Archive for the ‘22. Именитые евреи США’ Category
Уважаемые господа! Оформление рубрики ”Именитые евреи США” осуществляется с вашей помощью. Предлагайте статьи на данную тему, которые представляют определённый интерес. Мой адрес – anatoliy_zelikman@yahoo.com Присланные материалы будут с благодарностью опубликованы вместе с вашей фотографией. А. Зеликман
Одна из них – «Беспокойство в Племени. Конфликт американских евреев вокруг Израиля», написанная профессором Северо-Восточного университета Довом Ваксманом. Другая – «Звезда и полосы. История внешней политики американских евреев», ее автор – известный специалист по международным отношениям Майкл Барнетт, в настоящее время работающий в Джорджтаунском университете.
Монография Ваксмана – типичный пример того, как либеральное еврейское сообщество смотрит на Израиль. Делая краткий обзор взглядов американских евреев на Израиль в предыдущие десятилетия, Ваксман приходит к выводу, что время идеализма прошло. С его точки зрения, раньше американские евреи были очарованы Израилем, теперь же деятельность правозащитных групп – в том числе чисто еврейских – раскрыла им глаза на правду. При этом, по его мнению, Израиль не должен удивляться и обижаться на эту реакцию, так как, прежде всего, критики движимы заботой и сочувствием по отношению к еврейскому государству. Они надеются, как заключает уже Абрамс, «спасти Израиль от самого себя». Абрамс не скрывает, что считает такое объяснение продиктованным в большей степени идеологией, чем фактами, и уделяет заметно больше внимания построениям Барнетта.
В своей книге «Звезда и полосы…» Барнетт старается разобраться, что побуждает американских евреев оценивать Израиль так или иначе. Он обращает внимание, что вплоть до конца 1960-х годов евреи в Америке в принципе почти не обращали внимания на Израиль. По мнению Барнетта, связано это было, прежде всего, с тем, что наиболее влиятельными американскими еврейскими организациями руководили тогда потомки немецких евреев. Немецкие же евреи традиционно и последовательно выступали против сионистского проекта. Парадоксально, но даже трагедия европейского и немецкого еврейства в годы Второй мировой войны не оказались убедительным контраргументом против старых предубеждений. Положение стало меняться в конце 1960-х – повлияли на это «чудо» Шестидневной войны и постепенное осознание Холокоста как одного из главных пунктов еврейской идентичности. Кумулятивный эффект от этих факторов и превратил симпатии к Израилю в важную часть мировоззрения американского еврейства. Сам Абрамс согласен с этими оценками и уверен, что на это также сильно повлияла борьба советских евреев за право репатриации, горячо поддерживаемая американским еврейством.
Тем не менее, как считает Барнетт, отношение американских евреев к Израилю изменилось вместе с их осознанием своей миссии. Они ушли от идеи, что главной заботой каждого члена общины должна быть защита евреев от внешних угроз и благополучие общины. В Америке большинство евреев склонилось к взглядам реформистского иудаизма, где более важен принцип «тикун олам», то есть идея исправления мира. Обычно это интерпретируется как борьба за глобальную социальную справедливость и против любой дискриминации – взамен только поддержки «своих». Как объясняет Барнетт, значительная часть американских евреев не поддерживает Израиль просто потому, что не фокусируется на нем. Они считают, что Израиль – сильное государство, способное за себя постоять, а в мире достаточно тех, кому гораздо хуже и кому надо помочь, чтобы сделать этот мир лучше. В конце концов, как утверждает Барнетт, сейчас лишь 3,5% евреев проживает в авторитарных странах. Значит, за остальные 96,5% можно особенно не беспокоиться.
Представляя эти взгляды, впрочем, сам Абрамс подчеркивает, что объяснений Барнетта недостаточно. В конце концов, для того чтобы считать, что жителям Израиля не угрожает никакой опасности, когда в Сирии и на Синайском полуострове действует ИГИЛ, а на улицах израильских городов на евреев нападают террористы с ножами, надо иметь особую фокусировку зрения. При этом, согласно приводимой Абрамсом статистике, лишь 40% американских евреев, несмотря на различные программы поддержки, хотя бы раз съездили в Израиль. Среди членов еврейских общин других стран этот показатель заметно выше (среди австралийских евреев он равен 80%, французских – 70%, а у британских доходит до 95%).
Анализируя эти и многие другие данные, Абрамс приходит к выводу, что проблема падающей поддержки Израиля среди американских евреев не в политике государства Израиль, а в том, что еврейство перестает быть большой ценностью для заметной части американских евреев. Такие вопросы, как внутриконфессиональные браки и поддержание религии, волнует все меньшее число американских евреев. По данным статистики, почти 60% браков, которые заключают сейчас американские евреи, регистрируются с нееврейским супругом, а среди детей смешанных пар процент выбравших еврейских супругов еще меньше. При этом лишь 20% из заключивших брак с нееврейским супругом заявили о намерении воспитывать своих детей как евреев. Число тех, кто заявляет о себе как о религиозных евреях, также уменьшается. При этом, подчеркивает Абрамс, процент поддержки Израилясреди религиозных евреев, выросших в еврейских семьях, по-прежнему остается высоким. Иными словами, вопрос не в Израиле, а в том, что американские евреи перестают чувствовать себя евреями. Они в гораздо большей степени просто американские граждане, исповедующие иудаизм.
Абрамс воздерживается от оценок происходящих процессов. Выводит лишь, что американские евреи не являются заведомой опорой Израиля в США и, скорее всего, никогда ею не станут, даже если Израиль пойдет навстречу всем требованиям пропалестинских активистов и превратится в агнца.
Эссе Эллиота Абрамса опубликовано на ресурсе Mosaic magazine. 07.04.2016 Станислав Кувалдин
Самый успешный год у неудавшегося погарского торгаша выдался ровно 90 лет назад, в 1922 году. Именно тогда определилась дальнейшая судьба Соломона Израилевича, родившегося в Погаре в 1888-м. Ему было суждено создать американскую массовую культуру. Впрочем, власть Соломона распространялась на весь мир.
Уроженцу Погара посвящали стихи Евгений Евтушенко и… виолончелист Ростропович. Иосиф Сталин лично просил его передать секретное послание Федору Шаляпину. Во время Карибского кризиса, когда США и СССР едва не вступили в ядерную войну, наш земляк преспокойно проводил гастроли «красного» Большого театра в Америке. Именно он «раскрутил» русский балет в США, открыл Айседору Дункан и Нуриева. Он победил американский расизм, сделав звездой первой величины чернокожую певицу.
Он знал успехи и поражения, ему случалось собирать многотысячные залы и спать на скамейке в парке. Но тогда, в 1922-м, Фортуна повернулась к 34-летнему эмигранту лицом. Три потрясающих проекта сделали его не менее известным и не менее влиятельным, чем президент США.
Блудный сын
Погарский лавочник Израиль Гурков и подумать не мог, что третий его сын будет вершить судьбы культуры в мировом масштабе. Он надеялся, что мальчик пойдет по стезе отца. Именно поэтому он дал Соломону гигантскую по тем временам сумму в 1000 рублей и отправил учиться в Харьковское коммерческое училище.
Но непослушный отпрыск рванул в США, прихватив свою невесту Тамару Шапиро. Сразу скажем, что Тамара, ставшая в Америке Мари, родит Соломону дочь. После смерти жены в 1945-м, Соломон скажет дочери: «Твоя мать была прекрасной женщиной, но она так никогда и не уехала из Погара».
А вот Соломон быстро становился американцем, без сожаления теряя провинциальность буквально с первых минут пребывания в США. Первое, что он потерял ‒ имя. Миграционный чиновник не стал вслушиваться в смущенное мычание паренька, ни слова не знающего по-английски, и росчерком пера перекрестил Соломона Гуркова в Сола Юрока.
После путешествия через океан, от отцовских денег у Сола осталось только три рубля, которые и были обменены в порту на полтора доллара. Этих денег хватило, чтобы добраться до дальних родственников в Филадельфии. Сол Юрок вспоминал, что за полгода жизни в Филадельфии сменил 18 работ: разносил газеты, мыл бутылки, даже был бродячим торговцем и кондуктором трамвая. Однако, его английский оставлял желать лучшего, и неунывающий эмигрант нарывался на неприятности ‒ от обычного увольнения до обливания водой из окна.
С языком у Сола были проблемы до самой смерти. Уже в 60-х знаменитости шутили про него: «Да, Юрок знает шесть языков и все они – идиш».
Поле филадельфийских мытарств, Сол едет в Нью-Йорк, устраивается на работу в магазин (за доллар в день) и вступает в социалистическую партию. Юный «красный» активно продвигает идеи социального равенства, придумывая новые варианты их популяризации. Именно он открывает прием, используемый политтехнологами до сих пор ‒ участие артистов для привлечения новых сторонников.
Малоизвестные артисты не очень-то влияли на ситуацию. Но Юроку удалось уговорить восходящую звезду того времени, скрипача Ефима Цимбалиста, и партсобрание собрало невиданное количество зрителей. При взгляде на гигантскую толпу, в душе коммуниста проснулся капиталист. Сол начал собирать небольшие коммерческие концерты по воскресеньям. Но это был мелкий бизнес.
Три счастливых проекта
Крупный бизнес начался в 1922-м. Первая «золотая жила», которую нащупал Юрок ‒ русский балет. Оказалось, что простой народ с удовольствием воспринимает «элитное» искусство. Сол запустил гастрольный тур русской танцовщицы Анны Павловой. Работать ей приходилось на провинциальных сценах. Однажды Павлова танцевала в луже, налившейся сквозь прохудившуюся крышу клуба. Но это приносило деньги и славу!
И слава помогла найти вторую «золотую жилу». Весной 1922 года Юрок получает телеграмму: «Предлагаю турне на 12 недель: я, великий русский поэт Есенин и двадцать учениц. Минимум четыре представления в неделю. Вы гарантируете 1200 долларов за представление. Айседора Дункан». Сол уже мог позволить себе торговаться: «Предлагаем 40 тысяч долларов за 50 выступлений. Телеграфируйте о согласии». И танцовщица согласилась.
Это тоже был выгодный проект, но несколько хлопотный. Юрок писал об одной загородной прогулке Дункан и Есенина: «Есенин, как водится, стал неуправляем, произошла шумная ссора, и Айседора уехала на такси в город, оставив поэта в смокинге сидеть под проливным дождем. Он вернулся в Мемфис пешком по колено в грязи и приполз в гостиницу утром очень запачканным.
Везде в России он слыл великим Есениным, юным гением, новым Пушкиным. Однако, в Берлине, в Париже, во всей Америке ‒ кто когда-нибудь слышал о Есенине? Эгоист, избалованный обожанием русских, за границей он лишился пьянящего публичного поклонения и становился все ожесточеннее. Он страшно ревновал к известности Айседоры, ревновал настолько, что отказывался вообще признавать ее за артистку».
Третий проект 1922 года был еще сложнее. Это ‒ гастроли Шаляпина, который однажды уже «кинул» Юрока. Сол давно и регулярно приглашал Шаляпина на гастроли, но тот не отвечал на письма. И вдруг в 1915-м великий певец отозвался, телеграммой пригласив Юрока в Париж. Окрыленный импресарио бросил все дела, занял денег на билеты и помчался в Европу. Однако, Шаляпин, оказывается, пошутил! Ехать в США он не собирался.
И вот, спустя 7 лет после злой шутки, Шаляпин все же заключает контракт с Солом. Юрок неплохо заработал, приобрел вес в мире шоу-бизнеса, но нервов потратил немало. «Не буду сегодня петь, ‒ вдруг заявлял Шаляпин, ‒ Простыл я, горло как рубленый шницель». И первые несколько концертов сорвались. Но Юрок нашел способ быстро и действенно уговаривать капризного артиста: «Как жаль! Не можете петь? Я сейчас же расторгну контракт. Правда, это обойдется вам в пару тысяч долларов, но это пустяки по сравнению с вашей репутацией!»
Первый импресарио мира
После трех удачных проектов 22-го года бизнес несостоявшегося погарского лавочника стремительно пошел в гору. И Сол начал ездить по всему миру, безошибочно выбирая будущих звезд. Он буквально навязывал новых артистов владельцам концертных залов: «Я дам вам фунт Артура Рубинштейна, если вы возьмете три унции Исаака Стерна».
Но сложнее всего было сделать звездой темнокожую Мариан Андерсон. Сол и сам не верил в успех: «Цветной народ не делает кассу». В Вашингтоне владельцы концертных залов наотрез отказались сдавать помещения для выступления негритянки. Тогда Юрок решил использовать открытую площадку ‒ Мемориал Линкольна. И концерт собрал более 75 тысяч зрителей! Это был триумф.
Соломон работал со всем миром. Он находил звезд в Латинской Америке и Европе. Но, самое главное, он открыл для США советское искусство.
Продавая Советы в Америку
Начав работать с Советами, Юрок был представлен Сталину. И Иосиф Виссарионович попросил выступить в роли парламентера, передав сбежавшему за границу Шаляпину: «Мы дадим ему денег, если ему нужны деньги. Мы дадим ему дом в Москве. Мы дадим ему и дом в деревне. Скажите ему, чтобы приехал».
Вероятно, Сол выполнил просьбу Сталина. И это открыло ему широчайшие возможности работы с советскими артистами. Он ежегодно бывал в СССР, но хоть на минуточку заехать в Погар ему не позволяли. Один раз ему разрешили встретиться со своими близкими в Минске. Туда привезли его мать и других родственников. А отец Соломона умер еще в 20-х.
Юрок привозил в Америку Большой театр, театра имени Кирова, Эмиля Гилельса, Давида Ойстраха, Владимира Ашкенази, МХАТ, ансамбль Моисеева, Людмилу Зыкину, Святослава Рихтера, ансамбль «Березка», Театр кукол Сергея Образцова. А Ростропович выразил общее отношение артистов, подарив Солу фотографию с автографом:
Если ты умен и юрок,
Не насилуй интеллекта:
Нету лучшего агента,
Чем великий наш Сол Юрок.
Смерть в приемной Рокфеллера
Монополия на работу с Советами, видимо, начинала кого-то раздражать. И в 1972-м в офисе Юрока взорвали бомбу. Было ранено 13 человек, погибла сотрудница офиса Айрис Конес. Евгений Евтушенко, бывший в Америке и посетивший офис после взрыва, написал:
Бедная Айрис,
жертвою века
пала ты,
хрупкая,
темноглазая,
дымом задушенная еврейка,
словно в нацистской камере
газовой…
Сколько друзей,
Соломон Израилевич,
в офисе вашем
в рамках под стеклами!
И на полу –
Станиславский израненный,
рядом Плисецкая
полурастоптанная.
Там, где проклятая бомба
шарахнула,
басом рычит возле чьих-то
сережек
взрывом разбитый портрет
Шаляпина
с надписью крупной:
«тебе, Семенчик…»
Но разве могла бомба остановить «Семенчика»? Только что «Спящая красавица» Рудольфа Нуриева объехала весь мир, и Сол заключил контракт на гастроли оперной труппы Большого театра, планировалось грандиозное шоу «Нуриев и друзья». 5 марта 1974 года Юрок пришел к своему другу Дэвиду Рокфеллеру, чтобы договориться о финансировании проекта. Но войдя в офис банка, он упал замертво. Обширный инфаркт не дал реализовать планы. Соломон Израилевич Гурков, Сол Юрок, не состоявшийся погарский лавочник, не дожил до 86-тилетия один месяц и четыре дня.
Что есть зло? Что есть добро?
Азартные игры — зло. Деньги для государства Израиль — добро. Но деньги добыты доходом с игорных домов, а в прошлом — бутлегерством, т.е. нелегальной торговлей спиртным в годы «сухого закона».
В 1939 году к берегам Кубы подошёл корабль с еврейскими беженцами из Европы, кубинское правительство не разрешило войти в порт. В это время в Гаване находился еврей — владелец всех игорных домов на Кубе и, в силу этого, пользовавшийся огромным влиянием (часть доходов от игорного бизнеса получал тогдашний кубинский президент). Владелец казино отправился в службу иммиграции и смог убедить изменить политику, уплатив за каждого, кто сойдёт на берег, 500 долларов и обещал помощь, пока человек не встанет на ноги.
Что есть зло? Что есть добро?
Я хочу рассказать о совершенно неординарной личности, о Меире Лански. Человек, которого газеты называли «криминальным гением», «шеф шефов всеамериканской мафии», «крёстный отец крёстных отцов» и даже ироничное «кошер ностра», приписывая ему мнимые и действительные преступления, которые так и не удалось доказать.
Это был, несомненно, в высшей степени одарённый человек. Но свои редкие способности он применял, балансируя на грани закона, а временами и переступая ее.
Итак, в апреле 1911 года из Гродно прибыла на Эллис–Айленд семья Шушлановских. Меиру — 10 лет.
Из Гродно мальчик вывез два воспоминания, сопутствующие ему всю жизнь: ребе, которого обвинили в ритуальном убийстве и казнили. (Ребе, естественно, был невиновен. Он нашёл в лесу тело убитой девушки и заявил об этом в полицию. Случай этот произошел до дела Бейлиса и не имел столь широкого резонанса).
И, второе, призыв юного солдата–еврея к своим согражданам: «Евреи, сколько вы можете терпеть!?! Давайте сдачи!»
Давай сдачи! Fight back — стало жизненным принципом Меира.
Несмотря на то, что он был небольшого роста и не очень сильный, его боялись в мальчишеских «разборках» Ловер Ист Сайда. Он был не трус и дрался до последнего зубами, локтями, коленями. Обстановка Ловер Ист Сайда в те годы для подростков — это постоянная борьба различных соперничающих национальных уличных компаний: ирландских, итальянских, еврейских. В одной из них он сталкивается с Сальваторе Лучиано, по прозвищу «Счастливчик», — главой итальянских уличных подростков. После «выяснения отношений» они становятся друзьями на всю жизнь. Эта дружба во многом определила жизненный путь Меира.
Ещё одно событие произвело на юного Меира большое впечатление — уличная игра. Однажды в канун субботы мать послала его в булочную за субботней халой. (Семья Меира и он сам свято соблюдали субботу и все еврейские праздники и обычаи). Он проиграл данный ему на халу «никель». Мать не стала его ругать, она заплакала. И тогда Меир пообещал ей; что никогда не будет проигрывать. Именно «не будет проигрывать». Он долго наблюдал за игрой издали, изучил все особенности и, действительно, больше никогда не проигрывал.
Тогда он и решил для себя, что он будет игроком особого класса. С детства он понял простую вещь — в игре проигрывают все, кроме того, кто держит банк, кому принадлежат игорные дома, автоматы. Кроме того, это всегда наличные. Меир Шушлановский меняет свою фамилию на Лански и, со временем, становится «Ведущим гением Лас–Вегаса», королём казино в Гаване, позднее — на Багамах, одним из богатейших людей Америки и, бесспорно, одним из кумиров толпы.
Лански рассматривал игру только как бизнес (не очень легальный, может быть; есть штаты, где игра запрещена и по сей день): «Ибо люди всегда играли, играют и будут играть». В то же время он исповедывал свой собственный моральный кодекс. Например, он категорически отказывался разрешить проституцию в своих игорных домах и никогда не занимался наркотиками, несмотря на перспективу баснословных доходов.
В годы «Сухого закона» (1919–33 гг.) Лански активно занимается бутлегерством — незаконной продажей спиртных напитков. В те времена американцы пили так, как не пили никогда ни до, ни после.
Лански вступает в союз с канадским владельцем винодельческих заводов Самуилом Бронфманом (в Канаде «сухого закона» не было) и начинает перевозить контрабандой виски через озеро Онтарио. Сэм Бронфман тоже еврей. И вскоре Онтарио в «народе», а иногда, и в газетах стали называть «еврейское озеро». И хотя контрабандное виски пили все, тем не менее, оно тоже подогревало антисемитские настроения. Кстати сказать, контрабандой алкоголя занимались не только евреи, но видела пресса только их (Одним из конкурентом Меира Лански в этом бизнесе был основатель клана Кеннеди Джозеф Кеннеди. В настоящее время готовится материал о взаимоотношениях этих воротил нелегального бизнеса. — Прим. ред.).
Торговля виски давала баснословные прибыли, несмотря на то, что половина доходов уходила на подкуп таможни, полиции, чиновников. Продажа контрабанды была поставлена на широкую ногу. Спиртные напитки производить и продавать было нельзя, но закон не распространялся на производство спирта для медицинских целей. Организация Лански приобретает или вступает в доли с хозяевами спиртовых заводов. А дальше шотландское виски смешивается с дешёвым спиртом, подкрашивается (у Лански был приличный штат химиков), разливается по бутылкам с этикетками высших сортов и отправляется в сеть кафе и магазинов, где нелегально продается.
Один из таких ресторанов — «Chumley’s», замаскированный под гараж, существует и сейчас по адресу 86 Bredford St. в Нью-Йорке. Естественно, сейчас — это обычный ресторан с разрешением на продажу спиртных напитков, выставленном в окне. Но до сих пор он привлекает массу посетителей своей историей подпольного кабачка, который посещали знаменитые представители богемы, жившие в Гринвич Вилладже — Джон Гульд, написавший «Всемирную историю в диалогах», без единого знака препинания, поэтесса Эдна Милаи и классик американской литературы Джон Лос–Пасос.
На пике «Сухого закона» было установлено, что на 17 млн. галлонов купленного в Канаде виски, было продано 49 млн. галлонов виски «а ля Меир Лански». В 1925 году Лански как–то сказал, что его бизнес больше бизнеса Генри Форда и, возможно, был прав.
В 1933 году «Сухой закон» был отменен. Но ещё раньше Лански возвращается к своей первой любви — азартным играм. Он создаёт сеть игорных домов в Кливленде, Детройте, Чикаго.
В 30–х годах у одного из друзей–компаньонов Лански — Бени Зигеля рождается идея о создании в Лас–Вегасе, в пустыне, игорной столицы страны. Лански, Зигель, Лучиано и ещё несколько человек создают кампанию по строительству игорных домов и гостиниц в Лас–Вегасе, созданию игорной столицы Америки по примеру европейского Монте–Карло. Лас–Вегас строится так, чтобы «средний» американец почувствовал себя миллионером. Роскошные гостиницы с большим количеством зеркал, хрусталь, бархат, мрамор и такое расположение служб, что куда бы ни направлялся человек, он вынужден пройти через казино. Лас–Вегас строился долго, только в 1947–м году были открыты его гостиницы и игорные залы.
Различного рода авантюр и приключений, вплоть до убийства инициатора проекта Бени Зигеля, хватило не на один десяток голливудских фильмов с захватывающим сюжетом.
Но это одна сторона жизни М.Лански. А вот другая: Между 1945 и 1947 годами Израиль ведёт тяжелейшую борьбу за право на существование. Европейские страны не продают оружие для израильской армии. Америка также держит нейтралитет. И вот Лански, пользуясь своим влиянием на восточном берегу, особенно в доках Нью–Йорка и Нью–Джерси, смог переправить в Израиль оружие, которое вернулось в Америку после окончания Второй мировой войны. Половина его была совершенно новой.
Это была замечательная стремительная операция от Нью–Йорка до Хайфы. Более того, ему удалось прервать нелегальные поставки оружия Египту.
Обычно Лански удавалось всё. После признания государства Израиль Соединёнными Штатами (через 11минут после его провозглашения) Лански переводит большие деньги для нового государства.
В отличие от итальянских «крестных отцов», которые передавали свои «семьи» детям, руководители еврейской мафии старались сделать своих детей респектабельными гражданами страны. Сын Лански — Павел Лански, окончил военную академию Вест–Пойнт, капитан военно — воздушных сил, воевал в Корее; выйдя в отставку, занимался преподавательской работой. Дочь получила прекрасное образование, вышла замуж за бизнесмена, очень далёкого от криминала. Вообще, с частной жизнью Лански не связано ни одного скандала: верный муж, прекрасный отец, верующий еврей. Но зато в жизни общества нет такого преступления, в котором бы его не обвиняли. «Шеф–шефов мафии», «крёстный отец крёстных отцов», — это обычные эпитеты, которыми сопровождалось его имя в газетах. За ним по пятам ходили люди из ФБР, все его телефоны постоянно прослушивались, регулярно проводились обыски, однако, властям не удавалось предъявить ему каких–либо обвинений. Себя он рассматривал, как жертву антисемитизма. Правда это или нет — сказать трудно, хотя ФБР, подавая о нём рапорты, обычно подчеркивало «еврейский элемент» в организации криминала. В 1970 году Лански, наконец, устал от постоянного надзора, ему было уже 69 лет, да и сердце от такой нервной работы стало сдавать. Он уезжает в Израиль, для которого немало сделал не только личными денежными взносами, но и «производственными» отчислениями с доходов всех отелей и казино Лас–Вегаса.
У Лански туристическая виза на два года, но он планирует остаться в Израиле навсегда. У него там масса связей и даже премьер–министр Голда Меир удостоила его своей аудиенции.
ФБР, тем не менее, настоятельно требует выдачи Лански.
Голда Меир симпатизировала Лански, но, естественно, намеревалась его предать, считая, что таким образом укрепит безопасность Израиля (Ученикам, изучающим иудаизм, на каком–то этапе задают задачу: «Враг осадил город и требует выдать определенного человека, иначе, если враг захватит город, то разрушит его. Вы должны принять решение». Так вот, по иудейской религии, надо сражаться!
В 1973 году 6 октября в праздник Судного дня арабы напали на Израиль. Страна была не готова. Ценой огромного перенапряжения и жертв, а также за счет грубейших ошибок египтян война была с блеском выиграна, но правительство Голды Меир в начале 1974 года было вынуждено подать в отставку. — Прим. ред.).
Лански не стал дожидаться унизительной и для Израиля и для него самого процедуры передачи его американским властям и в ноябре 1972 года, за несколько дней до истечения срока визы, сам покинул пределы Израиля. Агенты ФБР шли за ним по пятам. Ни одна страна мира не приняла Меира Лански, несмотря на законные документы и наличие въездных виз. Облетев полмира, он приземлился в Майами.
Состоялся суд, но в ходе судебного разбирательства все обвинения были сняты по причине их бездоказательности. Несмотря на это, заграничный паспорт Меира Лански был аннулирован, и выехать за пределы Соединённых Штатов он не мог.
Последние годы Лански провёл в Майями в своих апартаментах и скончался в возрасте восьмидесяти одного года.
Однажды репортёры его спросили: «Из всего, что Вы сделали в этой жизни, чем Вы гордитесь больше всего?»
В ответ он не вспомнил о бутлегерских миллионах, о своей помощи Израилю, даже о сыне, закончившим сверхпрестижный Вест–Пойнт, о своих благополучных внуках. Он сказал, что наибольшей своей заслугой считает борьбу и победу над официальным антисемитизмом в Америке.
«Люди приходили в наши казино и играли, а когда возвращались в Нью–Йорк или Вашингтон, произносили набожные речи о том, как аморальны игры. Но они не говорили в своих речах о том, что может быть много хуже. Когда мы начинали, большая часть Флориды и многих других районов страны были закрыты для евреев. До Второй мировой войны евреям запрещалось входить внутрь многих отелей, казино и апартаментов. Наши казино были прекрасным местом, открытым для всех. Евреи, христиане, арабы, черные могли приходить к нам и играть».
И еще одно его высказывание, которое нельзя не привести: «Когда Б-г спросит меня «Что ты делал на Земле?», я отвечу, что был евреем».
Таков был Меир Лански — «Шеф шефов мафии».
Как сообщает новостной портал РИА Новости, американский ученый Барух Блумберг, получивший в 1976 году Нобелевскую премию по медицине за работу по исследованию гепатита B, скончался на 85-м году жизни во время конференции НАСА в штате Калифорния, сообщает в четверг агентство Франс Пресс со ссылкой на американское космическое агентство.
Причиной смерти стал сердечный приступ. Блумберг с 1999 года по 2002 год возглавлял Институт астробиологии НАСА. Нобелевскую премию ученый получил за то, что его исследования позволили идентифицировать вирус гепатита B. Гепатит B является инфекционным заболеванием, поражающим печень человека. Передается, преимущественно, через кровь. Гепатит B бывает острым и хроническим, может привести к тяжелым осложнениям и гибели человека. Краткая биография (по материалам сайта электронная библиотека «Наука и техника») Американский врач и ученый Барух Самуэль Блумберг родился в Нью-Йорке, в семье юриста Мейера Блумберга и Иды Блумберг (Симонофф). В семье было трое детей, и Барух был вторым ребенком. В 1943 г. он окончил среднюю школу в Бруклине и поступил на службу в десантные части военно-морских сил США. Вскоре он был направлен для изучения физики в Юнион-колледж в Шенектади (штат Нью-Йорк). В 1946 г. Блумберг получил звание лейтенанта и демобилизовался, в этом же году он получил степень бакалавра в Юнион-колледже и поступил в аспирантуру по математике Колумбийского университета. Но на следующий год он по совету отца перешел в Колледж врачей и хирургов Колумбийского университета для изучения медицины. В 1951 г. Блумберг получил медицинский диплом и стал врачом-интерном в госпитале Бельвю в Манхэттене. Затем он в течение двух лет работал в отделении артритов Колумбийского пресвитерианского медицинского центра, где изучал химические свойства гиалуроновой кислоты – важнейшего компонента соединительной ткани, выполняющей, в частности, опорную и трофическую функции. С 1955 по 1957 г. Блумберг продолжал исследовать гиалуроновую кислоту уже в качестве аспиранта по биохимии в Баллиол-колледже в Оксфорде. Здесь он начал также изучать разнообразие белков в организме человека. После получения в Оксфорде докторской степени Блумберг вернулся в Соединенные Штаты и поступил в Национальный институт здравоохранения (НИЗ) в Бетесде (штат Мэриленд). Здесь в качестве руководителя отдела географической медицины и генетики он исследовал полиморфизм белков у обитателей разных регионов планеты. В 1960 г. к нему присоединился английский ученый Энтони Аллисон, с которым Блумберг вместе работал в Оксфорде. Блумберг начал интересоваться физиологическими различиями между представителями разных человеческих популяций после своей поездки в 1957 г. в Суринам, где его поразила разница в подверженности заболеваниям у разных этнических групп. Занимаясь исследованиями гиалуроновой кислоты в Оксфорде, он овладел современными методиками очистки и различения белков на основании малейших химических различий, в частности методом электрофореза в геле. Блумберг решил использовать эти методики для выявления различий между белками (полиморфизма) у людей с различными генетическими особенностями. В ответ на инородные агенты, или антигены, иммунная система человека вырабатывает антитела. Антитела гораздо более чувствительны к различиям между белками, чем химические методы, которые использовали Блумберг и Аллисон. Ученые поняли, что они могут для выявления полиморфизма использовать естественные механизмы, о которых они раньше не думали. Впоследствии Блумберг вспоминал: «Мы решили проверить гипотезу, согласно которой у больных, которым многократно переливалась кровь, могут вырабатываться антитела против одного или нескольких полиморфных белков сыворотки (как известных, так и неизвестных), которых у них самих от рождения не было, но которые имелись у доноров». В своей работе Блумберг и Аллисон использовали кровь лиц с такими заболеваниями крови, как гемофилия, анемия или лейкоз. Этим больным часто бывают необходимы ежегодно десятки переливаний крови от разных доноров. Задача Исследователей заключалась в том, чтобы определить, будут ли антитела крови вызывать преципитацию (осаждение) антигенов разных сывороток (жидкой части крови, получающейся после удаления ее форменных элементов), соответствующих крови представителей разных этнических групп. С помощью этих методик они могли выделять различные варианты основных белков плазмы. В 1963 г. исследователи сделали неожиданное открытие. Они выделили из крови больного гемофилией, жившего в Нью-Йорке, антитела, реагирующие только с одной сывороткой, полученной от австралийского аборигена. Блумберга и его коллегу не удивил тот факт, что этот абориген, принадлежащий к отдельной и изолированной расе, отличался от остальных лиц; однако они не могли понять, почему у больного гемофилией из Нью-Йорка встретился этот так называемый австралийский антиген, который, как считалось, имеется только у аборигенов. В 1964 г. Блумберг перешел в Научно-исследовательский институт рака в Филадельфии и здесь продолжал изучать распределение австралийского антигена. Вместе со своими сотрудниками он обнаружил, что этот антиген не столь тесно связан с принадлежностью к определенной этнической группе, как они предполагали. Если бы австралийский антиген был одним из вариантов естественного человеческого белка, то он должен был бы оставаться у носителей этого белка на всю жизнь. Поэтому, когда у одного из обследуемых, не имевшего этого антигена, после перенесенного заболевания печени он появился, Блумберг понял, что речь здесь идет не о полиморфизме белков, а о связи антигена с определенным заболеванием. К 1967 г. Блумберг и его сотрудники были уже убеждены в том, что австралийский антиген связан с вирусом гепатита В, вызывающего воспаление печени. С 60-х гг. заболевания гепатитом в Соединенных Штатах обрели характер эпидемии, но в других странах это заболевание встречалось еще чаще, поразив к тому времени около 100 млн человек во всем мире. Однако вирус гепатита В не удавалось выявить. Он не выращивался в культурах клеток тех типов, которые разработал Джон Эндерс для изучения полиомиелита, и поражал лишь человека и шимпанзе. Хотя и было установлено, что гепатит В может передаваться при переливаниях крови, до работ Блумберга не существовало способа определить наличие вируса в крови. После того как Блумберг установил связь между австралийским антигеном и гепатитом В, были разработаны программы определения вируса в консервированной крови, что снизило риск одного из главных осложнений при переливаниях крови. Предупреждение сывороточного гепатита было лишь первым важнейшим следствием открытия Блумберга. Первоначально он со своими сотрудниками предполагал, что австралийский антиген является генетически предопределенным вариантом белка человека потому, что, если человек имеет этот антиген, он сохраняет его на всю жизнь. У большинства лиц, заболевших гепатитом В, вырабатываются антитела против наружной белковой оболочки вируса (поверхностного антигена – HBsAg), и в результате человек выздоравливает. Однако примерно один из 100 больных при этом становится вирусоносителем. Хотя такие люди внешне и здоровы, вирус и антиген HBsAg у них сохраняются десятки лет после заражения. «Мы поняли, что существование носителей дает возможность разработать необычный метод производства вакцины», – писал впоследствии Блумберг. Дело в том, что можно было получать иммунизирующий антиген непосредственно из крови носителей. Антиген HBsAg без самого вируса был выделен у носителей вируса гепатита В, очищен и оказался безвредной и эффективной вакциной. Эта естественная вакцина против гепатита впервые поступила в продажу в 1982 г., однако она оказалась чрезвычайно дорогой в связи с тем, что материал для ее производства можно было получать лишь от очень небольшого числа всех больных гепатитом. В то же время успех разработок Блумберга побудил к созданию вакцин на базе HBsAg, вырабатываемых бактериями, измененными с помощью методов генной инженерии. В 1976 г. Блумбергу совместно с Карлтоном Гайдузеком была присуждена Нобелевская премия по физиологии и медицине «за открытия, касающиеся новых механизмов происхождения и распространения инфекционных заболеваний». Кроме изучения носителей вируса гепатита, Блумберг также получил данные о том, что заражение вирусом гепатита В может приводить к раку печени. За время своей научной деятельности Блумберг работал во многих областях, и он как бы олицетворяет наступление новой эпохи в биомедицине, когда решение той или иной проблемы может быть найдено только на стыке между иммунологией, вирусологией, генетикой, биохимией и молекулярной биологией. С 1964 г. Блумберг – заместитель директора по клиническим исследованиям Научно-исследовательского института рака в Филадельфии. В 1977 г. он получил звание профессора медицины и антропологии Пенсильванского университета, а в 1983…1984 гг. работал в должности профессора-консультанта в Оксфордском университете. В 1954 г. Блумберг женился на художнице Джин Либсман; у них четверо детей. Кроме Нобелевской премии, Блумберг удостоен также многих других наград, в т.ч. премии Эппингера Фрейбургского университета (1973) и премии Пассано по медицине Фонда Пассано (1974). Источник: РИА Новости |
Я всегда удивлялся: почему взрослого человека называют Яшей, почему не Яковом? Точно так же и в наше время: Люба Успенская, Миша Шуфутинский, Алеша Димитриевич, как будто все они — дети. Впрочем, Хейфец и Яковом не был, его настоящее имя — Иосиф.
Иосиф Хейфец родился 2-го февраля 1901-го года, и не в Одессе, как я уже сказал, а в Вильнюсе. Вильнюс в то время тоже был почти еврейским городом и назывался Вильно. Отец Иосифа — Рувен Хейфец — был скрипачом, а мать Анна содержала бакалейную лавку. Кроме сына у них были еще две дочери. Имя Яша происходит, вероятно, от древнееврейского эквивалента имени Иосиф — Яшап, так называла сына мама — Яша. Впоследствии сам Хейфец этого имени не любил. Оно имело хождение в музыкальном мире, в отношениях с менеджерами, публицистами и критиками. Студенты же и прислуга в доме называли его Мистер Хейфец, более близкие люди — Мистер Эйч. И только самые близкие друзья называли музыканта Яша. Не очень близким друзьям, с которыми Хейфец общался регулярно, он разрешал называть себя Джимом. Дело в том, что в молодые годы Хейфец писал песни под псевдонимом Джим Хойл.
Уже в три года Яша обнаружил музыкальный талант и стал учиться игре на скрипке – сперва у своего отца, потом в вильнюсской музыкальной школе у педагога Элиаса Малкина. В 6 лет Хейфец выступал уже перед зрителями со скрипичным концертом Мендельсона. В 8 лет он закончил музыкальную школу и стал ездить по разным городам с концертами. Надо отметить, что Хейфец получил хорошее музыкальное образование, но он никогда не учился школьным предметам, и никакого общего образования у него не было.
В 1910-м году приезжавший в Вильно к друзьям Леопольд Ауэр, концертмейстер Санкт-Петербургского Императорского симфонического оркестра и профессор консерватории, прослушал юного вундеркинда и предложил ему заниматься у него в классе. Ауэр — венгерский еврей — был выдающимся педагогом и скрипачом. Ему, между прочим, Петр Ильич Чайковский посвятил свой скрипичный концерт. Однако, когда Ауэр попросил Чайковского внести в концерт некоторые поправки, композитор обиделся и свое посвящение убрал.
Яша с отцом отправились в Петербург, и Яша стал учиться у Леопольда Ауэра. Тут же возникли две проблемы. Дело в том, что Санкт-Петербург находился вне черты оседлости и евреям-инородцам разрешалось находиться в городе только до захода солнца, когда закрывались городские ворота. Впрочем, директор консерватории Александр Глазунов, наслышанный о таланте Хейфеца, добился от градоначальника разрешения на то, чтобы отец и сын могли находиться в Петербурге и по ночам. Другая проблема заключалась в том, что Яша был ещё слишком молод (ему было 9 лет) для того, чтобы быть принятым в консерваторию. Поэтому официально в консерваторию был зачислен его отец. Как студент, отец Хейфеца получил право на жительство в Петербурге, а сам Хейфец никакого права жить в городе не имел и должен был прятаться, когда в квартиру, где он жил с отцом, приходили околоточные надзиратели с проверками. Через некоторое время в Петербург переехала и мать Хейфеца с двумя его сестрами.
Яша был самым младшим студентом консерватории, но это не помешало ему добиться небывалых успехов. В 12 лет он уже гастролировал в России, Германии, Скандинавии, через год ему аплодировали Берлин, Вена, Лейпциг. В 17 лет Хейфец дебютировал в Соединенных Штатах, его выступление в Нью-Йорке стало сенсацией. Тем временем в России разразилась революция, и Хейфец туда уже не вернулся. В 1925-м году он получил американское гражданство.
Вернёмся, впрочем, немного назад. Когда семья Хейфецов воссоединилась в Петербурге, родители Яши уже никакого влияния на сына не имели, они только наблюдали за его домашними занятиями и отводили его в консерваторию. Вся семья жила за счет его доходов. Профессор Ауэр был не только Яшиным учителем, он еще и помогал семье Хейфецов в обыденной жизни в столице, потому что семья была к этой жизни совершенно не приспособлена. Может быть, именно благодаря такому стечению обстоятельств, Яша Хейфец был ребенком, испорченным успехом и властью над родителями, которые, конечно же, зависели от него как от единственного кормильца. С другой стороны, ему повезло в том, что Ауэр требовал от него, как и от других студентов, жёсткой дисциплины. Ауэр и послужил моделью для Хейфеца. Позднее, когда Хейфец сам уже стал педагогом, он требовал такой же дисциплины и от своих учеников. Понятно, что родители Яши не знали, как с ним обращаться, и их мягкость стала впоследствии причиной того, что Хейфец постоянно чувствовал свою беззащитность. Иногда друзьям Хейфеца приходилось доказывать ему, что они возражают ему не потому, что не любят его, а потому, что их мнение просто не совпадает с его мнением.
Надо сказать, что, готовя когда-то передачу о Хейфеце на радио (которая и стала основой этой заметки), я обнаружил, что более или менее подробной биографии Хейфеца нет. Я нашёл книжку “Хейфец, каким я его знала” (“Heifetz As I Knew Him”), эту книжку написала Эйки Эгус, скрипачка и пианистка, родом из Индонезии. Эйки Эгус получила начальное музыкальное образование в Индонезии и приехала учиться в Соединенные Штаты Америки. В 1972-м году Хейфец принял её в свой класс — он был профессором Южно-Калифорнийского Университета. Ему шёл тогда 71-й год, он был одинок, у него был дом в Беверли Хиллс, где он жил, и летний дом в Малибу. Не вдаваясь в подробности, скажу, что Эйки Эгус стала помощницей Хейфеца, его концертмейстером, компаньонкой и домоправительницей. Она годилась Хейфецу во внучки; думаю, что никаких интимных отношений между ними не было, тем более, что Эйки была замужем и имела ребенка. Их отношения кажутся мне странными, но — мир полон таких странностей.
Книжка Эйки Эгус описывает жизнь Хейфеца на протяжении его последних 15-ти лет (он умер в 1987-м году). Что происходило с Хейфецом до 1972-го года – сведений нет. Знаю только, что в 1920-м году Хейфец выступал в Англии. После второй мировой войны он опять вернулся в Англию и выступал в королевском Альберт-Холле перед королевой и шестью тысячами зрителей. Он исполнил скрипичные концерты Чайковского, Бетховена и Эльгара.
Многие композиторы писали исключительно для Яши Хейфеца. Джордж и Айра Гершвины написали однажды песню о своих друзьях — выходцах из России (русскоязычниках?), включая и Хейфеца, песня называлась “Миша, Яша, Тоша, Саша”.
О личной жизни Хейфеца знаю вот что: он был два раза женат. В первый раз он женился на женщине с дочерью 9-ти лет, об этой дочери Хейфец заботился, как о своей собственной. Жена, к сожалению, умерла. О второй жене никаких сведений я не нашёл. Знаю только, что у Хейфеца был сын по имени Джей. Об этой стороне жизни своего учителя Эйки Эгус ничего не пишет.
Хейфец был очень требовательным педагогом. Его студенты учились бесплатно, им давали бесплатное жилье и платили стипендию. Хейфец относился к ним как к своим питомцам, но требовал дисциплины во всём, даже в одежде. Так, например, юноши должны были являться на урок в брюках, пиджаках и галстуках, обувь должна была быть начищенной, никаких джинсов или кроссовок. Девушки должны были одеваться, по выражению Хейфеца, привлекательно, быть на каблуках — не очень высоких, но и не очень низких, не носить мини-юбок или брюк. Прически у всех должны были быть короткими, ювелирные украшения сведены к минимуму. За нарушение режима Хейфец устанавливал штрафы в размере 25-ти центов и выше, например, за грязную скрипку, за юбку на дюйм короче, за пятна на пиджаке или на блузке или за длинные волосы. Собранные таким образом деньги тратились на покупку струн, канифоли или нот для очень нуждающихся студентов.
(Я вспоминаю, что, когда я учился играть на скрипке, мой учитель (не Хейфец, конечно) требовал, чтобы, занимаясь дома, я надевал белую рубашку и наглаженные штаны. Таким образом, создавалась как бы праздничная атмосфера, а через нее — и повышенная ответственность при игре. Ничего этого я, разумеется, не выполнял — хорошо бы я выглядел в белой рубашке в нашей коммунальной квартире! Да и с белой рубашкой тоже были трудности…)
Студенты Хейфеца были из разных районов страны и даже из других стран, поэтому он старался создавать им иногда семейную, что ли, атмосферу и несколько раз в году приглашал их к себе домой в Беверли Хиллс. На День Благодарения, Рождество и Новый год он устраивал для студентов праздничные обеды в своем загородном доме в Малибу или специально снимал для этих целей дом в окрестностях Лос-Анджелеса.
Вообще, в последние 15 лет Яша Хейфец был человеком одиноким и нелюдимым. Он не любил появляться в общественных местах, у него было всего несколько близких друзей. Он не был религиозен и отмечал лишь один еврейский праздник в году — Йом Кипур. В этот день он постился, а вечером обедал у самых близких друзей. Как выходец из России, он любил икру, куриные котлеты, селедку и суп и был, между прочим, любитель выпить тоже. Хотя умел вовремя остановиться и не пьянеть. У Хейфеца было два любимых тоста: первый “За всеобщее непонимание” и второй — “За комнату без углов”. Он говорил по-русски и читал русскую литературу.
Он иногда удивлялся, почему люди собираются вместе, если никто никогда не прислушивается к тому, что говорят другие, а, наоборот, стараются вставить свое словечко. По утверждению Хейфеца, он проверил эту свою теорию таким образом. На вопрос “Как поживаете?” (“How are you?”) он часто говорил: “Мне все противно, и моя тетка только что умерла”, и, к большому своему удовольствию, слышал в ответ: “Это хорошо”.
В 1981-м году Яша Хейфец прекратил преподавание в университете, хотя продолжал давать уроки у себя дома. Он умер 10-го декабря 1987-го года от инсульта. В своем завещании он просил: “…Никакой похоронной церемонии, никаких цветов (белых или иных), никаких речей и минимум расходов”. Он хотел, чтобы его кремировали и развеяли пепел над Тихим океаном, возле его дома в Малибу. Родные Хейфеца выполнили эти пожелания.
У Хейфеца были две скрипки — Гварнери и Тонони. Скрипку Гварнери он завещал музею в Сан-Франциско с примечанием о том, что на этой скрипке могут играть только “достойные исполнители” и только в помещении самого музея.
Компаньонка Хейфеца Эйки Эгус не могла смириться с тем, что он был похоронен без должной церемонии, и через 4 года, 2-го февраля 1992-го года, в день рождения Хейфеца, организовала синагогальную службу в память о своем учителе.
Мы же будем помнить Яшу Хейфеца как великого музыканта и педагога. Когда-то Фриц Крейслер, в присутствии других выдающихся скрипачей услышав игру юного Хейфеца, воскликнул: “Что ж, господа, не пора ли нам сломать об колено наши скрипки?” К счастью, никто скрипок не ломал, поэтому мы имеем сейчас Перльмана, Цукермана, Венгерова и многих, многих других. Автор Наум Сагаловский, 6.04.2005, sem40.ru
110 лет со дня рождения Яши Хейфеца
Величайший скрипач двадцатого века Яша (Иосиф) Хейфец родился 2 февраля 1901 года в Вильнюсе в семье выходцев из Полоцка Хайи и Рувима Хейфецев. В то время Вильнюс был провинциальным городом Российской империи. Талант Хейфеца проявился очень рано. Позже он писал о себе: «Хочу, чтобы моя биография была короткой: родился в России, первый урок – в 3 года, первый концерт – в 7, дебют в Америке – в 16 лет». Первым учителем музыки Яши был его отец – народный музыкант (клезмер), игравший на различных мероприятиях. С четырёх лет он стал учиться в музыкальной школе у Элияха (Ильи) Малкина – ученика знаменитого Леопольда Ауэра. Как указано в автобиографии Хейфеца, первый его концерт состоялся в 1908 году в Вильнюсе. В музыкальной школе Яша учился четыре года. Преподававший в это время в школе Константинас Галкаускас очень высоко оценивал его способности, считая, что Хейфец на две головы выше всех остальных учеников в классах теории, гармонии и сольфеджио. Жили Хейфецы очень бедно в Сафьяниках – районе Вильнюса, где жили в основном евреи-кожевники (сафьян – сорт тонкой кожи). До наших дней сохранился дом, в котором прошло детство Яши (ул. Майронё, 27). В 1910 году (в девятилетнем возрасте) Хейфец поступил в Петербургскую консерваторию. Его учителем стал выдающийся педагог, воспитывавший многих знаменитых исполнителей, Леопольд Ауэр. В силу пресловутой черты оседлости родители Яши не могли жить с ним, девятилетним ребёнком, в столице. Но Л.Ауэр нашёл выход: он принял сорокалетнего отца Яши студентом в свой класс, а на студентов действие этого закона не распространялось. Первые годы жизни в Петербурге были для Хейфеца очень трудными. Но уже в 1913 году прошли триумфальные гастроли юного скрипача в Германии, Чехии и Норвегии. А в декабре 1913 года состоялись его концерты в родном для него Вильнюсе. Тринадцатилетний мальчик с блеском исполнил произведения Бетховена, Моцарта, Венявского. По свидетельству современников, это была игра зрелого мастера, овладевшего виртуозной техникой, ставшего звездой первой величины. А надо сказать, в начале двадцатого века культурная жизнь в Вильнюсе была очень оживлённой, чему способствовало и географическое положение города, находящегося на пути между Варшавой и Петербургом. Здесь в то время концертировали такие всемирно известные музыканты, как П.Сарасате, Э.Изаи, Я.Кубелик, А.Глазунов, М.Батистини, Л.Собинов, А.Рубинштейн, И.Падеревский, Г.Венявский, С.Рахманинов, А.Скрябин и др. Весной 1916 года Яша Хейфец заканчивает консерваторию. Занятия этой зимой он не посещал, а экзамен должен был сдавать. Экзаменатор доложил директору консерватории А.Глазунову, что Хейфец не сумел ответить ему ни на один вопрос. Директор задумался, а потом сказал: «Этому мальчику нельзя не дать диплом, и мы диплом ему дадим». Летом 1917 года Хейфец подписал контракт на гастроли в Америке и вместе с семьёй через Сибирь и Японию отправился за славой «короля скрипки». В Америку же отправился и его учитель Л.Ауэр. Именно Хейфецу было суждено в 1930 году в православном соборе Нью-Йорка исполнить «Аве Мария» Ф.Шуберта на его похоронах. Хейфец обосновался в Калифорнии. Уже первый концерт в Карнеги-холл принёс ему грандиозный успех. Он стал знаменитостью, был признан одним из выдающихся скрипачей современности. В 1925 году Хейфец получил американское гражданство. Много концертируя по Европе, Хейфец лишь однажды, в 1934 году, посетил Ленинград и Москву. Я.Хейфец любил камерную музыку, много выступал с камерными ансамблями (с Г.Пятигорским и А.Рубинштейном). Особую популярность имели его транскрипции. Выступал он и как дирижёр. С 1959 года он преподавал в Калифорнийском университете. С годами на место концертов пришли съёмки в кинофильмах и студийные записи. Хейфец записал на пластинки почти весь свой скрипичный репертуар с 1917 года до последнего речиталя в 1972 году. Последние годы он провёл на своей вилле в Беверли-Хиллз, вблизи Голливуда. На вопрос, кто является самым выдающимся скрипачом в мире, Давид Ойстрах ответил: «Выдающихся много, но Хейфец только один». Яша Хейфец играл на скрипке Гварнери 1742 года, ранее принадлежавшей П.Сарасате. Играя, он почти никогда не смотрел в зрительный зал, а скрипку держал как-то необычайно нежно. До самого выхода на сцену скрипку он хранил в футляре. Обладая совершенной техникой, он не разыгрывался перед выступлением. Хотя из его совета студентам постоянно играть гаммы, потому что «это наш ежедневный хлеб», можно понять, что и сам он следовал этому совету. В его активе был практически весь скрипичный репертуар, его технические возможности позволяли ему исполнять, например, концерт Мендельсона в таком темпе, что оркестр не поспевал за ним. Наиболее любимой у него была классическая и романтическая музыка, позволявшая раскрыть его виртуозную технику и удивительный мелодизм. Сторонником же современной музыки, а особенно рок-н-ролла, он не был. Став ещё при жизни легендой, Яша Хейфец отличался большим трудолюбием, что позволяло ему всегда быть в хорошей форме, постоянно концертировать. Его отличала большая степень самокритичности. Он советовал своим ученикам не останавливаться на достигнутом, в случае неудачи обвинять себя, а не скрипку, струны, смычок. Яша Хейфец был очень замкнутым человеком, не любил рассказывать о своей жизни. По словам близких ему людей, он обладал чувством юмора, ценил дружбу. Он не любил шумных компаний, не участвовал в вечеринках после концерта. Но любил пригласить близких ему людей в свой номер и угостить их приготовленным им самим цыплёнком. Он знал все рестораны в Париже, любил посещать магазины антиквариата. Это был человек, живший полнокровной жизнью, любил теннис (имел свой корт), хорошо плавал, водил автомобиль. От первого брака у него были дочь и сын, которых он учил игре на скрипке. Но они музыкантами не стали. Столетний юбилей Яши Хейфеца был широко отмечен в Вильнюсе. Были проведены Дни скрипки, была открыта посвящённая его жизни и творчеству выставка, открыта памятная доска на доме, где он учился (ул. Вильняус, 25), проведён конкурс скрипачей его имени, который проводится теперь раз в четыре года… Имя Яши Хейфеца навсегда останется в ряду выдающихся представителей мировой культуры, а его биография всегда будет начинаться с указания того факта, что родился он в Вильнюсе. В истории США и Литвы нет другой личности такой величины, которая бы объединяла культуры наших двух стран. г.Вильнюс. Источник: Jewish.ru |
Барбра Стрейзанд придумала себе новое занятие: собрать в кучу и издать оптом все песни, которые были в ее репертуаре с момента первого выступления. Посчитали — набралось 897 музыкальных монологов. «Я не помню и половины записанного, — говорит Стрейзанд, — но осознать, что я такая плодовитая, — это жутко приятно». Единственное, что расстроило актрису, — почти полное отсутствие в ее репертуаре веселых танцевальных композиций.
Время бежит стремительно, ежедневно в мире меняется политическая и экономическая ситуация, меняются люди, меняются моды и вкусы. Не меняется только Барбра Стрейзанд. У нее все та же прическа, что и 35 лет назад, все тот же крупный нос — пластических операций актриса не делает принципиально. У нее все тот же божественный голос и тот же лирический, почти меланхоличный песенный репертуар.
Барбра Стрейзанд — дама консервативная: одежда и аксессуары только от Donna Karan, драгоценности и бижутерия — только от Tiffani, отдых — только на Гавайях, перелеты по стране и миру — только British Airways. Трудно представить, но в еде госпожа Стрейзанд изысков не терпит: на завтрак — салат из огурцов и сельдерея и свежевыжатый апельсиновый сок, на обед — отварная грудка цыпленка, на ужин — яблочный сок и немного чернослива. И так 35 лет, с того самого дня, когда мир узнал, кто такая Барбра Стрейзанд.
Петь девочка начала раньше, чем говорить. Ее мать вспоминала: «Младенческий плач Барбры никогда никого не раздражал. Он был похож на народные еврейские песни». Юная Стрейзанд могла часами истошно вопить, а все домашние получали при этом неслыханное удовольствие. «Сколько себя помню — я никогда особенно не веселилась. Родители вечно работали, чтобы прокормить семью. Бабушка вечно ругала очередного президента за очередную войну. Тетки кричали на своих загулявших мужей, а соседи орали друг на друга просто так. Я с детства была предоставлена сама себе», — вспоминает Барбра Стрейзанд. Поводов для радости у Барбры практически не было: достаточно было бросить взгляд на эту откровенно семитскую внешность, на этот нахальный еврейский нос, на эти хитрющие да еще с отчетливой косинкой еврейские глазки, на агрессивные еврейские губы, на огненно-рыжие волосы. А еще — кричащая бедность, нужда, издевательство одноклассников по поводу крупного носа и еврейского происхождения, драных чулок и прически «а-ля мочалка».
В ее юности — все то же самое, только воспринималось острее.Девушкам все же хочется нравиться. Все предпочитали длинноногих доступных блондинок, которые по поводу и без лишь смеялись, иногда надувая пухлые губки. Глупым мальчикам это казалось настоящим женским шармом.
Первые роли на Бродвее и в кино начали вызывать улыбку, но только у тех, кто смотрел на Стрейзанд по другую сторону экрана. Попыталась она проникнуть и на ТВ, но там ей было отказано: «Слишком мало нью-йоркского и слишком много еврейского». Словом, сначала шипы, а уж потом розы. Мнения коллег по цеху и продюсеров по поводу ее актерской игры были неоднозначными: «Неплохо, неплохо. Хорошо, что появилась характерная актриса. Она создана для ролей простушек и дурнушек в детских сказках».
«Знакомьтесь — Барбра». — «В кино хотите сниматься?» — «Хочу». — «А кем? Бабой Ягой?»
Примерно так, точнее «чудом-юдом», назвал Омар Шариф бедняжку Стрейзанд во время съемок в фильме «Смешная девчонка». Барбра — а) отомстила, б) страшно отомстила. В момент, когда в сцене поцелуя губы актеров сплелись, она укусила партнера за язык. Шариф кричал долго, крови было много.
Успех фильма «Смешная девчонка», в котором Барбра в судьбе своей героини, знаменитой эстрадной звезды Фанни Брайс, воплотила свою собственную судьбу, а говоря проще, себя самое — озорную и неукротимую еврейскую девчонку, рвущуюся из нищеты к славе и богатству, поющую, танцующую, лицедействующую, пародирующую, хохмящую, тоскующую, кокетничающую, отчаивающуюся, мгновенно переходящую из одного амплуа в другое, превзошел все ожидания. Но даже первый «Оскар» не улучшил настроения актрисы. На церемонии вручения золотого истукана ведущий, имени которого теперь никто и вспомнит, произнес: «Оскар» за лучшую женскую роль достается Барбре Дрейздер!» Барбра даже не поняла, что это она. Смех, извиняющиеся улыбки, мольбы о прощении — уже поздно. Опять слезы…
И все же бедной еврейской девушке из Бруклина удалось достичь многого: Еврейский университет Брандайза присудил ей докторскую степень в области гуманитарных наук; вместе с Полом Ньюменом и Сиднеем Пуатье она основала собственную фирму «Первые артисты», где как режиссер поставила три игровые картины, в том числе «Йентл» по рассказу Исаака Башевиса-Зингера «Йентл, мальчик из иешивы»; на телевидении она выпустила шестисерийный фильм «Спасители: истории отваги», посвященный Праведникам народов мира, спасавшим евреев от уничтожения во время Второй мировой войны.
Но в личной жизни — увы! — все складывалось не слава Б-гу. Стоит обратить внимание на человека, тут же: «Вы великолепная актриса, моя мама вас обожает. Вы не могли бы дать автограф моей девушке?»
Не так давно Барбра Стрейзанд месяцами колесила по Америке в поддержку предвыборных программ Билла Клинтона, потом собирала подписи избирателей, уверяя, что Билл только играл для Моники на саксофоне. А он на приеме у английской королевы лишь молвил: «Ваше Величество! Барбра Стрейзанд — мой товарищ по борьбе». Уж лучше бы молчал! Она же женщина, а доброе слово и кошке приятно.
Первый муж — алкоголик, второй — альфонс. Сын… Она так хотела внуков, а он доставлял ей лишь сердечную боль. Роли в большом кино в основном одноплановые: все про простушек, дурнушек. А еще говорят, что у Стрейзанд, кроме природного еврейского юмора, трудный, почти стервозный характер, который испытали на себе ее партнеры по кино, от режиссеров до гримеров. Актерские амбиции, противостояние. Задушили чувства!.. Ну и как же можно петь весело?!
Барбра Стрейзанд — великая актриса и певица, тонкий, глубоко чувствующий человек. Женщина, которая все помнит и продолжает искать настоящее чувство. Так Стрейзанд сказала сама о себе.
Мода на танцевальные хиты изменчива: сегодня опс-трали-вали, завтра — с глаз долой, из сердца вон. А Барбра будет всегда. Да, она поет совсем невеселые песни о любви. Но кто сказал, что любовь — обхохочешься? Любовь — это боль. Так говорят о Стрейзанд ее поклонники. Именно они направили в звукозаписывающую компанию 150 миллионов заявок на приобретение песенной антологии великой Барбры Стрейзанд. Пой, Барбра! Тебе есть что рассказать миру. Валерий Георгиев
За свою более чем пятидесятилетнюю звёздную карьеру в Голливуде Кирк Дуглас сыграл и Винсента Ван Гога в фильме «Жажда жизни» (1956), и Спартака в одноимённом фильме (1960), и боксёра Майджа Келли в «Чемпионе» (1949). Не сыграл он, правда, одну роль, о чем сильно теперь об этом сожалеет, – Иссура Даниловича Демского, человека, которым он когда-то был.
Дуглас рассказал об этом и о многом другом, распахнув для нас двери своего особняка в Беверли Хиллз, чтобы побеседовать с нами о его только что вышедших мемуаров: «Посмотрим правде в глаза: 90 лет жизни, любви и университетов». В бледно-зелёном свитере, брюках цвета хаки и песочного цвета кедах, со знаменитой ямочкой на подбородке, этот бывший Адонис черно-белого экрана поговорил с нами о том, как важно прожить хорошую жизнь, как поддержать брак, и, конечно, о сексе. Но с наибольшей страстью Дуглас говорит на тему, ставшую столь близкой его сердцу: возвращение к еврейскому самоосознанию. «Сейчас… – пишет он в своей книге, – я чувствую вину за то, что предал Иссура Даниловича».
По тому, как он страстно желает поделиться своими воспоминаниями – и в личной беседе с репортёром, и на бумаге – чувствуется, что он болезненно переживает приближающуюся кончину. Эта книга – его лебединая песня – написана несмело и, конечно, непрофессионально, но зато искренне. Она показывает, что жизненная сила и талант всё ещё подпитывают этого человека. Это поток мыслей, впечатлений размышлений обо всём, от свежей книги Джимми Картера о палестино-израильском конфликте до трагической смерти его сына Эрика три года назад из-за передозировки наркотиков.
Книга пестрит любовными историями из юности Дугласа, голливудского мачо – из времени, когда молодые женщины еще видели в нём не просто «отца Майкла Дугласа». С ошеломляющей искренностью Дуглас описывает свои сексуальные подвиги, включая пикантную историю его связи с немецкой стюардессой, которая в самый ответственный момент начинала кричать: «Я нацистка!», и он был вынужден приводить её в чувство, чтобы она замолчала. На вопрос, были ли у него романы с еврейками, Дуглас ответил, что никаких женщин не подвергал дискриминации в области любовных отношений, и не преминул отметить: «Между прочим, мои еврейские подружки были самыми страстными».
Его речь немного невнятна (последствия инсульта, случившегося у актёра в 1996-м), но в высшей степени поэтична, и не только в те моменты, когда он пускается в воспоминания. Сын русских эмигрантов, Кирк рос в доме, где говорили на идише, в городе Амстердаме (штат Нью-Йорк) – заштатном городке, где уличная шпана ежедневно его унижала, кидала в него камнями, когда он возвращался домой из религиозной школы, кричала ему вслед «Еврейский выродок!». Он учил Тору, и еврейская община возлагала на него большие надежды. Поэтому ему пришлось приложить немало усилий, чтобы не отправиться продолжать еврейское образование обучение в йешиве, как ждали от него окружающие.
Вновь Дуглас обратил свой взор к иудаизму в 1991-м, после того как вертолёт, на котором он летел, потерпел катастрофу. Он вернулся к еврейским корням и в восьмидесяти три года второй раз прошёл бар-мицву. Теперь он каждую неделю занимается с Дэвидом Уолпом, представителем консервативного иудаизма, раввином из Синайского Храма Лос-Анджелеса.
Дуглас занимается благотворительностью: даёт деньги на восстановление детских площадок в Израиле – и в еврейских, и в арабских поселениях, помогает мультимедийному театру еврейской организации Всемирный центр «Аиш-ХаТора» (Aish HaTorah’s World Center) в Иерусалиме, где посетителям рассказывают об истории Западной Стены.
Поскольку обе супруги Дугласа не были еврейками, формально ни один из его сыновей не является евреем, да и обычаям и традициям их никто, конечно, не учил. И хотя в своей книге актёр настаивает, что это его ни капельки не беспокоит, что для него важно только, что хорошего они сделали для мира, в личной беседе Дуглас чистосердечно признается в другом.
Сидя в просторной гостиной Кирка Дугласа, напротив абстрактного полотна Роберта Раушенберга, на котором большими буквами написано слово «kosher», я спрашиваю, неужели он действительно вовсе не сожалеет, что среди его детей нет ни одного иудея? «Не совсем так, – неожиданно говорит он. – Вы видели, у меня к дверному косяку прибита мезуза. В ней сказано: «Вы должны учить свои детей». К сожалению, я никогда этого не делал».
Но несмотря на то что его сыновья, Питер, Майкл и Джоэл, не исповедуют еврейскую веру (Эрик прошёл бар-мицву, когда лежал в наркологической клинике), они, по его словам, с пониманием относятся к тому, что их отец в конце жизни пришёл к иудаизму.
При входе в гостиную бросается в глаза изысканная менора с фиолетовыми и оранжевыми цветочными бутонами, держащими свечи. Этот подарок Майкла на девяностолетие отца стоит на книжном шкафу над изданием «QB VII», преданием Леона Юриса о Холокосте. «Очень смешно, с какой одержимостью они бросились дарить мне меноры», – говорит Кирк. – А в подарок на восемьдесят шестой день рождения Майкл посадил в Израиле 86 деревьев в мою честь».
Но самый большой подарок, связанный с религией, сделала ему жена Энн, немка по происхождению, с которой они прожили вместе пятьдесят три года. На праздновании пятидесятой годовщины их свадьбы она объявила, что переходит в иудаизм.
Через поколение вера предков, по-видимому, снова воскреснет в семье Дугласов: четырнадцатилетняя внучка Кирка, Келси, сама изъявила желание пройти бат-мицву. Дедушка сначала не был уверен, в серьёзности и обдуманности ее решения (не хочет ли она просто экстравагантной вечеринки на день рождения?), но потом понял, что ошибался. Келси так старательно и увлечённо учила Тору, – рассказывает Дуглас, – что теперь и её одиннадцатилетний брат Тайлер говорит, что хочет пройти бар-мицву.
Последнюю, девятую по счёту, книгу Кирк Дуглас посвящает своим семерым внукам. Он переживает, что в наследство им достанется мир, полный неразрешённых проблем. «Давайте посмотрим правде в глаза: современный мир – это бардак, – говорит он. – Хорас Манн, великий педагог, однажды сказал: «Постесняйся умереть раньше, чем сделаешь что-то для человечества». Чем старше я становлюсь, тем лучше понимаю, как правильны эти слова». Ребекка Спенс, Forward.com Перевёл Илья Эш