Archive for March 3rd, 2010
Думаю, что, если говорить о музыкальных впечатлениях, то самое сильное произвела на меня еврейская народная музыка. Я не устаю восхищаться ею, ее многогранностью: она может казаться радостной, будучи трагичной. Почти всегда в ней – смех сквозь слезы
Это качество еврейской народной музыки близко моему пониманию того, какой должна быть музыка вообще. В ней всегда должны присутствовать два слоя. Евреев мучили так долго, что они научились скрывать свое отчаяние. Они выражают свое отчаяние танцевальной музыкой.
Вся народная музыка прекрасна, но могу сказать, что еврейская – уникальна. Много композиторов впитывали ее, в том числе русские композиторы, например, Мусоргский. Он тщательно записывал еврейские народные песни. Многие из моих вещей отражают впечатления от еврейской музыки.
Это не чисто музыкальная, но также и моральная проблема. Я часто проверяю человека по его отношению к евреям. В наше время ни один человек с претензией на порядочность не имеет права быть антисемитом. Все это кажется настолько очевидным, что не нуждается в доказательствах, но я вынужден был отстаивать эту точку зрения по крайней мере в течение тридцати лет.
Однажды, после войны, я проходил мимо книжного магазина и увидел томик с еврейскими песнями. Я всегда интересовался еврейским фольклором и подумал, что в книге будут мелодии, но она содержала только текст. Я подумал, что можно было бы рассказать о судьбе еврейского народа, выбрав несколько песен и положив их на музыку. Это показалось мне важным, потому что я видел, как разрастается вокруг меня антисемитизм. Но я не мог исполнить цикл в то время, его впервые исполнили гораздо позже, и гораздо позже я сделал оркестровую версию этой вещи.
Мои родители считали антисемитизм постыдным пережитком, и в этом смысле мне было дано исключительное воспитание. В юности я столкнулся с антисемитизмом среди сверстников, которые считали, что евреи получают некие преимущества. Они не помнили о погромах, гетто или процентной норме. В те времена насмехаться над евреями считалось почти что хорошим тоном. Это была своего рода оппозиция властям.
Я никогда не потакал антисемитскому тону, даже тогда, не пересказывал антисемитских анекдотов, которые были в ходу в то те годы. Но все же я был гораздо снисходительней к этому гадкому явлению, чем теперь. Позже я порывал отношения даже с близкими друзьями, если замечал у них проявление каких-то антисемитских взглядов.
Уже перед войной отношение к евреям решительно изменилось. Оказалось, что нам до братства еще очень далеко. Евреи оказались самым преследуемым и беззащитным народом Европы. Это был возврат к Средневековью. Евреи стали для меня своего рода символом. В них сосредоточилась вся беззащитность человечества. После войны я пытался передать это чувство музыкой. Для евреев это было тяжкое время. Хотя, по правде сказать, для них любое время – тяжкое.
Несмотря на то, что множество евреев погибли в лагерях, все, что я слышал, было: “Жиды воевали в Ташкенте”. И если видели еврея с военными наградами, то ему вслед кричали: “Жид, где купил медали?” В тот момент я и написал Концерт для скрипки, “Еврейский цикл” и Четвертый квартет.
Ни одна из этих вещей в то время не была исполнена. Их услышали только после смерти Сталина. Я все еще не могу привыкнуть к этому. Четвертую симфонию исполнили спустя двадцать пять лет после того, как я ее написал! Есть вещи, которые до сих пор так и не исполнены, и никто не знает, когда их можно будет услышать.
Меня очень воодушевляет то, как молодежь откликается на мои чувства по еврейскому вопросу. Я вижу, что русская интеллигенция упорно остается в оппозиции к антисемитизму и что многолетние попытки навязать его сверху не дали видимых результатов. Это относится и к простому народу. Недавно я поехал на станцию Репино купить лимонаду. Там есть небольшой магазинчик, скорее даже ларек, в котором продается всякая всячина. Была очередь, в ней стояла женщина с ярко выраженной еврейскую внешностью и акцентом, она начала громко возмущаться: почему такая большая очередь, почему зеленый горошек продается только в нагрузку к чему-то еще, и так далее.
Тогда молодой продавец сказал что-то вроде: “Гражданка, если вам здесь не нравится, почему бы вам не уехать в Израиль? Там нет очередей и, наверно, вы сможете купить горошек не хуже нашего”.
В общем, Израиль был представлен в положительном свете, как страна без очередей и с зеленым горошком. Это – мечта советского обывателя, и очередь посмотрела с интересом на гражданку, у которой есть возможность уехать в страну, где нет очередей, а зеленого горошка – сколько угодно.
Когда я в последний раз был в Америке, то видел фильм “Скрипач на крыше”, и вот что меня в нем поразило: главное чувство – ностальгия, вы ощущаете ее в музыке, танце, цвете. Пусть родина – такая-сякая, плохая, нелюбящяя, скорее мачеха, чем мать, но люди все равно тоскуют по ней, и во всем ощущается одиночество. Я чувствую, что это одиночество было самым важным моментом. Как бы было хорошо, если бы евреи могли жить мирно и счастливо в России, там, где они родились. Но никогда не надо забывать об опасности антисемитизма, и мы должны продолжать напоминать об этом другим, потому что зараза жива, и кто знает, исчезнет ли она когда-нибудь.
Именно поэтому я был вне себя от радости, когда прочитал стихотворение Евтушенко “Бабий Яр”, оно меня потрясло. Оно потрясло тысячи людей.
Многие слышали о Бабьем Яре, но понадобились стихи Евтушенко, чтобы люди о нем узнали по-настоящему. Были попытки стереть память о Бабьем Яре, сначала со стороны немцев, а затем – украинского руководства. Но после стихов Евтушенко стало ясно, что он никогда не будет забыт. Такова сила искусства. Люди знали о Бабьем Яре и до Евтушенко, но молчали. А когда они прочитали стихи, молчание было нарушено. Искусство разрушает тишину.
.—————————
*Соломон Волков. Мемуары Шостаковича (The Memoirs of Dmitri Shostakovich. As Related to and Edited by Solomon Volkov)
Комментарий: В 1962 г. Шостакович позволил себе выступить с открытым манифестом и напоминанием о Катастрофе: первая часть Тринадцатой симфонии написана на текст стихотворения Е. Евтушенко «Бабий Яр». Симфония вызвала гнев властей, ее премьере чинили препятствия, но тем не менее она была исполнена под управлением дирижера К. Кондрашина и имела огромный общественный резонанс. Тринадцатая симфония — величайший музыкальный памятник миллионам погибших евреев. Для Шостаковича, воспитанного в семье, где презирали антисемитизм, учившегося в Петроградской (Ленинградской) консерватории, директор которой, А. Глазунов, всячески помогал евреям, отношение к евреям было мерилом оценки людей. Выход книги «Свидетельства Дмитрия Шостаковича» в 1979 г. в Нью-Йорке вызвал негодование в официальной советской прессе, поскольку в книге содержались откровенные высказывания Шостаковича о советской власти, о ее политике в искусстве, о преследованиях интеллигенции, об антисемитизме советского руководства. Шостакович, создатель вокального цикла «Из еврейской поэзии», музыки удивительно еврейской, был потомком не очень знатного польского дворянского рода, а вовсе не евреем, как многие думают из-за окончания его фамилии.
P.S. Прочитайте. ”Еврейские мотивы в русской музыке”
К сожалению, в то время еврейские праздники открыто не отмечались. Но, замечу, что тогда, как ни странно, не чувствовалось антисемитизма. По крайней мере, на себе я этого не ощущал. В моём детстве не было принято культивировать национальность, но между тем моя бабушка знала все еврейские праздники, говорила на идише и немного на иврите. Она правильно готовила, была мастерицей кошерной кухни. К сожалению, я был слишком маленький, чтобы всё это понимать…Я всегда это (то, что он еврей – А.З.) знал и понимал. Ещё со школы это было пощёчиной на моём лице, как и у многих других евреев. Все эти обиды были на детском, школьном, дворовом уровне. Я не переживал такие вещи серьёзно, потому что не понимал национальных различий…Когда я учился в музыкальном училище, на моём курсе было довольно много евреев. У меня был близкий товарищ Натан Пенсон, который позже стал контрабасистом и работал в оркестрах. Мы с ним дружили, а иногда писали на стенах антисоветские лозунги. После шестидневной войны в Израиле у нас проснулся небывалый патриотизм. Мы очень много разговаривали на эту тему, обсуждали прошедшие события, анализировали их. К тому времени уже начали ходить в синагогу, отмечали еврейские праздники. Впоследствии Натан пытался перейти границу, его поймали, посадили в тюрьму на два или три года. В 1972 году он уехал в Израиль. Через много лет мы встретились в Балтиморе. Натан женат, у него с супругой четверо детей. Он ортодокс, хасид.
*****
Знаете, меня даже жидовской мордой ни разу не обозвали. Так получилось, что я рос в нормальном дворе, где все были одинаковы. Антисемитизм в этой стране существовал, но он был не народный, а государственный. Для простого народа никогда не имело значения, кто ты по национальности, я не говорю сейчас об отморозках и моральных уродах. Друзья в детстве называли меня “Шуфута”, производное от моей фамилии. Не такой уж большой я был фигурой, чтобы меня травить или гноить. Но все понимали, что слово “еврей” в этой стране было горячей пощечиной. Наверное, поэтому, в моей семье не говорили по-еврейски. Я не испытывал на себе открытого антисемитизма, но то, что он существовал тайно, я знал. Например, меня никогда не выпускали в заграничные гастроли, даже в Польшу и Болгарию. Я был зрелым человеком и руководил популярным тогда ансамблем “Лейся, песня”, который много раз получал приглашения от западных импресарио…Этому явлению (антисемитизму – А.З.) свойственно несколько форм. Народный антисемитизм – для России явление естественное. Российская глубинка осталась такой же, как и много лет назад. В этой стране совсем недавно в порядке вещей была черта оседлости. Поэтому здесь не может измениться сознание людей даже через два, три поколения. Государственный антисемитизм в наши дни не проявляется, поскольку в правительство пришли люди разных национальностей. Это позволил Б. Н. Ельцин. Именно при нём на многие политические посты были назначены евреи. Что касается Америки, то там действительно нет народного антисемитизма. И национальность по паспорту у меня не еврей, а американец. В США могут обозначать религию: еврей, православный, мусульманин и так далее. Поэтому там антисемитизм не проявляется.
******
Стало ли сейчас антисемитизма в стране меньше? Истинный семитизм, наверное, разного. Вот есть государственный, он всегда здесь был. И есть народный, который есть везде и всегда. Это как бы один из видов расизма. Так же как есть у многих людей, допустим, в России, они не приемлют негритянское, не любят афроамериканцев. Почему, не понятно. Потому что любят только самим себе подобных. Так же и антисемитизм – это такая вещь, искоренить ее невозможно. Это глубоко засело в корнях, и церковь этому потворствовала в свое время сильно очень. Поэтому я на эту тему не говорю. Знаете, ну, слово “еврей” в этой стране до моей эмиграции, оно всегда было пощечиной на моем лице. Я никогда… Я рос в московской семье. Поэтому здесь вообще об этом молчали. Никто сильно не говорил. Просто подсознательно было политикой этой страны. Политикой партии и правительства. Это было часть их созидательной работы огромной. Потом это как-то нивелировалось. Это как-то сейчас другое время совершенно. (Из интервью на ”Эхо Москвы” 12.09.2009 – А.З.)
Комментарий: В 1981 году преуспевающий музыкант Михаил Шуфутинский покинул Советский Союз. Купив билеты в один конец, он отбыл вместе с семьей по проторенному тысячами эмигрантов третьей волны маршруту Москва – Вена – Рим – Нью-Йорк. В стране, которая жила, отгородившись от остального мира железным занавесом, охочих к перемене мест власти предавали анафеме, вымарывали из титров. Пытались и из нашей памяти вычеркнуть, но, судя по тому, с каким триумфом встречали Шуфутинского на родине десятилетие спустя, тщетно… У него бесполезно спрашивать, где лучше – здесь или там. “Все, – отшутится он, – зависит от того, где задан вопрос”. Михаил Захарович научился вести с женой семейную бухгалтерию, приобрел коммерческий опыт и гражданство США, но стопроцентным американцем так и не стал. В эмиграции он долго искал себя, играл в ресторанах “во всех тональностях для всех национальностей”, однако, услышав слова сочувствия, немедленно принимал боевую стойку: “Зато теперь моих детей никто не попрекнет тем, что они евреи”. Что ж, это немало значило, особенно для музыканта, которому в бытность художественным руководителем суперпопулярного ВИА “Лейся, песня!” дорога на телевидение была закрыта лишь из-за ярко выраженной семитской внешности (доморощенные остряки даже прозвали его ансамбль “Взвейся, пейса!”).
В конце 70-х годов один очень известный композитор хотел со мной работать. Я тогда был начинающим хореографом, а он уже – корифеем. Он мне сказал: “Мы бы поставили спектакль в Большом театре, но как я могу написать на афише Большого – Эйфман? Пожалуйста, смени фамилию, и мы с тобой это сделаем!” Я, долго не размышляя, оставил себе свою фамилию, и мы с ним не сделали спектакль в Большом театре. Но теперь моя фамилия на афише Большого театра есть, а его – нет. Я был слишком одиозной фигурой. В нашем искусстве трудно остаться незамеченным – и не быть раздавленным. Мы ставили спектакли, которые выходили за классические рамки советского балета, и это вызывало раздражение властей. Любить меня они не могли безусловно, а уважать себя я заставлял. Мое еврейское происхождение мне, конечно, мешало, но на бытовом уровне. Там я встречал и сопротивление, и неприятие… Я мало задумываюсь о своем еврействе… Нет, скорее так – я русский интеллигент еврейского происхождения, это определяет меня как личность и художника, и мне не приходится думать, что я и кто я. Все это есть в моем творчестве. Я счастлив находиться тут, среди соплеменников, и счастлив от того, что меня здесь понимают и принимают. Израиль – теплая, красивая и совершенно европейская страна. Она находится в опасности – ей угрожают арабы, исламисты. Но весь мир сегодня сидит на пороховой бочке – 11 сентября в Америке, теракты в России. Израиль не один – он разделяет судьбы мира и вполне в этот мир вписан… Я бы не смог здесь реализовать себя, потому что в Израиле нет балетной почвы, традиций балетного театра, на которые я бы мог опереться, чтобы реализовать свои планы. Мне кажется, что я гораздо больше делаю для израильского зрителя, приезжая сюда почти ежегодно со своим театром. Я не знаю, смог ли бы я дать израильскому зрителю достойный уровень искусства, проживая здесь постоянно. ( Из интервью, Mignews.com.15.07.2004 – А.З.)
*****
Московские критики объявили мне войну? Это не война. Война предполагает противоборство двух сторон. Я же не могу запустить в них те же снаряды грязи и несправедливости. А они пользуются своей безнаказанностью и бьют ниже пояса. Поражает не то, что целый ряд критиков в Москве не принимают мое искусство. Поражает та ненависть, с которой они относятся ко мне и к моему творчеству. Война — это борьба, а здесь просто геноцид. И если бы в ряду этих критиков не было бы процентов пятьдесят евреев, я бы подумал, что это антисемитизм. Но это другое. (Из интервью в ”Московском Комсомольце” 20.01.2011 – А.З.)
Комментарий: Родители с самого начала относились к его выбору профессии крайне прохладно. Хореограф, считали они, не профессия для еврейского мальчика, который должен обеспечить себе стабильный кусок хлеба, желательно с маслом. Однако в 1966 году Борис Эйфман был принят на хореографическое отделение при Ленинградской консерватории. По собственному признанию маэстро, он никогда не испытывал на себе каких бы то ни было проявлений антисемитизма: практически без конкурса поступил в консерваторию, окончил ее с отличием, а потом получил возможность «не меняя фамилии и не изменяя своей личности» в 1977 году, в пик застоя и консерватизма, создать собственный театр. Творчество Бориса Эйфмана, конечно, необычно. Не разрушая классических канонов танца, он смог создать новое направление, которое органично впитало в себя драму, мистерию, глубокий психологический анализ и саму философию своего автора. В его хореографии перемешано всё – высокое и низкое, классика и элементы современного танца, акробатика, художественная гимнастика, драма, кино, цвет, свет и даже слово. В 1980-х Борис Эйфман уже считался новатором и властителем «балетных дум». Он первым стал переводить на язык танца русскую классику, однако, к ужасу пуристов, всегда достаточно вольно обращался с литературными первоисточниками. Он наполнил свои спектакли эротикой и страстью, воспитал новый тип танцовщика-универсала, который умеет всё, создал редкий по синхронности, выразительности и отточенности движения кордебалет.
Вторым браком мой отец женился на еврейке Софье Михайловне. Она меня воспитала. Ее и только ее я считаю своей настоящей матерью. Она звала меня Мойша. И когда в 1944 году чеченцев выселяли с Кавказа, она могла остаться, но она сказала: “Мойша, я еду с тобой, без меня ты там пропадешь”. У нее я выучил идиш и говорил на нем лучше многих евреев. Мы жили во Фрунзе, теперь – Бишкек. Очень голодали. Я уже танцевал и пел еврейскую песню “Варнечкес”, любимую песню мамы. Она меня и научила. И когда у местных богатых евреев был какой-либо праздник, маму и меня приглашали. Мама говорила: “Завтра мы идем на свадьбу к Меламедам. Там ты покушаешь гефилте фиш, гусиные шкварки. У нас дома этого нет. Только не стесняйся, кушай побольше”. На свадьбе я, конечно, танцевал. А потом мама просила: “Мойша, а теперь пой”. Я становился против нее и пел “Варнечкес”. Маме говорили: “Спасибо Вам, Софья Михайловна, что вы правильно воспитали одного еврейского мальчика, другие же, как русские, ничего не знают по- еврейски”. Они и не подозревали, что я чеченец. Когда меня приняли в труппу Киргизского театра оперы и балета, мама не пропускала ни одного спектакля с моим участием. Я танцевал во многих балетах. Однажды она сказала: – Мойша, ты танцуешь лучше всех. Почему же другим дарят цветы, а тебе нет? – Потому что у нас здесь нет родственников. – А разве цветы приносят родственники? – Родственники или близкие знакомые. Вечером я танцую в “Раймонде” Абдурахмана. Я появляюсь под занавес в первом акте, делаю прыжок и замираю. Идет занавес. И тут администратор приносит мне большой букет цветов. Тогда зрители передавали цветы через администраторов. В конце второго акта – еще один букет, в конце третьего – еще цветы, и большой букет после окончания спектакля. Я сразу понял – от кого цветы. Однажды она заболела и лежала. А мне принесли цветы. Я прихожу домой, она лежит. Я говорю: – Мама, зачем ты приходила в театр? Ты же больна! Она отвечает: – Сыночек, я никуда не ходила, я не могу встать. – Откуда же цветы? – Люди поняли, что ты заслуживаешь цветов и принесли их тебе. Как-то она спросила: – Мойша, скажи: евреи – это народ? – Конечно, народ, мама. – А почему ты танцуешь танцы разных народов, а еврейского у тебя нет? – Мама, а кто мне покажет, как его танцуют? – Я. – Как? – Руками. Она показала мне движения в еврейском танце. Я прочитал Шолом Алейхема и сделал танец “А юнгер шнайдер”. Этот танец стал у меня бисовкой. Мне приходилось его повторять три-четыре раза. А в те годы все еврейское на сцене запрещалось. Приезжаю в Белоруссию, танцую своего “Портняжку”. Оглушительный успех. После концерта какой-то начальник спрашивает: – А кто вам разрешил танцевать еврейский танец? – Я сам себе разрешил, – ответил я.( Из книги Е. Захарова и Э. Менашевского “Еврейские штучки” – А.З. )
Комментарий: В 1995-м году Махмуд в присутствии “сильных мира сего” проклял разжигателей чеченской войны. Такую историю рассказал чеченский литератор и журналист Руслан Наршхоев. “После спектакля в Большом театре в Москве фуршет был. Махмуд в шапке, галстуке, как всегда, подтянутый, грустный был, в очень депрессивном состоянии. “Скажи?” Махмуд не решался. В конце концов, когда его доняли, а там был Лужков, там были министры, он сказал: “Я скажу”, и он сказал очень грубые, но точные слова: “Пусть сдохнут все, кто начал войну”. Передохнул и сказал: “И все, кто за это не выпьет”. И все выпили“.
Впервые слышу об этом (ответ на вопрос – как его имя попало в Российскую еврейскую энциклопедию – А.З.), но не скрою – рад. Каким образом? Может быть, из-за внешности? Она дает повод для такого предположения. Но внешность у меня отцовская, а он евреем не был (отец – Юрий Сергеевич Жихарев, который стал Юрским, взяв псевдоним – А.З.). Среди его предков были дворяне, священники. И все же за еврея меня принимали не однажды. Искать в заметных людях евреев или хотя бы какую-то “евреинку” – это особенность России. Так как интеллигент и еврей – это если не абсолютное равенство, то большое сходство. Поэтому люди, которые никак не могли быть заподозрены в этом, все равно подозревались. Пример тому – Олег Ефремов, тем более после выступления на открытии мемориальной доски Михоэлса. Или Евгений Евтушенко, который “Бабьим Яром” не оставил сомнений в своем “еврейском” происхождении…Идентифицирую ли я себя с евреем? Никогда не задумывался над этим. Наверное, никогда не считал себя частью еврейского народа, но всегда жил судьбой еврея. Моего отца в период борьбы с космополитизмом подвергли гонениям. Это был один из мелких разгромов, отголосок большой войны с космополитизмом. Это касалось и науки, и критики, прежде всего театральной. Почему взялись за руководство цирка, где работал мой отец? Могу лишь предположить: потому что, скажем, клоуны почти всегда носили нерусские имена и колпаки – это все воспринималось как признаки Запада. Костюмы акробатов и гимнастов хоть и были русскими, в них присутствовали признаки стиля кабаре, варьете, что тоже, по мнению воевавших с космополитизмом, являлось низкопоклонничеством перед Западом. Когда отец руководил цирком, музыку для джазового оркестра писал Дунаевский, именно тогда были созданы замечательные цирковые марши и оформлены роскошные ковры. Словом, для увольнения с работы всего руководства цирка во главе с моим отцом “причины” были…Ощутил ли я на себе когда-нибудь антисемитизм? В бытовом смысле нет. В смысле стесненности, скажем, в карьерном продвижении – тоже нет: я не принадлежу и никогда не принадлежал к чиновничьей ветви. Никогда не был главным режиссером. Я был лицедеем и режиссером. В юные, молодые годы было намерение создать свой театр, но меня ударили по рукам. Вот, пожалуй, ответ на ваш вопрос. В конце 60-х – начале 70-х годов у меня был план заняться режиссурой с благословения или даже по приказу Товстоногова, но я получил такой резкий отказ… Отношение ко мне партийных властей Ленинграда было, мягко говоря, не очень доброжелательным. С тех пор я никогда больше не делал попыток что-либо возглавить. Хотя и были возможности, но я ими не воспользовался. Давление властей я испытал не раз. Как говорил Остап Бендер: “Обязательно задается вопрос: еврей ли вы?” Мне этот вопрос не задавали, но друг друга, видимо, спрашивали. А раз этот вопрос возникал, то этого было достаточно.
Собираюсь ли я на гастроли в Израиль? У меня сейчас нет ничего нового, а в Израиль, как и в Ленинград, я везу только новые вещи. В мой последний приезд в страну не было ни одного теракта. Когда мы с одной журналисткой сидели на спектакле, она говорила, что пока здесь тихо, это обнадеживает. Я написал в “Новую газету” о том, что приехал утешать, успокаивать людей, а получается так, что они меня утешают и успокаивают. Мол, у нас-то тут тихо, а как вы-то там живете?! И действительно, это была неделя тишины, но через неделю после нашего возвращения там случился новый теракт. И еще. На мои выступления в Израиле приезжает самый мой близкий друг Симон Маркиш. С ним мы друзья, мы – как братья. Уже в зрелом возрасте в нем вдруг стали просыпаться еврейское самосознание, еврейская культура. Сейчас он крупный специалист по идишистской культуре. Я, читая его книги, статьи, проверял себя на пробуждение каких-нибудь корней, воспоминаний, но они пока не проснулись. (Из беседы в ежемесячном международном еврейском журнале ”Алеф” № 969, январь 2008 года – А.З.)
*****
Во мне есть еврейская кровь. Но я человек русский и всегда себя считал русским. Будучи и наследственно православным, и постепенно сам придя к православию как религии родителей. Еврейские корни есть со стороны матери, но и там это были крещеные евреи. Может быть, насильно крещеные, не знаю. Фамилия матери Романова. Возможно, эту фамилию дали ее предкам по царю. Во всяком случае, это было где-то далеко, потому что мама по рождению петербурженка. Испытал ли я все эти проблемы и чувствовал ли, что не хочу быть евреем, потому что ничего хорошего это не принесет? Да, испытал, и очень серьезно. Но я могу гордиться одним. Что ни разу в те времена не закричал: «Я русский! У меня папа православный!» Никогда. Я говорю об этом только сейчас, когда отмечаю столетие отца. И когда выгоднее, скорее, быть евреем. А тогда что было делать? Паспорт все время предъявлять? Как-то неловко. Пришлось просто помалкивать. Терпеть…
В конце восьмидесятых годов ситуация в России резко отличалась от той, которую, наблюдаем сегодня. Это были совсем другие времена, иные возможности, поэтому требования, которые я предъявлял к себе в то время, отличаются от сегодняшних. Первый большой показ моих работ состоялся в Израиле по приглашению детского фонда. Мы очень много работали в этой стране. На заработанные деньги там были открыты больницы. Наверное, как только появилась возможность свободно передвигаться по миру, мы первые после цирка побывали в Израиле. С фондом “Из России с любовью” демонстрировали мои коллекции в Лос-Анджелесе, Иерусалиме, Тель-Авиве. Конечно же, показы различались, но это было продиктовано условиями того времени, в котором мы все жили…Я думаю, что сегодня женщина еврейской национальности – европейская дама. Мы живём во время обмена информацией: каждый владеет компьютером, интернетом. Даже молодёжь уже не отличается: американская, французская и любая другая. Если взять десять мальчишек и девчонок разных национальностей, мы не сможем обозначить по внешним признакам их принадлежность к определённой религии. Наверное, это счастье, потому что раньше за нами наблюдали отовсюду, сейчас все границы стёрлись. Конечно, нужно сохранять национальные обычаи, традиции, колорит, знать культуру Израиля. (Из интервью на сайте Jewish.ru 26.12.2001 – A.З.)
В Израиле я увидел новый тип евреев, гордых тем, что они – евреи, что они – граждане мира. Только благодаря таким людям, в окружении таких людей мы сможем обрести национальную гордость, избавиться от наших комплексов, встать во весь рост. Американские евреи – тоже независимые, уверенные в себе люди, они тоже процветают и достигают больших высот в любой сфере жизни. Но здешние евреи – это ещё и американцы, а израильтяне – это евреи и только. Они меняют многовековый имидж иудея, ломают стереотипы, не оправдываясь, не навязывая себя, а просто будучи такими, как они есть – свободными, гордыми, полными достоинства.
*****
Мы выросли в стране, где всё, связанное с еврейством, было ущербным – черта оседлости, нищета, унижения, погромы, пресмыкательство перед ”хозяевами”, подчёркивание, что мы у них в гостях…
*****
Мы не заявляем о себе, мы не кричим о наших несчастьях, не выпячиваем на передний план наши достоинства. Мы, евреи, вообще – народ интровертный, мы устремлены вовнутрь, в себя, у нас всё внутри – в душе, в семье, в синагоге… Израильтяне всецело поглощены возведением своего государства, своего еврейского дома, и у них нет времени, да и желания трубить по всему миру о своих бедах и достижениях. Наши же ”двоюродные братья”, наводнившие все страны мира, -полная нам противоположность. Они видят, как строится наш дом, как он становится всё краше и прочнее, и это их раздражает и шокирует. Они пытаются внушить мировому сообществу, что являются жертвами этой наступающей силы, что их ущемляют, что ”проклятые сионисты” не дают им возможности создавать и строить. На самом деле арабы не строят, не хотят строить. Зато на весь мир они охотно кричат в полный голос обо всех своих бедах и демонстрируют свои раны. Но, по большому счёту, причина антиизраильских настроений в мире – неискоренимый антисемитизм. Мне кажется, что если бы в Израиле жили не евреи, а какой-то другой народ, мир отнёсся бы к ближневосточному конфликту совсем по-иному. И совсем по-иному отнёсся бы к палестинцам. Ведь, в сущности, всем понятно: если они не принимают условий страны, в которой живут, а подрывают её изнутри, им не место в такой стране. Интересно, как бы европейские защитники палестинцев отреагировали, если бы постоянные теракты происходили в их странах?
*****
Увы, в странах, подобных США, евреи растворяются и говорят на других языках. Глобально мы, евреи, никому не нужны. И не надо тешить себя иллюзиями, что нашим домом может стать Америка, Россия, Италия или Германия. Наступает момент, когда нам просто говорят: “Катитесь отсюда!” Это в лучшем случае. В худшем – просто уничтожат.
*****
Мне потрясающе хорошо в Израиле. Но сказать, что это мой дом, я не могу. Видать, судьба наша такая. Мы родились на полустанке, на полустанке и умрем. Чтобы дом стал родным, в нем должно быть уютно все обитателям. Пока же нас, русскоязычных евреев, считают этакими “двоюродными” братьями. Нет контакта между “русскими” – и американцами, между “русскими” – и израильтянами. Нет его! Мы говорим: “Все мы – евреи”! Да, мы – евреи. Но мы – евреи, живущие в Америке; мы – евреи, живущие в Израиле; мы – евреи, которые не имеют ни рода, ни племени. Мы пытаемся найти себя в этой жизни и бежим от каких-то проблем, спасая себя и своих детей. Мы стали некой формацией людей, блуждающих по этому миру.
*****
Я обожаю эту страну. Сегодня был в Яффо, стоял и смотрел, как волны накатывают на Тель-Авив, и думал: Б-же ты мой, как же несправедливо, при таком фантастическом воздухе, при этой атмосфере в любую момент может случиться теракт, могут погибнуть люди. И все потому, что рядом живут те, кто тебя ненавидят. Как сказал Эйнштейн: ”Антисемитизм – это тень еврейства. Сколько будут существовать евреи, столько будет существовать и антисемитизм”…Я еврей не потому, что люблю фаршированную рыбу, а потому что я – еврей. Такой вопрос вы никогда не зададите русскому, французу, англичанину. Когда люди знакомятся, человек говорит: “Я – Франческо”. И ты понимаешь, что он – итальянец. И он выглядит, как итальянец. Ты же не будешь его спрашивать: скажите, а ваша бабушка была тоже итальянка? У тебя даже мысли такой не возникнет! Но когда встречаешь еврея, обязательно возникает огромная гамма чувств и вопросов. Потому что это уже традиция. И нееврей, попадая в еврейскую компанию, обязательно должен рассказать, что кто-то у него в роду был евреем, чтобы показать, что он относится хорошо к евреям! И невозможно объяснить, как чувствует себя еврей. Ты просто чувствуешь себя евреем каждую секунду, каждое мгновение…Кстати, в Америке дела обстоят несколько иначе, чем в России или Израиле. Когда мы бываем с женой на вечеринках, меня часто спрашивают: кто ты? Я говорю: еврей. А жена поправляет: он русский. Почему? Потому что все евреи в Америке – это американцы, а еврейство – это вероисповедание. Такой национальности в Америке нет. В России мы были евреями, а в Америке – мы все русские.
Комментарий: Яков Явно – одарённый актёр и певец, который олицетворяет собой исконное стремление российского еврейства к свободному самовыражению. Его талант со всей глубиной раскрылся ещё в России, где Яков получил образование в известной Академии музыки им. Гнесиных, а затем стал ведущим актёром Камерного Еврейского музыкального театра. Большую часть репертуара Якова Явно, эмигрировавшего в Америку, составляют песни на идиш. И пусть в мире осталось не так много людей, которые бы понимали слова, – он собирает полные залы слушателей. Потому что кроме слов существует интонация, выразительный голос и личность самого певца.
P.S. Посмотрите, послушайте. Поёт Я.Явно – ”Let my people go”
Яков Явно с женой Айрин на церемонии вручения ”Оскара”, 2009
Я не знаю еврейского языка, но не испытываю комплекса по этому поводу. Я и не крещеный и не обрезанный, и никогда от этого не страдал. Я – сын своих родителей, они тоже никогда своего еврейства не скрывали и не чурались его. Но и никогда не культивировали. Хотя унижений и дискомфорта в жизни в этой связи им досталось. (”Русский базар”, 14.01.2005 – А.З.)
*****
Последний раз я почувствовал свое еврейство в классе 6-м, когда на слово «жид» отреагировал прямым действием, а так, практически, никогда из-за него не страдал. Если это было глупое указание на то, что я еврей, то не обращал на это никакого внимания, мне было все равно. Я работал всю жизнь так, что вопроса о моей национальной принадлежности не возникало. Сам в себе еврейство никогда не культивировал, но и не стеснялся его. В паспорте в графе “национальность” у меня стояло слово «еврей». Сегодня на любых встречах на радио, телевидении и т.п. я тоже этого не скрываю, потому что… Потому что хочу быть живым доказательством того, что это – неважно. Я абсолютный в этом смысле интернационалист и считаю, что бывают гении и подонки, преступники и спасители человечества, и от национальности это не зависит.
*****
Xочется, чтобы пребывание артиста на сцене было оправданным. Это плохой вкус, когда Клара Новикова начинает изображать каких-то евреек. Дело не в том, кто как относится к евреям, а в том, что это не очень честное отношение к человеческим качествам. Делается все на сподобу зрителю, конечно, это нельзя поставить в сравнение с Райкиным, как нельзя сравнить многое с тем, что делал Чаплин. Я не хочу показаться таким идеальным, но для меня очень важно по жизни никогда не опускаться до этого уровня. Я избирателен в шутках, юморе, и меня с одной стороны очень легко развеселить, а с другой – на плохой юмор я могу только разозлиться, и потом это открыто высказать человеку. (Из выступления на творческом вечере в Изральском культурном центре 30 мая 2004 года – А.З.)
Комментарий: Ярмольник родился 22 января 1954 года в поселке Гродеково Приморского края в семье военнослужащего. В одном из интервью Ярмольник так рассказывает о своих корнях: «Что касается сходства с родителями — я, конечно, не подарок. Потому что у меня всегда были интересы, абсолютно не связанные с профессиями, образом жизни и устремлениями родителей. Они у меня — такая очень традиционная, правильная, заурядная советская семья. Мама всю жизнь проработала лаборанткой, ну, которая из пальца кровь — в трубочки. А папа служил в армии, отслужил 31 год. Офицер-еврей, сами понимаете… Папу я считаю человеком с загубленной судьбой. Я его почти не видел: тяжелая очень служба у него была. Он был «чернорабочим» армии — зампотехом батальона, комбатом. Родители — оба из Житомирской области, это такие настоящие еврейские места. Хорошо помню дедушку, хотя он рано умер — Сруль Аронович был колоритный очень человек. Большой такой, породистый, характерный. Абсолютно шолом-алейхемовская или бабелевская история: сидел у забора с палочкой и наблюдал жизнь. С палочкой и в шляпе. И бабу Геню, бабушку, помню прекрасно — я больше всех на нее похож. Папы уже нет, а мама жива. Мама очень хорошая. Нас с сестрой она вырастила фактически одна, папы никогда дома не было».
