подбор имен? Да потому, что все они должны были войти в мою “еврейскую” книгу. И еще потому, что все они были необычные евреи. Из тех, кому задать вопрос о куриной шейке или горячих латкес было равносильно тому, что осведомиться, больно ли было, когда им делали в детстве обрезание. Не улыбайтесь. Спросите любого русского – писателя, актера, ученого, летчика, президента или слесаря, как он относится к горячим блинам со сметанкой или, пуще того – с икоркой или к хорошей свиной вырезке, сочной, немножко с кровью, с хрустящим жареным картофелем, да еще под рюмку ледяной водочки? Покажется ли ему ваш вопрос неуместным, нелепым, неприличным? Нет, нет и еще раз нет! Скорее всего, он вызовет улыбку и утвердительное выражение сразу засиявших глаз. Но упоминание блинов и “принятия на грудь” ста граммов “столичной” у вышеупомянутых евреев вызвало бы опять странную реакцию: не одобрение, а опять же смущенное, пожимание плеч, растерянность, недоумение. Так кто же они были? Не евреи и не русские?

Один мой знакомый, крупный ученый, человек умный и талантливый, как-то рассказывал: – Отец мой, он был врачoм, интеллигентом, в детстве поучал нас, детей: Мы – не евреи. Мы – люди русской культуры. Да, профессор этот был блестяще образован, интеллигентен и культурен, но из своего родного идиша не знал ни одного слова! А фамилия, между прочим, у него была Абрам. Даже не Абрамович, а просто Абрам. Ни больше, ни меньше. Парадокс? По моему – да. В то же время я помню кинооператора Зиновия Фельдмана, истого киевлянина, женатого на рязанской крестьянке, буквально болевшего из-за того, что ему в Москве не с кем перемолвиться на идише. Рассказывали, что когда в его кооперативном доме появилась старая еврейка-консьержка, Зяма воскрес: стало с кем отвести душу!

Итак, мне предстояло внести в свою книгу также режиссера Юлия Яковлевича Райзмана. Я часто встречался с этим элегантным господином с небольшой профессорской бородкой, неторопливого в движениях, я бы даже сказал – степенного, если не важного, несмотря на свою весьма скромную невысокую фигурку. Райзман был автором многих известных фильмов, которые всегда отличал глубокий лиризм, отточенная игра актеров, открывать которых Райзман был мастер. Особенно удавалась режиссеру работа с актрисами. Целая плеяда заслуженных и народных, любимиц публики первую свою роль сыграли именно в картинах этого тонкого одаренного художника. Но вот что интересно. Выходец из семьи известного московского портного и, по всей вероятности впитавший хотя бы в детстве определенные еврейские традиции, этот человек никогда не проявлял себя как еврей. Может быть виной тому была его жена – армянка Сусанна?

Предвижу сразу же упреки некоторых читателей, которых моя постоянная тема о нежелательности смешанных браков у евреев снова вызовет недовольство, даже обиду. Но что я могу поделать, если вижу буквально массовое, тотальное небрежение наших евреев еврейскими женщинами и бездумное, легкомысленное стремление к христианкам, подоплекой которого всегда является физиология, самая примитивная похоть? Если в русском языке существует меткое определение жены, как “половины”, то ведь еврей, сочетаясь браком с нееврейкой, сразу же становится евреем наполовину! А то и совсем неевреем. Я много лет с горечью и досадой наблюдаю за своим старым школьным товарищем Соломоном, который был дважды женат и оба раза на русских. Еврейский юноша с библейским лицом он с годами превратился в ярого антисемита, стыдящегося своего имени, своей фамилии, своих родителей и своей родни, проклинающего и поносящего все еврейское, с каким то сладострастием всегда произносящего вместо “еврей” – “жидок”. Откуда это у человека, родившегося в истинно еврейской семье, воспитанного в детстве религиозной бабушкой, в доме, где всегда говорили только на идише? Откуда, если не под влиянием русской ауры, которая окутывает его полвека: полудеревенская речь жениных родственников, щи, свининка, соленые грузди и пироги с капустой, непременная водочка с тестем, иконы в доме, хождение с женой в церковь, традиции и обычаи, абсолютно противоположные еврейским?

Нет, я не русофоб. Я просто не понимаю, почему надо обязательно забывать, что ты – еврей? Почему еврейские жены – русские, украинки, молдаванки, польки никогда не становятся еврейками? Уже не раз мне задавали вопрос, в котором звучит нескрываемая обида: -Зачем же вы обижаете этих женщин? Неужели они хуже евреек? И мне приходится утомительно долго объяснять, что меня не так поняли, что дело совсем не в расовых предрассудках и т.д. и т. п…

Недавно стал известен весьма примечательный эпизод из жизни Герасимова. После смерти Сергея Аполлинариевича комиссия вскрывала его сейф. Там оказались только партбилет и…единственный негатив знаменитой ленты режиссера А. Аскольдова “Комиссар”. Несмотря на строжайший приказ смыть негатив этого вредного, по мнению ЦК, фильма, Герасимов его спас. Что толкнуло Мастера на такой рискованный поступок? Вне сомнения, он понимал, что эта лента – талантлива. Через несколько лет, с началом перестройки она с триумфом прошла по экранам мира. Но нельзя забывать, что весь фильм полон щемящих, пронзительных мотивов о несказанном благородстве местечковой еврейской семьи, спасающей русскую женщину и ее новорожденное дитя… Мне хочется думать, что Герасимов поступил тогда не только, как художник, но и как еврей. И только один герой моей будущей книги – Михаил Ромм на вопрос о прелестях еврейской кухни улыбнулся бы и, уверен, отпустил какую нибудь шуточку, вроде: “Меня больше устроят анчоусы под старое бургундское. А вас?” Потому что это был человек, который не побоялся в свое время написать возмущенное письмо Сталину с осуждением возрождающегося в стране антисемитизма. Да и в своем творчестве уже в конце жизни Михаил Ильич сумел в “Обыкновенном фашизме” сказать всё, что думал и о гитлеризме – аналоге сталинизма, и о Холокосте, твердо зная, что подобный фильм не станет подарком ни Партии, ни подавляющему большинству наших зрителей. Я хорошо помню, как, приехав в то время на Леннаучфильм, был огорошен громкой репликой молодого редактора: – Еврейчик Ромм сводит счеты с Гитлером.
Значит – задело! Значит, стрелы Ромма попали в цель!

Ловлю себя на том, что уже не раз употребил слово “побоялся”. Так может быть в поведении и Габриловича, и Райзмана, и Герасимова главную роль в нежелании идентифицировать себя как еврея играл самый элементарный, самый пошлый животный страх? Я отвлекаюсь на минуту от великих мэтров и вспоминаю замечательный, как принято нынче говорить, “знаковый” эпизод. Уже после выхода моей книги о евреях в русской культуре, встретив в доме творчества своего хорошего знакомого, известного кинодраматурга, я радостно сообщил ему, что упомянул и его в этом издании. Реакция его была на эту новость довольно кислой. Казалось, он был смущен. Я как-то не придал этому значения: я твердо знал, что он – еврей, и под русским псевдонимом у него спрятана фамилия типа “Айзикович” или “Айзман”, что -то в этом роде. Однако, на следующий день, вероятно хорошенько обдумав за ночь своё “катастрофическое разоблачение”, он обратился ко мне со словами: “Зачем же ты издал подобную книгу? Ведь ты делишь людей по крови. Это ли не нацизм?” Еще через день он снова нашел меня со словами: “Знаешь, у меня ведь мама была полька, католичка. А ты сделал меня почему-то евреем”. После этого случая я потерял к нему всякое уважение: для меня теперь этот преуспевающий драматург – просто жалкое, трусливое существо, лишенное человеческого достоинства. Так может быть, и с вышеупомянутыми художниками происходило то же самое? Та же боязнь “засветиться”, не дай Бог, оказаться “голым среди волков”?

 
*****

Когда я вижу на улицах сборища граждан известного толка и слышу заклинания “Евреи, вон из России”, мной овладевает не страх. И не возмущение. А сожаление. Как заблуждаются эти люди относительно присутствия моих соплеменников на территории Российской Федерации, а , впрочем, и на просторах всегда бывшего Союза! Статистика не врет: в странах СНГ еще осталось некоторое количество “лиц еврейской национальности”. Но вот можно ли с уверенностью считать всех этих людей евреями? Может ли человек, не знающий своего родного языка, не желающий его изучать и даже слышать о нем, открестившийся от своей родословной, придумавший себе новую фамилию… новое имя-отчество (скажем Николай Иванович вместо Нухима Иосифовича), принципиально взявший в жены нееврейку и записавший своих детей полукровок на ее фамилию- может ли такой человек считаться евреем? Кстати, если спросить об этом его самого, он, не стесняясь, скажет, что рад бы считаться кем угодно, русским, украинцем, даже китайцем, только не евреем!

P.S. Прочитайте статью А.Козака ”Литваки и одесситы”