|
При этом кутюрье заявил, что не помнит практически ничего из событий той ночи, так как был абсолютно пьян и “зол на самого себя”. Гальяно заметил, что благодаря инциденту, едва не стоившему ему карьеры, он узнал много нового о себе самом: в частности, он оказался способен принять ряд мер для того, чтобы искупить свою вину. По словам Гальяно, он встречался с видными представителями еврейской общины и много читал о Холокосте. Дизайнер признался, что в период, предшествовавший скандалу, он существовал в своего рода “мыльном пузыре” из-за пристрастия к алкоголю и наркотикам. “Я даже не знал, как пользоваться банкоматом”, – говорит Гальяно, отмечая, что, если бы не скандал, он бы, несомненно, оказался в психиатрической лечебнице или просто умер бы. После инцидента Гальяно провел некоторое время в реабилитационном центре и с тех пор не прикасался к спиртному. В беcеде с журналистом он тепло отозвался о супермодели Кейт Мосс, заказавшей ему свадебное платье в самый тяжелый для него период. Vanity Fair появился в продаже 6 июня: в настоящее время фрагменты интервью с Гальяно публикуют различные издания, в том числе и Business Insider. Напомним, в феврале 2011-го, известный дизайнер устроил скандал в парижском баре La Perle. Подвыпивший кутюрье затеял перепалку с парой, сидящей за соседним столиком. По словам свидетелей, Гальяно назвал 35-летнюю Джеральдину Блох “грязной еврейкой” и “уродливой шлюхой”, а ее спутника Филиппа Вирджитти, имеющего азиатскую внешность, обозвал “грязным азиатом” и угрожал убить. В ответ на эти оскорбления женщина иронически поинтересовалась, каким смуглый уроженец Гибралтара видит самого себя – возможно, “блондином-арийцем с голубыми глазами”. В ответ Гальяно заявил, что любит Гитлера, а люди, подобные его собеседникам, не должны существовать на свете, потому так как их предкам следовало умереть в газовых камерах. Источник: NEWSru |
Знаменитый кутюрье Джон Гальяно дал интервью изданию Vanity Fair: это стало его первой беседой с журналистами после “антисемитского скандала”. Гальяно признался, что слова, произнесенные им в La Perle были “худшим из того, что он сказал в своей жизни”.