У русской литературы с еврейской темой особые отношения. Так они переплелись, перемешались, что не расчленишь. И вот русский литератор Виктор Ерофеев решается-таки разобраться в еврейской теме. Причем делает это прямо на себе. Так сказать, по живому.
Жизнь моя сложилась таким образом, что я ни разу не встретил ни одного еврея. Это, признаюсь я вам, очень обидно, можно даже сказать, несправедливо: все видели евреев, кого ни спроси, а я — нет. Еще в школе я отправился на поиски евреев. Ведь о евреях все только и говорили. О них рассказывали чудеса, но при этом всегда с оглядкой, с бережливой улыбочкой, потому что евреи были повсюду, сверху, снизу, за каждым углом, хитрые, как змеи с лисьими мордочками. Они меняли фамилии, важно писали стихи, выглядывали из телевизора, заседали в Кремле, задрапированные под русских людей, и за неосторожный разговор о себе готовы были убить. Ходили слухи, что весь русский народ пошел как-то раз на священную войну с евреями, но евреи напоили русских мертвецкой водой, и мы позабыли, как нас зовут. — В России, — сказала мне бабушка, — только про царя можно было точно сказать, что он не еврей. С остальными до сих пор не ясно. Даже царские дети могли оказаться евреями. Но царя растерзали эти дикие звери, и на месте России, как шишка, выросла вавилонская башня. — Ну хотя бы мы с тобой — русские? — с тревогой блестя глазами, спросил я. — Ты, когда вырастешь, если будешь хорошо кушать, отомстишь за русский народ, — строго сказала бабушка. В общем, бабушка рассказывала на ночь такие вещи, что евреи рисовались мне сказочными богатырями высочайшего роста, пиротехниками, скалолазами, которые могут украсть луну с неба, управлять громом и молнией, сочинить симфонию для фортепьяно с оркестром, выпить в один присест три ведра соленой воды и отрезать себе, шутки ради, половину своей пиписьки. Бабушка шепотом добавляла, что она в молодости близко дружила с одним евреем, который выпил у нее всю кровь. Белые, обескровленные руки бабушки дрожали, и я всю ночь проводил в бесконечных битвах с евреями, которые, в стальных шлемах и с пиками в руках, мучили мою пипиську, а под утро и у меня пили кровь. В моем классе учился Боря Минков, хилый, бритоголовый, как и все мы тогда, мальчик, которого одноклассники дразнили евреем, и я решил подружиться с ним, но одно дело, когда тебя дразнят евреем, а другое — когда ты еврей. Боря не выдержал экзамен на еврея: он был скучным, трусливым мальчиком из обшарпанной коммунальной квартиры, и он мне быстро разонравился. Когда я немного подрос, у меня вновь появился шанс пообщаться с евреем. У моих родителей был друг, Роман Львович Губерман, который часто приходил к нам домой и который, что называется, был человеком с юмором. Больше всего он подшучивал над китайцами, потому что во время дружбы с Китаем он жил в Пекине и работал в советской торговой палате. Все шутки Романа Львовича сводились к тому, что Китай — страна без будущего: китайцы умеют все только ломать и ничего не любят строить. «Более ленивого народа я отроду не видел», — шутил Роман Львович, и мы все смеялись до слез, представляя себе чудовищно ленивых китайцев, которые только все ломают и портят. Мне показалось, что Роман Львович — еврей. Однажды за общим столом, чтобы его испытать, я сказал, обращаясь к нему: — Есть такая еврейская загадка. Может ли Бог создать камень, который Он сам не может поднять? Роман Львович неожиданно напрягся: — Я не знаю… Во-первых, Бога нет. Во-вторых, я — не еврей. — Кто ты? — удивилась его бойкая светловолосая жена Короткова, которая сохранила в замужестве девичью фамилию, и посмотрела на него так, будто видит Романа Львовича впервые. — В лучшем случае я — бывший еврей, — весело сказал Роман Львович, и весь стол, вместе с его женой, опять рассмеялся до слез. «Ну, хотя бы бывший еврей!» — тайно обрадовался я, нащупав наконец еврейский след, и решил обязательно сойтись с бывшим евреем. Но даже этого не произошло. Я больше никогда не увидел Романа Львовича. Шутник повесился через две недели в своей квартире, на ручке входной двери. Вот так и началось мое хождение по жизни. Только мне где-то вдали начинал мерещиться настоящий еврей, властелин мира, рабочий хозяин вселенной, единый царь моего детства, как вместо этого подворачивались одни подделки, неудачные копии, испорченные фотографии. Господи, как мне хотелось встретиться с ним, посидеть, поговорить, заглянуть в глаза, может быть, даже потрогать его за рукав, почитать вместе Тору, мне бы даже самый скромный иудей подошел, я о большем и не мечтал — но нет, вздыхал я, не везет, евреи не попадаются! То же самое могу сказать про евреек. Каких я только женщин не видывал: и смертельно больных, и румяных, пышущих здоровьем, и сморщенных, как чернослив, африканок, и даже огненно-рыжих мулаток, но еврейки не видел ни одной. Сколько раз я просил друзей: ну покажите мне еврейку, ну что вам стоит! А они только смеялись надо мной и евреек не показывали. Иногда меня охватывало отчаянье. Я выбегал на улицу, пристально вглядывался в прохожих, наконец мне казалось, что я нашел то, что мне нужно. Я бросался к девушке: — Извините, вы случайно не еврейка? Одна яростно отбивалась от меня сумкой, кричала, звала на помощь… Другая, впрочем, отреагировала иначе. Это была пышная девушка в расстегнутом пальто с лукавыми бровями. — Если хочешь, чтобы я была еврейкой, я буду еврейкой! — подмигнула она в переходе на Смоленской площади. — Извини, — сказал я, — я не ищу будущих евреек! Моя мания продолжалась. Я знал, что меняются обстоятельства. На примере девушки в расстегнутом пальто я понял, что если раньше евреи, хотя и были вездесущи, скрывались, переиначивая свои фамилии, то теперь всем хотелось быть евреями, то ли будущими, то ли просто хотя бы отчасти. Но и это знание было не окончательным. Однажды в подворотне я встретил компанию молодых людей, которые стебались и курили. Я застенчиво приблизился к ним: — Простите, вы случайно не евреи? Я очнулся на больничной койке, с подвешенной к потолку ногой. Надо мной склонился доктор с крючковатым носом. Я замер от счастья. — Доктор! — воскликнул я. — Не может быть! Здравствуйте! Вы еврей? — Псих! — обеспокоенно обернулся доктор к молоденькой медсестре. — Точно псих! В психушке, куда я угодил по рекомендации этого доктора, я продолжал искал евреев. В нашей палате было двадцать два человека. По ночам я, прихрамывая, бродил со свечой между кроватями в поисках еврейской мудрости. Мысли путались. Передо мной, как живая, стояла бабушка, требуя отомстить за поруганный русский народ. Я понял, что евреи спрятались под одеялами. Я стал прижигать им пятки свечой, и они немедленно обнаруживали свою сущность. Под крики людей я прозревал божественную справедливость. Я чувствовал себя на безымянной высоте от счастья. Но все испортил санитар. Санитар в ту ночь мне сказал: — А может, ты сам еврей? — Я? — удивился я, облизываясь собственной кровью. — Ну да, сука, ты! Он снова зверски побил меня руками и ногами, приговаривая: — Скажи: я — еврей! Я молчал. Он бил. Ох, как бил! И тут до меня дошло. Я всю жизнь искал самого себя, продираясь сквозь жизнь, я искал самого себя, я нашел самого себя, продираясь сквозь адскую боль. — Я — еврей, — сказал я. (Статья «Я — еврей!!!» в журнале “Русский пионер” №36, 22 апреля 2013 – А.З.)
