*****
Должны ли они там оставаться или нет? Если бы такой вопрос мне задали восемнадцать лет назад, особенно когда я был в тюрьме и боролся за выезд, я бы отвечал однозначно: здесь, в этой стране, жить нельзя. За железным занавесом, в стране, где подавляются все элементарные человеческие свободы, жить нельзя. После того как в России произошла перестройка, и железный занавес пал, а Советский Союз развалился, проблема стала более сложной, многоплановой, и я бы сказал, не только в России, но и во всех странах постсоветского пространства, где евреи сейчас находятся в условиях, похожих на те, в которых находятся евреи любой диаспоры. Эта страна все-таки формально стала демократической, с открытым предпринимательством, из которой можно уехать и приехать. Многие евреи, когда прошел первый бум алии, когда знаменитый миллион уехал (в чем ему помогла бурная антисемитская компания общества “Память”), положение несколько стабилизировалось, и сейчас евреи живут в России так же как они живут во многих других странах: кому-то там хорошо, кому-то хуже, кому-то плохо, и люди принимают решение в зависимости от своих предпочтений – кто едет в Германию, кто – в Израиль, кто – в Америку. Кто может и кто хочет. Настоящее, я считаю, довольно благополучным. Мне кажется, что уже сейчас у них есть все, что нужно в еврейской жизни. От детских садиков до еврейских похорон: еврейские школы, еврейские университеты и свободные связи с Израилем, израильские центры и публикации, книги, литература, все что возможно. Это все есть сейчас, и как мы знаем еврейские лидеры современной России утверждают, что антисемитизм, конечно, есть, но где его нет? То есть в России как раз сейчас можно жить, но все зависит от того, куда она повернет. Здесь мы как бы находимся в ситуации типичной для еврейской истории. Где-то евреям бывало хорошо, и в средневековой Испании, и в Германии двадцатого века, а потом к чему это привело, мы знаем. Что будет, если, как сказал поэт, “умом Россию не понять”, предсказать трудно.
*****
Биробиджан был совершенно искусственным мероприятием, уже тогда, когда евреи ехали туда “за счастьем”. Мы знаем, чем все это кончилось. Я, в отличие от многих присутствующих здесь, был в Биробиджане. Мне предоставило такую возможность КГБ, отправив меня в ссылку на Колыму. На обратном пути из Магадана я, проезжая Биробиджанскую область, специально сделал остановку. Впечатление ужасное. Там ничего еврейского, кроме названия, нет. В библиотеке нет даже Шолом Алейхема. Там никогда не было еврейской школы. Сейчас община пытается что-то делать. Но какой еврей поедет на Дальний Восток, где рядом ссылка, строгие лагеря, в места, прямо скажем, страшноватые?.. Во всех смыслах. Отдаленностью, оторванностью от всего мира. Евреи предпочитают жить в больших культурных центрах, в передовых странах. Поэтому сейчас, когда есть возможность ехать уж если не в Израиль, то в Германию, или Америку, я не могу себе представить, чтобы нормальный еврей поехал с Украины в Биробиджан…Как можно сравнивать Биробиджан с Израилем, исторической Родиной, о которой евреи молили две тысячи лет, ради которой они и жили. Иначе какой был смысл быть евреем? Потом прибавился Холокост. Тогда всем стал ясен смысл, роль и значение Израиля. Биробиджан – это была сталинская придумка, чтобы усилить свой Дальний Восток, его никто, кроме советских идеологов, никогда не признавал. В Израиле – свои проблемы, свои опасности, свои трудности, но это своя Родина, своя страна. (Из интервью в журнале ”Слово”,№ 46-2005 – А. З.)
*****
В последние годы на Западе появилась теория, что никакой еврейской Катастрофы не было. Ее будто бы придумали в своих целях сионисты, и, во всяком случае, как утверждают авторы и сторонники этой неонацистской “научной” новинки, количество еврейских жертв минувшей войны сильно завышено. Эта попытка отказать евреям в праве на Катастрофу не оригинальна. Советская власть на протяжении десятилетий замалчивала эту тему, обманывала своих граждан, обобщая все жертвы военного времени. Многие еще помнят, как тоталитарная советская пропаганда вещала: “в войне погибли 20 миллионов советских граждан”. Если делалось перечисление по национальному признаку, то евреев не упоминали. Другим словами: “Катастрофы не было”. Неонацисты начали отрицать Катастрофу сравнительно недавно, когда живая память трагедии стала уходить. При живых очевидцах и они не смели заявлять, что всего этого не было: ни Бабьего Яра, ни Освенцима… Но советская власть исхитрилась наглухо замалчивать еврейскую трагедию начиная с первых лет после того, как она совершилась. Не много слов в языках человеческого рода способны выразить понятие, адекватное трагедии евреев Европы во Второй Мировой войне. Греческое слово Холокост – “тотальное всеобщее уничтожение” – было принято для международного обозначения еврейской трагедии. На Украине и в Белоруссии в Катастрофе погибла большая часть каждой еврейской семьи. Нет, я уверен, ни одной семьи, уцелевшей полностью. Из семьи моей матери, – а у нее было 14 братьев и сестер, – погибли не менее 80 процентов. Спаслись лишь те, кто служил в армии или к началу войны жил за пределами территорий, оккупированных немецкой армией. Из тех, кто оказался на этой территории, погибли все до одного. Когда я начал осознавать эту трагедию, у меня возникло чувство, что я из числа спасшихся, тех, кто “пережил Катастрофу”, как называют тех немногих, кто остался жив, пройдя гетто, лагеря смерти, кто выбрался из рвов, где расстреливали… Просто повезло, выпал счастливый шанс остаться в живых, в отличие от многих других, с кем я был в эшелонах смерти, стоял на краю ямы под дулами пулеметов. Так я ощущаю это и ничего не могу с этим поделать. Мои родители переехали из Минска в Москву в поисках заработка в конце 20-х годов, я родился в Москве и… так я спасся от Катастрофы. Счастливый шанс…
*****
Когда Гитлер в 1933 году пришел к власти, он сразу же начал страшные гонения на евреев. И мир знал об этом, – об облавах и массовых арестах евреев, о желтой шестиконечной звезде, о Хрустальной ночи в Германии, о еврейских гетто в Польше, но Советская власть в угоду политике сближения с Гитлером сознательно замалчивала эти страшные факты. И до 22 июня 1941 года советские люди просто не знали страшной правды о планах и деяниях гитлеровцев в отношении евреев. Большинство евреев Белоруссии и Украины были неискушенные “простые люди”, которые не знали ничего, кроме того, что писали и говорили в официальной прессе. Сознательная политика замалчивания планов и акций фашистов против евреев привела к трагедии. Сталин и его клика стали соучастниками преступлений Гитлера против еврейского народа. Когда я был уже “в отказе”, в 1971 году, я посетил Логойск. Если продолжить проделанный мною путь, то еще через полчаса езды можно доехать до Хатыни. Эта тихая, заброшенная в полесских лесах деревушка стала символом преступлений нацистов против мирного населения. О том, что произошло здесь, написано много книг. В СССР все знали о преступлении гитлеровцев, убивших всех жителей этой деревни. Там построен впечатляющий мемориал, занимающий большую территорию. Посетители мемориала могли узнать в деталях, что произошло в Хатыни, а также и в других населенных пунктах республики, где были убиты сотни тысяч евреев. Мемориал в Хатыни посвящен всем жителям Белоруссии – жертвам нацистов. Каждой области выделен камень, на котором указано, сколько в ней было убито “советских граждан”. Истина о геноциде была сознательно скрыта. Есть там и камень памяти минского гетто. Возвышается над всем монумент Хатыни, изображающий старика с ребенком на руках. И, самое впечатляющее, – колокола Хатыни, постоянно звонящие на ветру – как призыв помнить… Хатынь я посетил после Логойска. Убийство евреев Логойска произошло в августе 1941-го, через несколько недель после захвата немцами Минска. Типичный сценарий, по которому работали фашисты. В еврейское местечко прибыла эйнзацзкоманда. Местные полицаи выгнали евреев из домов и погнали по той самой дороге через поле, по которой я пришел к памятнику. Тысяча человек. В основном женщины, старики, дети. Мемориал в Хатыни построен на месте, где погибли пятьдесят две семьи. Во время войны в этой деревне была тайная база партизан. Расправа немцев со стариками, женщинами и детьми – жителями деревни – была их местью за помощь партизанам. Евреев в Логойске, как и в сотнях других местечек и городов, оказавшихся под немецкой оккупацией, убивали только за их национальную принадлежность. Горько осознавался этот пример двойной морали, двойной цены человеческой крови…
*****
Следует отметить, что первые неофициальные выступления, связанные с Бабьим Яром, где громко зазвучала еврейская тема, принадлежали не евреям. Писатели Виктор Некрасов и Иван Дзюба подняли свои голоса протеста против политики замалчивания еврейской трагедии. “Конечно, здесь расстреливали не только евреев, но только евреев расстреливали за то, что они евреи”, – сказал в своем выступлении Виктор Некрасов, известный писатель, награжденный орденами и званиями за свое творчество. Но когда он осмелился выступить на еврейскую тему, против него началась дикая травля, он впал в немилость. Анатолий Кузнецов, талантливый молодой писатель, опубликовал в наиболее массовом молодежном журнале “Юность” документальную повесть “Бабий Яр”. Правдивое описание жутких расправ гитлеровцев и их пособников над киевскими евреями вызвало яростные нападки как на журнал, так и на автора повести. Паломничества киевских евреев на место гибели их родных, где даже не было памятника, не прекращались все годы после войны. Сотни евреев приходили сюда, в день памяти расстрелов в Бабьем Яре, они стояли поодиночке и группами на большом пустыре, где был установлен небольшой мемориальный камень со словами: “Памяти 100 000 советских граждан, погибших от рук нацистов”. Чтобы держать под своим контролем ситуацию, начали проводить официальные митинги. Ораторы, назначенные партийным руководством, произносили казенные фразы о советском народе и не упускали случая клеймить “израильских агрессоров”. Показуха подчеркивала, что память о еврейских жертвах, мучениках геноцида, предана забвению. Это был тотально установленный порядок, безотказно действовавший в течение десятилетий. Он был направлен на подавление памяти миллионов жертв еврейской трагедии Второй мировой войны. (Сокращённый вариант статьи ”Запрещённая катастрофа – А.З.)
*****
Я родился в 1932 году в Москве в рабочей еврейской семье. Если говорить о предках, я больше знаю о маме, потому что отец в войну погиб, я тогда был маленький. Мама родилась в 1899 году в белорусском штетле, в типичной еврейской семье той поры, где было 14 человек детей… Об антисемитизме я, конечно, знал и раньше, будучи мальчишкой. Район, где я вырос, был рабоче-крестьянским, народ был в основном из деревень, и антисемитизм там был страшный. Свою книгу воспоминаний я начал главой, которая называется «Мама, зачем я еврей?» Там я описываю, как еще шестилетним мальчишкой прибегал домой, жаловался маме на то, что меня дразнят евреем, жидом. Москва была городом интернациональным, и соседские мальчишки всех как-то называли — кого татарином, кого цыганом, кого хохлом, и к этому относились просто. А вот слово «еврей» было оскорблением, так тебя дразнили, когда хотели унизить, задеть. Именно с этого детского комплекса начиналось еврейское самоосознание. Уже позднее я прочел в чьих-то мемуарах очень хорошее, на мой взгляд, определение, кого считать евреем: «Еврей — это тот, кого в детстве били за то, что он еврей». Мое первое столкновение с государственным антисемитизмом случилось в 1951 году, когда я окончил техникум. Это было время разгула сталинского террора. Начались антиеврейские гонения, процессы. Известное Дело врачей было уже кульминацией. До того, в конце 40-х, убили Михоэлса, потом началось Дело Еврейского антифашистского комитета. Евреев стали изгонять с работы, с мало-мальски заметных должностей. И вот в этих условиях я заканчиваю учебу в техникуме, и начинается этап распределения на работу. К нам приезжала специальная комиссия из министерства, направляла всех студентов на работу в разные конструкторские бюро. Всех, кроме евреев. А надо сказать, что в это время обстановка была довольно накаленная, шло усиленное развитие военной промышленности, специалисты были нужны позарез. В конце концов я все же сумел устроиться в конструкторское бюро по строительству вертолетов: тогда на вертолеты смотрели немного пренебрежительно, как на что-то несерьезное, поэтому процентов на 60 наше бюро состояло из евреев… Я, конечно, знал, что я «инвалид по пятому пункту», как тогда говорили. Но в смысле понимания своего еврейства я и другие мои знакомые-евреи были круглый ноль и между собой об этом никогда не говорили. У власти уже был Хрущев, началось то, что называется «оттепелью»… Тема войны тогда еще была актуальна, ее часто изображали в кино. И вот в этих фильмах иногда возникала даже тема Холокоста: вдруг вставляли хронику, например, как евреев ведут на расстрел. И при виде этих сцен на каких-то базовых, еще детских ощущениях у меня росло осознание того, что это что-то мое. Тогда я начал заново осознавать свое еврейство, но уже не в прежнем негативно-отталкивающем, стеснительном смысле, когда хочешь затолкать это подальше вглубь, вытеснить из сознания… Еврейская тема вдруг возникла совершенно по-новому, по-взрослому, и в этом был мой абсолютно личный момент и личный интерес. Мне захотелось узнать, что за народ евреи, откуда взялась ненависть к ним, почему их уничтожали. Но в советское время Холокост тоже был запретной темой, почти никто ничего об этом не знал. А в это время в Москве стали уже издавать литературу на идиш. Почему на идиш? Расчет был простой: молодежь этого языка не знала, ну, а старики пусть себе читают. Был такой идишский журнал «Советиш Геймланд», в котором Израиль ругали как сионистское агрессивное государство. И я подумал: как-никак это еврейский журнал, я мог бы его иногда читать и обсуждать прочитанное с людьми постарше, которые знают больше меня.
Я решил сам учить идиш, искал учебники, но безрезультатно. Даже ходил в редакцию этого «Советиш Геймланд», думал, они мне помогут. Там на меня удивленно посмотрели как на какого-то странного человека: они ведь понимали, что издавали журнал не для того, чтобы его читала молодежь. Короче говоря, круг замкнулся. Но дальше помог случай. В какой-то еврейской компании я разговорился с одним стариком и поделился с ним своей проблемой. Он выслушал меня и вдруг спрашивает: «А вы хотели бы учить иврит?» Я говорю: «А что это такое?» Честное слово, так и спросил, потому что раньше этого слова не знал. «Ну как, это язык Библии. На нем говорят в Израиле». Речь идет, напомню, о начале 60-х годов. Где я и где Израиль? Я работаю в закрытом учреждении, выезд из Советского Союза для нас закрыт, нам запрещали общаться с иностранцами на улицах, бывать в местах, где иностранцы собирались. А тут говорят про Государство Израиль. Я даже пожал плечами: мол, какое отношение это имеет ко мне? И чуть было мы с ним не разошлись, но в какой-то момент я подумал: все-таки он интересный человек. И стал ходить к нему домой учить иврит. Звали его Лев Григорьевич. Ему тогда было лет по 70, в моих глазах это был уже глубокий старик… Я начал вести такую двойную жизнь. С одной стороны, был аспирантом закрытого радиоэлектронного института, занимался очень серьезными разработками. С другой стороны, ходил на уроки иврита…
У меня был коллега по преподаванию математики в одном учебном центре, тоже еврей. Звали его Карл Малкин, он стал потом известным сионистом. В это время в Москве уже существовало несколько сионистских групп, и он меня привел в одну из таких групп, где лидером был Давид Хавкин. И я, будучи на тот момент уже довольно подготовленным в еврейской теме, к ним примкнул… Были активные участники, многие из которых уже подавали в ОВИР заявления об отъезде в Израиль, были те, кто только интересовался, выжидал, присматривался, но решительного шага не делал. Мы собирались дома у Хавкина, иногда у кого-то другого. Проводили семинары, на которых обсуждали разные темы, устраивали «дибуры» — встречи, на которых говорили только на иврите. В День независимости Израиля мы большой компанией ходили в лес на «сионистскую маевку», туда приезжали даже люди из других городов. За нами, конечно, следили, но пока не трогали. Позже возникла знаменитая «архиповская горка», которая, по сути, стала таким общинным домом: около синагоги на улице Архипова по субботам стали собираться большие компании сионистов. Молиться в синагогу ходили в основном старики, а остальные просто стояли на улице и общались, знающие рассказывали, как нужно подавать документы на выезд, как получить вызов от родственников из Израиля… Там же собирались, чтобы отпраздновать Симхат-Тора. Это был наш сионистский офис под открытым небом…
Надо сказать, что сионистское движение к тому моменту уже довольно широко развернулось, в разных городах появились ульпаны, издавались самиздатские еврейские журналы. Кроме того, незадолго до этого возникла Московская Хельсинкская группа, в которую вошли известные диссиденты. Короче говоря, в 1977 году власти решили завинтить гайки. На экраны вдруг вышел получасовой документальный фильм с характерным названием «Скупщики душ». В первой половине этого фильма речь шла об израильских агрессорах, захватывающих палестинские территории, — типичная советская антиизраильская агитка. А во второй половине была показана фотография израильских спортсменов, которые незадолго до этого приезжали в Москву и с которыми мы встречались, ездили в лес и фотографировались. Закадровый голос говорил про иностранных эмиссаров, которые приезжают к нам под видом спортсменов, а на самом деле привозят информацию, чтобы вредить нашей советской родине. Дальше больше: у одного такого «эмиссара» при досмотре обнаружили список советских граждан, которым он раздавал деньги. Показывают крупным планом список фамилий, среди них фамилия Бегун, а напротив нее — сумма в 11 долларов. Тот американец, у которого этот список отобрали, на самом деле привез деньги для помощи семьям отказников: им давали по 10-15 долларов, на которые по тем временам можно было прожить месяц. Мне эти доллары предъявили как доказательство нетрудового дохода. Меня арестовали и дали два года ссылки на Колыму за тунеядство. Второй раз меня арестовали через три месяца после освобождения. Вернувшись в Москву, я пришел в милицию, чтобы прописаться. А там мне говорят, что прописать меня как бывшего судимого не могут. Я знал об этих правилах, но они действовали в том случае, если человек совершил какое-то тяжелое преступление: убийц, рецидивистов, грабителей, насильников после отбытия наказания не прописывали в центральных городах. Но тунеядство — пустяковое дело. Оказалось, что власти распространили такое правило и на мою статью, потому что по ней сажали многих диссидентов. Человек слишком быстро возвращался и принимался за старое, его нужно было из города убрать. В общем, меня отправили «за 101-й километр», в поселок Струнино Владимирской области. Но в Москве была моя семья, все друзья; я старался приезжать в город незаметно, но за мной, конечно, следили. В общем, меня арестовали «за нарушение административных правил» и дали три года ссылки туда же, на Колыму, на тот же самый прииск. В 1980-м меня освободили. Это был год Олимпиады, ее тогда многие бойкотировали — из-за ввода войск в Афганистан, ситуации с диссидентами и евреями. Накануне Олимпиады власти решили немного ослабить хватку, и тысячи людей каждый месяц получали разрешение на выезд. Однако сразу после Игр снова стали завинчивать гайки: власти начали понимать, что народ распустился и надо его прижать. Первое, что сделали, — резко остановили выезд. В 1979 году из страны уехало 51 тысяча человек, а в 1981-м уехавших в Израиль было чуть больше тысячи. Стали завинчивать еврейское движение, арестовали его активистов, включая редактора журнала «Евреи в СССР» Виктора Браиловского, а также нескольких преподавателей иврита. И я тоже попал под эту кампанию. Меня арестовали в 1982 году, это был мой третий процесс, уже серьезный: мне приписали статью «об антисоветской агитации и пропаганде» и дали 12 лет — семь лет лагеря строгого режима плюс пять лет последующей ссылки. При этом год я провел ни больше ни меньше во Владимирском централе: будучи прописанным во Владимирской области, я попадал под юрисдикцию тамошнего КГБ. Много лет спустя мы с группой бывших узников Сиона посетили музей Владимирского централа; там висят портреты знаменитых заключенных — каторжан царских времен, врагов народа 30-х годов, Василия Сталина, фельдмаршала Паулюса, которого пленили в Сталинградской битве, и рядом — фотографии Щаранского и Бегуна… У властей накопилось на меня пухлое досье. К тому же, еще находясь в ссылке, я писал много разных писем и протестов. И вот в этом досье были такие, например, записи: «Написал статью, в которой заявил, что в Советском Союзе проводится геноцид национальной еврейской культуры», «В такой-то статье писал, что их не пустили в Бабий Яр, а на самом деле это была антисоветская провокация». Мы действительно как-то раз поехали в Киев, хотели возложить венки в Бабьем Яру, но на полпути нас остановили. Я написал по этому поводу протест, отправил его в «Литературную газету». В общем, я думал, что на этот раз сидеть мне придется до 1994 года. Но пришел Горбачев, начал свою политику освобождения политзаключенных, и в 1987-м меня выпустили. Но у меня, как недавно у Ходорковского, требовали заявления о признании вины. Так и говорили: «Мы тебя хоть завтра отпустим — только напиши заявление». На это я отвечал: «Я никакого преступления не совершал, почему я должен просить о каком-то помиловании?» Так продолжалось несколько дней. Ко мне приезжал специальный гэбист, вел со мной беседу. Потом он уже просто взмолился: «Ну напиши хоть что-нибудь, любую бумагу. Твои друзья уже все в Москве, Сахаров выступает в Верховном Совете. Чего тут сидишь?» Тогда я сел и написал примерно следующее: «Сообщаю, что никакого преступления я не совершал и, если меня освободят, буду продолжать свою деятельность по защите прав евреев на свою национальную культуру». До сих пор помню, с какой радостью он схватил это заявление! И вот мы приезжаем с женой и сыном на поезде на Казанский вокзал, и прямо у поезда нас встречает большая толпа людей, среди которых были и иностранные корреспонденты. Встречающие подняли меня на плечи, стали петь «Атикву» — и так мы шли по перрону, а журналисты тут же на ходу брали у меня интервью. Уже через каких-то пару часов этот сюжет передавали по всем международным телевизионным каналам. А в следующем году я наконец уехал в Израиль. (Из интервью на сайте Jewish.ru 31.01.2014 – А.З.)
