*****
Ночью (после ареста родителей – А.З.) я шел по Крещатику. Была весна, цвели каштаны — с тех пор очень плохо переношу этот запах. Представляете, я, маленький ребенок, почти интуитивно пришел к дому, где жила многодетная еврейская семья — друзья моих родителей. Увидев меня, они сразу все поняли. Обняли, расплакались. Потом спрятали и сохранили меня для жизни. После войны, уже взрослым человеком, я искал этих людей, но оказалось, что их всех расстреляли в Бабьем Яру. И когда я думаю, почему сделал эту картину, то понимаю, что да, был сюжет — рассказ Гроссмана, но где-то в моей памяти звучала еще и музыка другого сюжета. Я хотел выразить мои чувства к людям, которых смутно помню, но чью доброту и самоотверженность ощущаю до сих пор.
Этот сценарий изначально был непроходной. Представьте, сколько разных инстанций, включая и ЦК КПСС, портили мне жизнь. И везде говорили: «Ты хороший мужик, зачем тебе сдались эти евреи?». А ведь я тогда приготовился к другой картине и безумно жалею, что она не состоялась. Там было два героя, на эти роли уже и актеров подобрали — Николая Черкасова и Бориса Чиркова. Но однажды приятельница моих родственников сказала, что вчера читала рассказ «В городе Бердычеве» Гроссмана и очень по-своему, перевирая, пересказала его сюжет. На следующий день в библиотеке Союза кинематографистов я взял его — там было всего-то семь страничек…
Я страшный самоед и умучивал своих сотрудников до слез: мне мало что нравилось в фильме. Кроме непроходного сценария, была масса других нерешаемых проблем. Например, нужно было набрать еврейских детей. А как это сделать? Дать объявление в газетах и на радио? Но попробуй-ка в 1966 году написать: «еврейские дети»! Мы приехали в Одессу, где были размещены объявления о наборе, и начали смотреть претендентов. Навалом пошли одесские мамы со своими детьми, потом эти мамы пошли в гостиницу, говоря примерно следующее: «Ну хорошо, вам не нравится мой ребенок. А как вам я?». Затем музыка. Кинулись — нет еврейской (как, кстати, и китайской), все размагничено. Вскоре Краснознаменный ансамбль вновь разучивал «Интернационал» на китайском языке, так как мы на время помирились с КНР. А вот с евреями — нет.
Это было впервые в кинематографе, намного раньше, чем у Спилберга. У меня есть давняя статья из газеты «Таймс», в которой сказано, что Спилберг великолепно скопировал два красных цветовых пятна из фильма Аскольдова «Комиссар». Это правда.
«Проход обреченных», как мы его называли, не был выписан в сценарии, он был закамуфлирован. Мы приехали в замечательный украинский городок Каменец-Подольский и узнали, что местная еврейская община очень обижена, так как хулиганы сожгли синагогу. Ни один еврей не захотел принять участие в нашей съемке (никто из них просто не верил, что такой фильм можно снять в нашей стране). Что делать? Я посылаю телеграмму секретарю ЦК Украины Скабе (помню дословно): «Товарищ Скаба, мы снимаем фильм о революции и хотим показать не только страдания простых людей, но и как еврейская беднота примыкала к восставшему русскому народу. Помогите нам!». Сверху поступило распоряжение организовать массовку: «Выделить для съемок «Комиссара» по два еврея с фабрики, завода, кожкомбината», — но собранные люди все равно не хотели ничего делать. И тогда перед ними выступила Нонна Викторовна Мордюкова: «Товарищи евреи! Как вам не стыдно? Мы снимем очень хорошую картину, и она обязательно выйдет!».
После чего мы сняли этот фрагмент, и он преследовал нас 21 год. Из-за него, по сути, фильм и пострадал. Когда работа была завершена, мне на разных этапах приемки было предложено бесчисленное количество поправок, и главная — убрать сцену «прохода обреченных». Говорили даже, что нужно переделать евреев на татар. Я не сделал ни одной поправки, потому что прекрасно понимал: сделав хотя бы одну, вынужден буду сделать вторую, третью, четвертую… И картина умрет. (Из интервью в еженедельнике ”Бульвар Гордона” № 45/133 – 6.11. 2007 – А.З.)
*****
Набросав план картины, я позвонил вдове Гроссмана – это произошло через три недели после его кончины. Я пришел к ней в дом (в доме было пусто, холодно, сумеречно) и сказал, что мне хотелось бы вольно экранизировать рассказ, – она дала согласие. Но я прекрасно понимал, что сценарий этот не пройдет ни в каком виде: в 65 году одно слово “еврей” было практически эвфемизмом. Доходило до полного абсурда, когда, сняв картину, я не мог написать в титрах “Альфред Шнитке”. Мне говорили: не надо “Альфред”, пишите “А. Шнитке”. Я понимал, что сценарий обреченный, но при этом я и понимал, что не могу не делать эту картину… Если Мордюкова была изначально найдена, то с Магазаником было сложнее. Не было еврейских актеров. Некоторые очень талантливые актеры отказались сниматься в картине. Я, конечно, видел на эту роль Быкова, он знал, что я его вижу – у нас шла своеобразная игра-кокетство, – мы присматривались друг к другу. И, наконец, был найден Быков. Быков – актер огромный, технически виртуозный, безмерно одаренный интеллектуально, – работа с ним обернулась ни с чем несравнимым наслаждением. Для моего поколения Соломон Михоэлс, этот еврейский гений, был мифом, легендой. Мне не пришлось видеть его на сцене, я был тогда слишком мал, но незабвенный Ростислав Плятт, его коллега, как-то мне шепнул после просмотра “Комиссара”: “А Быков-то у вас выше Михоэлса, выше”. И, вы знаете, я ему поверил… О чем этот фильм? Эта картина про многое. Я определяю ее как картину о любви, о любви к человеку, о любви к детям, к семье, о национальной толерантности, о любви к своей маленькой местечковой родине. Это и фильм-предупреждение. Мне сказали, что министр разоружения ООН отдал неофициальное распоряжение, чтоб все члены организации посмотрели картину Аскольдова “Комиссар”: это поможет им еще больше ненавидеть войну… Это фильм о России, не о евреях – евреи только строительный материал картины, – о трагической и светлой судьбе России. История этого фильма действительно абсолютно необычна. По мне ездили танком двадцать с лишним лет, но я не спился, не продался, не приполз на коленях и не разрушился – то, что внутри нас происходит, никто не знает, – но внешне я не дал им порадоваться. Для чего я все это делал? Во мне живет такая идеалистическая, утопическая идея, мне кажется, что искусство может изменить человека, я думал, что, увидев картину, они станут лучше. Может, я ошибся? (Из беседы в ”Еврейском культурном центре”. Журнал ”Новый Берег” № 4 / 2004 – А.З.)
Комментарий: Советский кинематограф, как известно, никогда не испытывал недостатка в трагических судьбах, но одна из самых загадочных и трагических судеб нашего кинематографа выпала на долю режиссера Александра Аскольдова, автора единственного фильма “Комиссар”, снятого в 67 году и после 20 лет борьбы, после многочисленных попыток уничтожения ленты все же чудом вышедшего на экраны. Не случись этого, осталась бы незаполненной одна из важнейших страниц летописи мирового кинематографа и русский кинематограф лишился бы десятка наиболее престижных мировых премий, а единственная русская актриса Нона Мордюкова не была бы включена Лондонской энциклопедией в число лучших актрис ХХ века.
****
Мы приступили к созданию «Изыди», нашей первой картины, в то время, когда национальный вопрос стоял особенно остро. На дворе стоял 1989 год, а в то время вражда между народами практически витала в воздухе: межнациональные столкновения в Баку, ожидание еврейских погромов, к которым открыто призывало националистическое общество «Память». В тот момент нам было важно сказать, что для нормального человека национальная вражда — явление совершенно чуждое. Каким образом мы могли донести эту мысль? Конечно через кино. Речь идет о любой межнациональной вражде, вовсе не обязательно о еврейских погромах. Любое деление по национальному признаку исходит прежде всего от государства, а не от простых людей. Об этом наш фильм «Изыди», в котором звучит и тема человеческого достоинства: человеку легче умереть, чем жить в постоянном унижении. «Из ада в ад» — фильм о животных чувствах, которые живут в человеке и могут проснуться в любой момент на почве алчности и закомплексованности… Этот вопрос всегда стоял достаточно остро. Виновата власть, которая не справляется со всем, что происходит в стране. Вещи, которые в определенный момент пустили на самотек, выливаются в то, что произошло на Манежной площади. Я не думаю, что в наших людях живет национальная вражда. Я не чувствую антисемитизма. Конечно, он есть, но не в той форме, в какой существовал раньше. Слава Б-гу, в современной России больше нет националистической государственной политики — нет четкого деления по национальному признаку, нет ограничений при поступлении в институт и так далее… Я знал, что я еврей, мне периодически давали это почувствовать. В четвертом или пятом классе я перешел в новую школу. Тогда в классном журнале напротив фамилии ученика указывалась и его национальность. Учительница начала опрос, и когда очередь дошла до меня, я произнес: «Дмитрий Астрахан. Еврей». Помню, как взоры всех учеников тут же обратились ко мне. Еврей?! Это же почти то же самое, что инопланетянин… Я со многими дружил в классе, однако слово «еврей» всегда звучало как-то неловко, его старались избегать. А все потому, что существовал государственный антисемитизм. Многие и евреев-то никогда не видели, но при этом все равно их не любили! Лишь после более тесного общения оказывалось, что это обычные люди, со своими достоинствами и недостатками… Это уже потом, в конце 80-х, иметь в родственниках еврея стало выгодно — с его помощью можно было уехать в Израиль, Америку. (Из интервью насайте Jewish.ru 28.01.2011 – А.З.)
*****
Как сказал Максим Горький, в детстве у меня не было детства. Поскольку родился я в 1941 году, когда моя семья эвакуировалась из Киева и, в общем-то, чудом спаслась от Бабьего Яра. Некоторые из родственников так и остались лежать в Бабьем Яре, а мы по настоянию моего деда отправились в Магнитогорск… Был такой представитель израильской мультипликации — Ицик Йореш, с которым я был дружен. Но сейчас он отошел от дел, и попрощался со всеми — очень горестно, в письме… Конечно, я понимаю всю тяжесть состояния постоянной войны, в котором находился и находится Израиль. Как говорится, не до жиру, т.е. и не до мультфильмов. И все же здесь есть какой-то парадокс. Ведь евреи — это талантливый народ, разбросанный по всему свету. И, собравшись, в одном государстве, они должны иметь лучший симфонический оркестр, лучшую мультипликацию и многое из того лучшего, что евреи во всем мире представляют поодиночке. Но, собравшись вместе и не испытывая трудностей восхождения, они словно пресыщаются, достигнув определенного социального комфорта. Получается, что полностью мобилизовывать свой потенциал в других странах евреев заставляет дискомфорт существования. В детстве мама мне говорила: «Если ты хочешь быть просто хорошим, ты должен быть лучше лучшего русского». Наверное, это установка и срабатывала на подсознательном уровне. Я ведь не просыпался утром и не чистил зубы с мыслью, что я должен быть лучше самого лучшего русского. Это глупость! Но стремление быть лучшим и искать в себе те возможности, о наличии которых в себе я не подозревал… Это и было заложено мамой. Так и евреи в диаспоре не могут остановиться в своем поступательном движении, покуда преодолевают трудности. И они действительно становятся лучшими. Конечно, это вовсе не значит, что израильским евреям следует создавать искусственные трудности, чтобы их стимулировать. (Из интервью на сайте Jewish.ru 28.11.2003 – А.З.)
*****
Все формировалось там. У бабушки было очень хорошее слово, если что-то я делал не так, она говорила «не подобает» на идиш. Тебе, воспитанному в нашей семье, это не подобает… В каком бы ресторане, у кого бы в гостях я ни был, если я пробую форшмак, то понимаю, что это не как у бабушки, к которой мы ездили в Киев каждый год. Здесь не хватает яблочка, здесь еще чего-то… И когда моя сестра пытается модернизировать мамины рецепты и делать по-своему, я понимаю: да, хорошо, но это не мамино. Органолептическая память детства отпечатывается на всю жизнь. И все сравниваешь с мамиными котлетами, борщом, фаршированной рыбой. Это такое своеобразное еврейство, которое органолептически сидит в нас… Когда взрослые не хотели, чтобы я и сестра понимали, о чем они говорят, они переходили на идиш. Но какие-то фразы остались в памяти. Помню, был на фестивале в Ашдоде и мэр меня спросил, знаю ли я что-то на иврите. Я ответил, что нет. «Идиш?» — «Очень и очень мало». И я произнес фразу, которая в переводе на русский звучит так: «столько прыщей на твое лицо, сколько дырочек в маце во всем мире». Мэр посмотрел на меня внимательно и сказал: «Неплохо». Но, конечно, в полной мере я чувствую, что я еврей, когда мне говорят, что я жид. Но это Россия… В детстве бывало часто, да. В школе у меня была учительница, бывшая партизанка, которая вызывала меня к доске словами: «Ты, недорезанный», — а директор говорил маме: «Ну что мы можем сделать, у нее орден Ленина». В итоге я ушел в другую школу. Во взрослом состоянии я всегда понимал, что пятая графа всегда со мной. Как-то раз, когда мы возвращались с фестиваля из Торонто, Федор Хитрук мне сказал: «Давайте мы вам “инвалидность” подправим. Пятую графу. Я вам дам рекомендацию в партию». Я ответил: «И что, одну инвалидность сменить на другую?» Он обиделся. Разговор был окончен… Бытовой антисемитизм был всегда. Это что-то генетическое. Я помню, как плакал Шукшин и просил прощения у Михаила Ромма, учеником которого он был. Он рос на Алтае, евреев в глаза не видел, но знал, что они плохие, и потом каялся. Но это Шукшин. Который мог вырасти из этого и дорасти до чего-то другого. Это не всякому дано… Я, когда бывал в Израиле, испытывал чувство гордости за этот народ, который сумел доказать всему миру и себе в том числе, что евреи не только жертвы, что они могут быть героями. Они могут существовать в этом постоянном противодействии с окружающим миром и выстоять, а не быть баранами на заклание, как в Холокост (Из интервью на сайте Jewish.ru 14.11. 2014 .- А.З.)
Комментарий: Автор знаменитого «Летучего корабля» и «Выкрутасов» признается, что в творчестве у него есть три кумира, которых, по его словам, он себе не создавал — «они сами создались, это небожители при жизни: Чарли Чаплин, Уолт Дисней и Федерико Феллини». А жизненные и нравственные ориентиры задавались в семье еврейской.
*****
Было бы странно любить некоторые явления. Скажем, я еще очень сильно ненавижу антисемитизм. У нас в деревне не было антисемитов, а связанные с этим предрассудки мне объяснили довольно поздно. Но я сразу понял, какая это подлость. Вот был я с великолепным режиссером Камой Гинкасом в Каунасе, мы играли там «Царский профиль». Каунас — это родина Гинкаса. Мы с ним поехали на девятый форт, и там он рассказал, что во время войны немцы устроили здесь гетто, куда свозили евреев со всей Европы и расстреливали. В этом страшном месте он провел детство. Гинкаса наверняка расстреляли бы. Но какая-то женщина, несмотря на огромный риск, вывезла его в коляске собственного сына. Гинкас был здесь только в детстве, всего однажды, а с тех пор никогда на это место не ездил. Потом мы встретились с человеком, который был тем ребенком, в коляске которого Гинкаса вывезли из гетто. На меня все это произвело сильное впечатление. Я даже подумал, что если бы снять фильм, то получилась бы гениальная картина. (Из интервью в журнале ”Бульвар Гордона” № 46/134 13.11.2007 – А.З.)
В основе антисемитизма лежит бездарность. Когда изъявляют претензию на то, что Эйнштейн, открывший закон относительности, еврей, что еврей Фрейд, еврей Бергсон, то это есть претензии бездарности. В этом есть что-то жалкое. Есть только один способ борьбы против того, что евреи играют большую роль в науке и философии: делайте сами великие открытия, будьте великими учеными и философами.
****
Я хорошо понимаю, почему они уехали. Потому что в Советском Союзе жить было тяжело, тем более — евреям: мало свободы, мало возможностей для частного предпринимательства и, конечно, притеснения на национальной почве. Они уехали, хотя можно было избрать другой путь, который избрали многие мои друзья-евреи: борьба за лучшее будущее своей страны на месте, в России. Поэтому, когда эмигранты жалуются мне, что тоскуют по родине, я только развожу руками ( Из интрвью в журнале ”Чайка” № 6 (65) 17 марта 2006 года – А.З.).
*****
Я должен сказать только одно. В нашей Конституции, по-моему, записано, что разжигание межнациональной вражды карается законом, и, мне кажется, надо подумать о том, чтобы воздействовать как-то на этого человека по закону. Будет ли он привлечен к ответственности за такие слова? Должен быть привлечен, но будет ли – не знаю… Я с Толстым с этим брезгую даже разговаривать. Это омерзительно. Он раздувает ужас, страх и ненависть. Да ну его на фиг. ( Комментарий неравнодушного артиста. 23 января 2017 года в дискуссии по передаче Исаакиевского собора РПЦ вице-спикер Государственной думы Петр Толстой назвав защитников храма продолжателями дела «прадедов, вышедших из-за черты оседлости с наганами в 1917 году». Высказывание телеведущего и депутата вызвало широкий общественный резонанс – А.З.)
*****
Каждый советский ребенок был многоликим. Он вел двойную, тройную жизнь. В школе — один, во дворе — другой… Дома — третий. Наши характеры вытачивались с детства и мощно. Особенно если у тебя отчество Абрамович… Во Львове в первую очередь не любили русских: считали их оккупантами. Во вторую — восточных украинцев: их считали предателями. А на третьем месте был вечный еврей. У нас в классе таких было процентов семьдесят, и учитель физики, сам еврей, на всякий случай занижал нам отметки — чтобы никто не подумал, что он вытягивает своих.
Комментарий: Есть музыканты, которым предназначено Богом и судьбой не просто достойно пройти тернистый, но славный творческий путь, а стать яркой личностью в музыкальном искусстве и, тем самым, открыть новые горизонты для будущих поколений. Сегодня таким музыкантом, несомненно, является Юрий Башмет.Юрий Башмет — уникальное явление в современном музыкальном мире. Благодаря неповторимому, Богом данному таланту, огромной эрудиции, артистизму и неуемной энергии, во всем, к чему он прикасается, чувствуется рука Мастера.
*****
Еврейский народ, к которому я принадлежу и по происхождению, и по своему темпераменту, оставался мне неведомым до самого последнего времени… Последние часы мои я отдаю народу, который с полным правом почитает меня своей.
*****
Как ни странно, фамилия это русская, на самом деле она пишется «Билжо» — без мягкого знака. Есть предположение, что она образована из литовской фамилии — что-то типа Бильжойтис. По документам мой прадед носил фамилию Билжо, прабабка — Янукевич. Они были православные и жили в Санкт-Петербурге, где родился мой дед. Он, кстати говоря, был католиком. Работал на Гознаке. На Гознаке был арестован и отправлен в Норильский лагерь. Там его и расстреляли. Папа был крещен в церкви на Воробьевых горах и по паспорту был русским. Интересная вещь: по отцовской линии я русский, по маминой — еврей. Маминого отца тоже расстреляли. Тем не менее, когда я выступаю на радио, мне часто звонят антисемиты. Им, дуракам, я объясняю, что моя фамилия — это аббревиатура, которая расшифровывается так: Б-г, Истина, ЛюбовЬ, Жизнь, Отечество. Впервые я это придумал, когда очередной антисемит позвонил в эфир радио «Свобода» в Праге. Теперь идиотам-антисемитам я отвечаю так всегда…
Конечно, я ощущаю себя русским, так как я рос в типичной московской семье. У меня было две бабушки: одна русская, другая еврейская. Еврейская бабушка (по маминой линии) была большевичкой. Она не говорила на идише, еврейских традиций не знала. Будучи коммунисткой, в Б-га не верила. Моя мама получила советское воспитание, закончила школу с золотой медалью. Ничего еврейского, кроме отчества Абрамовна, в ней нет. В жизни мне часто приходилось встречаться со словом «полукровка», но при этом я ощущаю себя русским. Стоит сказать что-нибудь про Россию, как слышишь в ответ: «Ну и катись на свою историческую родину!» И все в таком духе. С такими людьми я предпочитаю в разговоры не вступать. Держу свою потерянную самоидентификацию в себе. Иногда я приезжаю в Иерусалим к своему другу, психиатру Славе Файнштейну, с которым мы дружим уже более 30 лет. Однажды мы пошли с ним в музей «Яд Вашем». Думали, что там будет очень страшно, и Слава боялся, что я буду его сильно ругать. Оказалось, что там все сделано достаточно корректно. Чувствуешь свою принадлежность к еврейскому народу… Возникает чувство жалости, смешанное с чувством злобы, — сами понимаете, на кого направленной. На выходе из музея мы услышали немецкую речь, и нам, интеллигентным людям, захотелось дать германским туристам по роже, хотя, скорее всего, они не имеют к этой истории никакого отношения… Более того, приходя туда, они хотят свою вину искупить. Я лично знаю немцев, которые выучили иврит, бывали в Иерусалиме, работали в киббуцах, переводили Бабеля. Среди них мой приятель Райанхарт Кром. Вот в таких случаях я чувствую себя евреем. Кроме того, когда на евреев кто-то наезжает, мне всегда хочется встать и сказать: да, я тоже еврей. Тем не менее по эстетике, кулинарным пристрастиям, традициям, культуре я чувствую себя человеком русским. Все это на уровне эмоций мне гораздо ближе…
В последнее время это (проявления антисемитизма – А.З.) стало встречаться гораздо чаще, чем, например, во времена СССР. В основном антисемитизм локализуется в Интернете. Там, когда я пишу какие-то свои тексты или выкладываю свои рисунки, часто сыпется большое количество антисемитских высказываний. В повседневной бытовой жизни я с этим практически не сталкивался. Помню только, как учителя решили не указывать в школьном журнале мою национальность. Сочли, что так будет корректнее. «Русский» было написано в графе у всех школьников, за исключением меня и татарина Гены Никифорова. Ни со стороны одноклассников, с которыми я дружу по сей день, ни со стороны однокурсников я ничего такого не чувствовал. Я сам поступил в Медицинский институт им. Пирогова, без всякого блата. При поступлении мне не задали ни одного вопроса касательно национальности — по паспорту-то я русский. Я совершенно спокойно жил, ездил за границу. Думаю, что все началось тогда, когда на экраны вышла программа «Итого», и я стал человеком публичным. В 90-е годы люди стали активно интересоваться своей национальностью. Появились «гиперрусккие», «гиперузбеки», «гиперевреи». На какой бы радиостанции я ни выступал — «Свобода», «Эхо Москвы» — в студию обязательно звонит один, а то и несколько антисемитов. У меня создается впечатление, что радио «Свобода» вообще слушают исключительно антисемиты. Мне задавали очень смешные вопросы. Например: «Скажите, пожалуйста, почему все психиатры евреи, а все сумасшедшие — русские?» Я, человек весьма находчивый, услышав такое, просто опешил! Должен был оправдываться, называть фамилии русских психиатров… Особо бурно антисемитизм цветет в Интернете. Приходиться сталкиваться с очень смешными и одновременно злыми вещами, которые не соответствуют действительности.
Однажды я пошел со своим старшим внуком в Музей Пушкина на Старом Арбате. Он, мальчик длинноволосый, все время чесался. Надо сказать, что моя жена русская, сын, соответственно, тоже русский, значит, внук и подавно. Жена сына тоже русская. Так вот, оказалось, что у внука вши. В то время я вел колонку в газете «Известия» и написал в связи с этим статью — вполне безобидную, с юмором. О проблеме педикулеза в целом. В Советском Союзе педикулеза не было, сегодня же он на каждом углу и абсолютно не зависит от социального положения. Что тут началось! Интернет кишел гневными сообщениями: мол, «все еврейские дети вшивые», «еврейский дедушка повел своего еврейского внука…» и все в таком духе. Бред, но с такой, я вам скажу, злобой все это было сказано… Мне, как человеку впечатлительному, было очень неприятно.
Однажды я опубликовал в своем ЖЖ запись, посвященную моей бабушке, Зельде Израилевне. Ее мужа расстреляли, а ее саму отправили в Акмолинский лагерь жен изменников Родины (АЛЖИР). В общей сложности она провела в лагерях около 25 лет. После того как я выложил эту запись, начался какой-то кошмар. В комментариях кто-то выложил изображение человека с простреленной головой и с примечанием, что в скором времени та же участь ждет и меня. Я попросил усилить охрану в клубе «Петрович» и закрыл свой ЖЖ. Закрыл не от чувства страха, а из-за того, что с этого момента вести его мне стало просто неинтересно. И все-таки мне кажется, что сегодня мы имеем дело с неким абстрактным антисемитизмом. Игорь Губерман рассказывал о своих сокамерниках, которые, утверждая, что во всем виноваты евреи, в то же время говорили ему: «Гарик, при чем здесь ты?» Евреи — это некие злодеи, а вовсе не сосед Соломон, с которым можно выпить и поговорить по душам. Не исключено, что эта абстрактность выражается в конкретных лицах. Чего только стоят наши олигархи-евреи, приятными которых никак не назовешь. (Из интервью на сайте Jewish.ru 3.06.2011 – А.З.)
*****
В русском языке имеется несколько слов, которые вызывают у меня буквально физиологическое отвращение. Это вовсе не мат, к которому я отношусь с глубоким уважением. И даже не слова-паразиты. Это обычные слова. У моего девятилетнего внука такое слово — «пузырь». У меня одним из таких слов является слово «полукровка». Есть в этом слове что-то уменьшительно-пренебрежительное, что-то неопределенно-оскорбительное, что-то розовато-сероватое. Впервые я услышал слово «полукровка» в школе. В школе вообще все впервые. Уже не помню, кто в меня этим словом запустил. Пролетев, оно глубоко вонзилось в меня. Поранив и застряв надолго. Что поделаешь, я был и остаюсь человеком чувствительным и легкоранимым. Когда дома я раскрыл потрепанную метрику и обнаружил, что папа у меня русский, а мама — еврейка, меня пробил холодный и липкий пот. Мне вдруг стало страшно и стыдно за этот страх. Полукровка. Я никак не мог распутать этот национальный клубок, состоящий из крайне противоречивых чувств. А в подростковом возрасте понять, кто ты — болезненно важно. Одну мою бабушку, которая жила с нами, звали Зельда Израилевна. Бабушка была верным ленинцем и, несмотря на свое отчество, активным противником «израильской агрессии». Я боялся, что мои одноклассники узнают, как ее зовут. И мне за это стыдно до сих пор. Одноклассники у меня были замечательные, но страх этот был неосознанным. Ничего еврейского в бабушке не было. Кроме имени. Из всех слов на идише она знала только слово «тухес» — «попа». И довольно часто его, это слово, употребляла как некоторое ругательство. Готовила моя бабушка себе иногда морковку в молоке и с изюмом. Тушила. Получался упрощенный цимес. Десертное блюдо. Только себе бабушка готовила не потому, что была жадной, а потому, что остальные домочадцы это блюдо не только не любили, но и смотреть на него не могли. Моя бабушка ничего не знала про кашрут. У нее была другая религия — коммунизм. Другой бог — Ленин. Ленин из фарфора стоял у нее на письменном столе. Мои одноклассники любили протирать у него пыль на лысине. Маленькие подростки-диссиденты середины семидесятых. Еще бабушка любила говорить: «Когда еврей ест курицу? — Когда курица больна или еврей болен».
Другую мою бабушку звали Антонина Игнатьевна, но вот фамилия у русской бабушки была «какая-то нерусская” — Билжо. Мягкий знак появился потом у папы. Паспортистке так показалось красивее. Двух бабушек я любил одинаково. В школьном журнале с зелеными страницами на последней, там, где список учеников в алфавитном порядке и их адреса, была и графа «национальность». В длинном столбце, состоявшем из слов «русский» и «русская», было всего два пропуска. У татарина Гены Никифорова и у меня. Учителям казалось, что они деликатно подошли к национальному вопросу. Так кто я? Этого я никак не мог понять. Нет, то есть я-то был уверен, что я русский. Но выходит, что так думал я один. Стоит ли описывать те чувства, которые я испытывал, получая советский молоткастый, серпастый паспорт с графой «национальность»? Думаю, что не стоит. А прошло все очень деликатно-формально. И когда я раскрыл паспорт, я увидел написанное черной тушью каллиграфическим почерком с разнообразными завитушками слово «русский». По папе. По закону. Русский. Но Бильжо… А еще я переживал, что обидел маму. В конце восьмидесятых я возвращался с работы из психиатрической больницы имени Кащенко. В час пик. В подземном переходе напротив выхода из метро стоял здоровый, одетый во все черное «баркашовец» и всем раздавал какие-то листовки. Увидев меня, он жестом меня подозвал. А надо сказать, что я всегда был внимательным и любопытным. Это мне помогало. Но и страдал я из-за этого не раз. Собственно говоря, и подозвал он меня потому, что я его внимательно разглядывал. Я подошел к нему — опять же из любопытства. И тут… Тут он трогательно кладет мне руку на плечо, дает листовку и говорит: «Ты приходи обязательно. Там все написано. Я вижу, ты — наш!!!» Оба-на! То, что меня всегда любили душевнобольные и маргиналы, я всегда знал. Но что так? Эту листовку дома я вручил своей жене, урожденной Захаровой, взявшей мою непонятную фамилию Бильжо. Эту листовку я сохранил на память как охранную грамоту. В Теплом Стане я жил со своей женой, маленьким сыном и таксой Дездемоной на первом этаже в маленькой квартирке. Лоджия выходила к заднику овощного магазина, на глухую стену которого постоянно мочились местные алкоголики. Несколько покачивающихся спин были в кадре всегда. Через стенку от нас жили алкоголики, которые пили не просыхая. Они не связывали свой питейный цикл со временем суток. Их питейный цикл был связан исключительно с их алкогольной физиологией. Проснулся — выпил. Выпил — подрался. Устал — заснул. Проснулся — выпил… Такса Дездемона не любила непорядок. И лаем пыталась его навести, выскакивая на лоджию. «О, опять еврейка лает», — говорили мои недовольные соседи-алкоголики. Однажды в Праге я был в прямом эфире на «Радио Свобода». Вел программу замечательный Петя Вайль. Звонили нам исключительно антисемиты. Когда они нас достали своими вопросами, я спросил радиослушателя-антисемита: «Почему вы решили, что я еврей?» — «Фамилия у вас — Бильжо». — «А вы знаете, что это аббревиатура?» Петя в ужасе смотрел на меня, открыв рот в ожидании расшифровки. «Ну и что это значит?» — не успокаивался занудливый антисемит. Надо сказать, говоря, что это аббревиатура, я не предполагал, что меня попросят ее раскрыть. И тут вдруг меня осенило: «Бог; Истина; ЛюбовЬ; Жизнь; Отечество». На той стороне эфира раздался какой-то глухой стук. По-моему, человек упал со стула. На этом дурацкие звонки прекратились. С тех пор идиотам свою фамилию я расшифровываю именно так. Как-то во время застолья с друзьями я придумал себе «статью», по которой меня могли бы посадить типа как бы при Сталине. Мол, лучше я сам сформулирую, чем кто-то коряво это сделает за меня. Звучала она так: «За издевательства над образом русского человека в карикатурной серии “Петрович”». Спустя несколько лет в «Литературной газете» появилась заметка, в которой автор раскрывал придуманный мной тезис на полном серьезе. Дело в том, что безумцы выдвинули меня тогда на Государственную премию, к получению которой я был близок, именно за этот «сериал», и автор заметки оказался сильно возмущен этим фактом. Он же был настоящим русским патриотом. Как он думал… Нет, все-таки у полукровки и психиатра есть одно большое преимущество — отвечать на вопрос о национальности снисходительной улыбкой. (Статья ”Полукровие” на сайте ”Русский пионер” №36 2.05.2013 – А.З.)
Комментарий: Андрей Бильжо — художник-карикатурист, создатель культового персонажа Петрович. Особую популярность он приобрел, участвуя в телепрограмме Виктора Шендеровича «Итого», где выступал в роли врача-мозговеда, рассказывавшего истории из жизни «маленькой психиатрической больницы». Бильжо знаком с этим вопросом хорошо, так как по профессии он врач – психиатр.
По крови я – еврей, по культуре – русский, а по воспитанию – советский.
*****
Сейчас почти все стороны сходятся на том, что конфликт должен быть решен миром… Думаю, что это вполне возможно, если исходить только из интересов трудовых евреев и арабов, которые живут или имеют право жить в Палестине. Что же нужно трудовым палестинцам арабам? Они имеют право на свое независимое государство в пределах части бывшей Палестины. Они имеют право на репарации со стороны Израиля. Эти репарации должны быть денежными, в виде оборудования, научно-технической помощи, помощи квалифицированными кадрами… Израиль в свое время получал репарации от ФРГ. Теперь он должен в виде компенсации пострадавшим палестинским арабам платить репарации будущему палестинскому государству арабов. Заинтересованы ли в этом трудовые палестинские евреи? Безусловно, да. Единственный шанс покончить с палестинским конфликтом состоит в том, чтобы установить хорошие отношения между двумя палестинскими государствами. Если Израиль поможет становлению и процветанию арабского палестинского государства, это будет прочной базой добрых взаимоотношений – постепенно, спустя определенный исторический период ненависть должна отступить. Что же еще нужно трудовым израильтянам? Им сегодня нужна уверенность в безопасности своего государства, когда еще ненависть существует. Для этого есть только один путь: предоставить Израилю право на строительство и аренду стратегически важных военных баз, которые будут находиться в арабской Палестине и, возможно, частично на сирийской и египетской землях… Когда ненависть отступит, исчезнут и военные базы. Тогда они просто-напросто будут не нужны. Все остальные вопросы – границы, Иерусалим, проливы и прочее – менее существенны (Публикация А.Новикова. Из записки в ЦК КПСС в июле 1975 года – А.З.)
Комментарий: Так великий шахматист пытался урегулировать ближневосточный конфликт, написав письмо в ЦК КПСС. К письму М.М.Ботвинника приложена справка следующего содержания. На беседе в Международном отделе ЦК КПСС 11 июля 1975 г. М.М.Ботвиннику была разъяснена позиция Советского Союза по вопросам ближневосточного урегулирования. При этом было обращено особое внимание на то, что в основе советской внешней политики лежат принципы, разработанные В.И. Лениным. К их числу относятся признание права наций на самоопределение, уважение национальной независимости и суверенитета государств, равноправие, невмешательство во внутренние дела других государств и др. Содержащееся в письме М.М.Ботвинника предложение о создании израильских военных баз на территории соседних арабских государств не учитывает этих принципов. М.М.Ботвинник выразил удовлетворение состоявшейся беседой. Ботвинник вырос в ассимилированной семье, отец запрещал домашним разговаривать на идиш, чтобы сын чувствовал себя русским; однако жизнь заставляла его сталкиваться с обывательским антисемитизмом. В воспоминаниях Ботвинник так писал о своем происхождении: «… положение мое “сложное”: я еврей по крови, русский — по культуре, советский по воспитанию». Ботвинник проявил гражданское мужество, публикуя в «застойные годы» теплые отзывы об Израиле, в частности о П. Рутенберге, о киббуцах. Он высказывался в защиту права евреев жить на своей древней родине. В отличие от многих известных советских деятелей культуры и науки — «лиц еврейской национальности» — Ботвинник не подписал ни одно из антиизраильских коллективных писем.
******
Я, как человек с юмором, отвечаю: пусть эти споры (по поводу его национальности – А.З.) продолжаются… Я, честно говоря, не совсем понимаю, что есть еврейский юмор, что есть — русский юмор и так далее. По-моему, юмор интернационален. Да и вообще, одному человеку присуще шутить, а другому нет. Я, как видите, человек с юмором. Точно не припомню (откуда он знает столько еврейских анекдотов – А.З.). Возможно, нахватался в Израиле. Там живет много моих — друзей, и, в общей сложности, я гостил там не меньше десяти раз. Отдыхал и в Хайфе, и в Тель-Авиве, и на Средиземноморье… Я — нет ( ответ на вопрос – соблюдает ли он еврейские традиции, Кашрут, например – А.З.). Но, кашрут соблюдают те люди, которые приглашают меня выступить в — еврейских концертах. Кстати, я всегда с превеликим удовольствием принимаю участие в подобных мероприятиях…Дают ли знать о себе гены? (После паузы) М-м-м… Все же сохраню интригу… Чтобы не проклинали. (Из интервью в журнале ”Алеф” № 1 – 2007 – А.З.)
