Archive for March, 2010
*****
Меня часто спрашивают, почему все комики – евреи. А я всегда говорю, что это заблуждение. Посмотрите на Боби Хоупа ( ”Шпионы как мы” – А.З.) или Бестера Китона ( ”Огни рампы” – А.З.). Они не были евреями, но были великими комедийными актёрами. А Чарли Чаплин был евреем наполовину. А какая из его половин комедийная? Я рос в еврейском квартале и в еврейской семье. Я не смогу убедительно написать про чёрную семью, я её не знаю, но про еврейскую – могу, так как в курсе всех нюансов.
Комментарий: Вуди Аллен как-то сказал с оттенком самоиронии: ” Вот говорят – человек создан по образу Божьему. То есть вы на полном серьёзе полагаете, что Бог – рыжий, маленького роста и в очках?” Что тут можно сказать? Как выглядит Всевышний, не знает никто. Но как выглядит бог кино, знают все: он рыжий, маленького роста и в очках. Фильмы Вуди Аллена можно не знать, не смотреть, не любить и не понимать. Но то, что он гений кинематографа, оспорить невозможно.
*****
Родился я в городе Нальчике 11 апреля 1956 года. Моя мама, Мария Рафрамовна, происходит из семьи потомственных равов. У мамы было два брата. Прадед был главным раввином на Кавказе, дедушка пошел по его стопам. Когда немцы пришли на Кавказ, евреи спасались, называя себя «татами», а дед сказал, что раввин не может позволить себе этого. Его забили прикладами. Бабушка, как говорили старшие, после этого пришла домой, легла на кровать и вскоре умерла от горя. Совсем еще молодая женщина… По материнской линии я Давидов, по отцу Амирамов. Там другая история. Амирамовы много скитались по Кавказу. Отец, Григорий Тимофеевич, родился на Кубани. Мой дядя Сурииль, самый старший из семи братьев и двух сестер, прошел Русско-японскую войну и Первую мировую, его наградили двумя Георгиевскими крестами. В Гражданскую войну был сотником у Кочубея, а на Отечественную войну, где воевали папа и все братья, его не взяли по старости. Если в семье мамы традиции строго соблюдались, то в семье отца на них смотрели проще. До войны отец работал балетмейстером Карачаевского государственного ансамбля песни и пляски. Когда папа был на фронте, семья оставалась в селе Богдановка, в Ставропольском крае. Во время оккупации весь их еврейский колхоз — четыреста семьдесят два человека — бросили в колодец и засыпали землей, чтобы не тратить пули на евреев. В том колодце остались моя бабушка, мой брат Алик, которому было семь лет. Так что я не видел своих бабушек и дедушек, светлая им память… В галуте все еврейские диаспоры перенимали наречия соседей. В идише, языке ашкеназов, преобладают немецкие корни, у нас — фарсийские. Мы пришли на Кавказ из вавилонского пленения, самым кратчайшим путем. Я горжусь, что самый первый, Вавилонский Талмуд создавали мои предки. А вообще евреи отличаются друг от друга только местом проживания. На Кавказе было в чем-то легче, в чем-то сложнее. Вот, например, проблема: есть или не есть нечистое мясо? Да его там просто не было! Горским евреям реже приходилось отказываться от своих традиций: на Кавказе проживало такое количество народностей, что просто невозможно было навязать всем одну общую культуру. Малые народы вынуждены искать спасения не в войне, а в тесном взаимодействии с соседями. Если каждый день драться дом на дом, не выжить никогда. Но, конечно, были и погромы… Так же, как и в Европе, евреев резали и заставляли принимать другую веру… Но раз мой народ жив и мы сейчас с вами беседуем в синагоге, значит, есть в нас нечто такое, что не может победить даже смерть…Иногда думаешь: почему к евреям так несправедливы? А друг к другу мы справедливы?.. Если порой не можешь достучаться до брата, как сетовать на неуважение соседа? Мне не на кого обижаться ни как еврею, ни как человеку…Я очень люблю Израиль. Это моя страна. Там живут почти все мои родные люди: три мои сестры и брат, дети их уже разъехались: кто в Америку, кто куда. В Израиле похоронены моя мамочка и тетя Кимхо. Она 17 лет ждала мужа с фронта и не выходила замуж, хоть ее сватали… Он вернулся в Нальчик, но уже с новой семьей… Ее похоронили в особом месте, среди праведников, а я даже не был на ее могиле. Думаю, я смог бы жить в Израиле, хотя никогда не был там дольше двух недель. Но, знаете, всякий раз, как приеду в Израиль, поживу там немножко — хочется выйти на улицу и с кем-нибудь поругаться! Вот просто взять и «наехать»! В России, когда замечаешь в людях что-то противное, думаешь: «Ну они такие, что с них взять!» А тут уже не «они», тут «мы!» В своем доме всегда хочется прибрать. Как-то я гостил у сестры, у нее религиозная семья, соблюдение кашрута, дети в традиционной одежде… Возвращаясь домой, зашел в магазин, хотел взять что-нибудь для детей, — и вдруг на меня с прилавка смотрит здоровенная свиная рожа! И всю ту поездку я никак не мог ее из головы выбросить. Чтоб в Израиле — и такое? Ребята, ну вы хоть с глаз подальше ее спрячьте! Хуже, пожалуй, был только гей-парад в Иерусалиме — это меня вообще убило. Как видите, у меня пристрастное отношение к моему Израилю… Израиль — единственное место на земле, где есть источник света. (Из беседы – интервью ”Ефрем – простой еврей с Кавказа” в Ежемесячном еврейском журнале ”Алеф”, октябрь 2008 – А.З.)
*****
Друг другу так нужны потомки Авраама…
Но, всё рассеяв от восторга до испуга,
Молитва у стены, разрушенного Храма,
Судьба евреев, так не любящих друг друга…
Кто посмел разрушить наше братство?…
Разве с прошлым оборвалась нить?…
Боже, неужели только рабство
Может нас опять соединить?…
P.S. Послушайте песню Амирамова ”Новая Мурка”
или его песню ”Мой Псалом”
*****
Ночью (после ареста родителей – А.З.) я шел по Крещатику. Была весна, цвели каштаны — с тех пор очень плохо переношу этот запах. Представляете, я, маленький ребенок, почти интуитивно пришел к дому, где жила многодетная еврейская семья — друзья моих родителей. Увидев меня, они сразу все поняли. Обняли, расплакались. Потом спрятали и сохранили меня для жизни. После войны, уже взрослым человеком, я искал этих людей, но оказалось, что их всех расстреляли в Бабьем Яру. И когда я думаю, почему сделал эту картину, то понимаю, что да, был сюжет — рассказ Гроссмана, но где-то в моей памяти звучала еще и музыка другого сюжета. Я хотел выразить мои чувства к людям, которых смутно помню, но чью доброту и самоотверженность ощущаю до сих пор.
Этот сценарий изначально был непроходной. Представьте, сколько разных инстанций, включая и ЦК КПСС, портили мне жизнь. И везде говорили: «Ты хороший мужик, зачем тебе сдались эти евреи?». А ведь я тогда приготовился к другой картине и безумно жалею, что она не состоялась. Там было два героя, на эти роли уже и актеров подобрали — Николая Черкасова и Бориса Чиркова. Но однажды приятельница моих родственников сказала, что вчера читала рассказ «В городе Бердычеве» Гроссмана и очень по-своему, перевирая, пересказала его сюжет. На следующий день в библиотеке Союза кинематографистов я взял его — там было всего-то семь страничек…
Я страшный самоед и умучивал своих сотрудников до слез: мне мало что нравилось в фильме. Кроме непроходного сценария, была масса других нерешаемых проблем. Например, нужно было набрать еврейских детей. А как это сделать? Дать объявление в газетах и на радио? Но попробуй-ка в 1966 году написать: «еврейские дети»! Мы приехали в Одессу, где были размещены объявления о наборе, и начали смотреть претендентов. Навалом пошли одесские мамы со своими детьми, потом эти мамы пошли в гостиницу, говоря примерно следующее: «Ну хорошо, вам не нравится мой ребенок. А как вам я?». Затем музыка. Кинулись — нет еврейской (как, кстати, и китайской), все размагничено. Вскоре Краснознаменный ансамбль вновь разучивал «Интернационал» на китайском языке, так как мы на время помирились с КНР. А вот с евреями — нет.
Это было впервые в кинематографе, намного раньше, чем у Спилберга. У меня есть давняя статья из газеты «Таймс», в которой сказано, что Спилберг великолепно скопировал два красных цветовых пятна из фильма Аскольдова «Комиссар». Это правда.
«Проход обреченных», как мы его называли, не был выписан в сценарии, он был закамуфлирован. Мы приехали в замечательный украинский городок Каменец-Подольский и узнали, что местная еврейская община очень обижена, так как хулиганы сожгли синагогу. Ни один еврей не захотел принять участие в нашей съемке (никто из них просто не верил, что такой фильм можно снять в нашей стране). Что делать? Я посылаю телеграмму секретарю ЦК Украины Скабе (помню дословно): «Товарищ Скаба, мы снимаем фильм о революции и хотим показать не только страдания простых людей, но и как еврейская беднота примыкала к восставшему русскому народу. Помогите нам!». Сверху поступило распоряжение организовать массовку: «Выделить для съемок «Комиссара» по два еврея с фабрики, завода, кожкомбината», — но собранные люди все равно не хотели ничего делать. И тогда перед ними выступила Нонна Викторовна Мордюкова: «Товарищи евреи! Как вам не стыдно? Мы снимем очень хорошую картину, и она обязательно выйдет!».
После чего мы сняли этот фрагмент, и он преследовал нас 21 год. Из-за него, по сути, фильм и пострадал. Когда работа была завершена, мне на разных этапах приемки было предложено бесчисленное количество поправок, и главная — убрать сцену «прохода обреченных». Говорили даже, что нужно переделать евреев на татар. Я не сделал ни одной поправки, потому что прекрасно понимал: сделав хотя бы одну, вынужден буду сделать вторую, третью, четвертую… И картина умрет. (Из интервью в еженедельнике ”Бульвар Гордона” № 45/133 – 6.11. 2007 – А.З.)
*****
Набросав план картины, я позвонил вдове Гроссмана – это произошло через три недели после его кончины. Я пришел к ней в дом (в доме было пусто, холодно, сумеречно) и сказал, что мне хотелось бы вольно экранизировать рассказ, – она дала согласие. Но я прекрасно понимал, что сценарий этот не пройдет ни в каком виде: в 65 году одно слово “еврей” было практически эвфемизмом. Доходило до полного абсурда, когда, сняв картину, я не мог написать в титрах “Альфред Шнитке”. Мне говорили: не надо “Альфред”, пишите “А. Шнитке”. Я понимал, что сценарий обреченный, но при этом я и понимал, что не могу не делать эту картину… Если Мордюкова была изначально найдена, то с Магазаником было сложнее. Не было еврейских актеров. Некоторые очень талантливые актеры отказались сниматься в картине. Я, конечно, видел на эту роль Быкова, он знал, что я его вижу – у нас шла своеобразная игра-кокетство, – мы присматривались друг к другу. И, наконец, был найден Быков. Быков – актер огромный, технически виртуозный, безмерно одаренный интеллектуально, – работа с ним обернулась ни с чем несравнимым наслаждением. Для моего поколения Соломон Михоэлс, этот еврейский гений, был мифом, легендой. Мне не пришлось видеть его на сцене, я был тогда слишком мал, но незабвенный Ростислав Плятт, его коллега, как-то мне шепнул после просмотра “Комиссара”: “А Быков-то у вас выше Михоэлса, выше”. И, вы знаете, я ему поверил… О чем этот фильм? Эта картина про многое. Я определяю ее как картину о любви, о любви к человеку, о любви к детям, к семье, о национальной толерантности, о любви к своей маленькой местечковой родине. Это и фильм-предупреждение. Мне сказали, что министр разоружения ООН отдал неофициальное распоряжение, чтоб все члены организации посмотрели картину Аскольдова “Комиссар”: это поможет им еще больше ненавидеть войну… Это фильм о России, не о евреях – евреи только строительный материал картины, – о трагической и светлой судьбе России. История этого фильма действительно абсолютно необычна. По мне ездили танком двадцать с лишним лет, но я не спился, не продался, не приполз на коленях и не разрушился – то, что внутри нас происходит, никто не знает, – но внешне я не дал им порадоваться. Для чего я все это делал? Во мне живет такая идеалистическая, утопическая идея, мне кажется, что искусство может изменить человека, я думал, что, увидев картину, они станут лучше. Может, я ошибся? (Из беседы в ”Еврейском культурном центре”. Журнал ”Новый Берег” № 4 / 2004 – А.З.)
Комментарий: Советский кинематограф, как известно, никогда не испытывал недостатка в трагических судьбах, но одна из самых загадочных и трагических судеб нашего кинематографа выпала на долю режиссера Александра Аскольдова, автора единственного фильма “Комиссар”, снятого в 67 году и после 20 лет борьбы, после многочисленных попыток уничтожения ленты все же чудом вышедшего на экраны. Не случись этого, осталась бы незаполненной одна из важнейших страниц летописи мирового кинематографа и русский кинематограф лишился бы десятка наиболее престижных мировых премий, а единственная русская актриса Нона Мордюкова не была бы включена Лондонской энциклопедией в число лучших актрис ХХ века.
****
Мы приступили к созданию «Изыди», нашей первой картины, в то время, когда национальный вопрос стоял особенно остро. На дворе стоял 1989 год, а в то время вражда между народами практически витала в воздухе: межнациональные столкновения в Баку, ожидание еврейских погромов, к которым открыто призывало националистическое общество «Память». В тот момент нам было важно сказать, что для нормального человека национальная вражда — явление совершенно чуждое. Каким образом мы могли донести эту мысль? Конечно через кино. Речь идет о любой межнациональной вражде, вовсе не обязательно о еврейских погромах. Любое деление по национальному признаку исходит прежде всего от государства, а не от простых людей. Об этом наш фильм «Изыди», в котором звучит и тема человеческого достоинства: человеку легче умереть, чем жить в постоянном унижении. «Из ада в ад» — фильм о животных чувствах, которые живут в человеке и могут проснуться в любой момент на почве алчности и закомплексованности… Этот вопрос всегда стоял достаточно остро. Виновата власть, которая не справляется со всем, что происходит в стране. Вещи, которые в определенный момент пустили на самотек, выливаются в то, что произошло на Манежной площади. Я не думаю, что в наших людях живет национальная вражда. Я не чувствую антисемитизма. Конечно, он есть, но не в той форме, в какой существовал раньше. Слава Б-гу, в современной России больше нет националистической государственной политики — нет четкого деления по национальному признаку, нет ограничений при поступлении в институт и так далее… Я знал, что я еврей, мне периодически давали это почувствовать. В четвертом или пятом классе я перешел в новую школу. Тогда в классном журнале напротив фамилии ученика указывалась и его национальность. Учительница начала опрос, и когда очередь дошла до меня, я произнес: «Дмитрий Астрахан. Еврей». Помню, как взоры всех учеников тут же обратились ко мне. Еврей?! Это же почти то же самое, что инопланетянин… Я со многими дружил в классе, однако слово «еврей» всегда звучало как-то неловко, его старались избегать. А все потому, что существовал государственный антисемитизм. Многие и евреев-то никогда не видели, но при этом все равно их не любили! Лишь после более тесного общения оказывалось, что это обычные люди, со своими достоинствами и недостатками… Это уже потом, в конце 80-х, иметь в родственниках еврея стало выгодно — с его помощью можно было уехать в Израиль, Америку. (Из интервью насайте Jewish.ru 28.01.2011 – А.З.)
*****
Как сказал Максим Горький, в детстве у меня не было детства. Поскольку родился я в 1941 году, когда моя семья эвакуировалась из Киева и, в общем-то, чудом спаслась от Бабьего Яра. Некоторые из родственников так и остались лежать в Бабьем Яре, а мы по настоянию моего деда отправились в Магнитогорск… Был такой представитель израильской мультипликации — Ицик Йореш, с которым я был дружен. Но сейчас он отошел от дел, и попрощался со всеми — очень горестно, в письме… Конечно, я понимаю всю тяжесть состояния постоянной войны, в котором находился и находится Израиль. Как говорится, не до жиру, т.е. и не до мультфильмов. И все же здесь есть какой-то парадокс. Ведь евреи — это талантливый народ, разбросанный по всему свету. И, собравшись, в одном государстве, они должны иметь лучший симфонический оркестр, лучшую мультипликацию и многое из того лучшего, что евреи во всем мире представляют поодиночке. Но, собравшись вместе и не испытывая трудностей восхождения, они словно пресыщаются, достигнув определенного социального комфорта. Получается, что полностью мобилизовывать свой потенциал в других странах евреев заставляет дискомфорт существования. В детстве мама мне говорила: «Если ты хочешь быть просто хорошим, ты должен быть лучше лучшего русского». Наверное, это установка и срабатывала на подсознательном уровне. Я ведь не просыпался утром и не чистил зубы с мыслью, что я должен быть лучше самого лучшего русского. Это глупость! Но стремление быть лучшим и искать в себе те возможности, о наличии которых в себе я не подозревал… Это и было заложено мамой. Так и евреи в диаспоре не могут остановиться в своем поступательном движении, покуда преодолевают трудности. И они действительно становятся лучшими. Конечно, это вовсе не значит, что израильским евреям следует создавать искусственные трудности, чтобы их стимулировать. (Из интервью на сайте Jewish.ru 28.11.2003 – А.З.)
*****
Все формировалось там. У бабушки было очень хорошее слово, если что-то я делал не так, она говорила «не подобает» на идиш. Тебе, воспитанному в нашей семье, это не подобает… В каком бы ресторане, у кого бы в гостях я ни был, если я пробую форшмак, то понимаю, что это не как у бабушки, к которой мы ездили в Киев каждый год. Здесь не хватает яблочка, здесь еще чего-то… И когда моя сестра пытается модернизировать мамины рецепты и делать по-своему, я понимаю: да, хорошо, но это не мамино. Органолептическая память детства отпечатывается на всю жизнь. И все сравниваешь с мамиными котлетами, борщом, фаршированной рыбой. Это такое своеобразное еврейство, которое органолептически сидит в нас… Когда взрослые не хотели, чтобы я и сестра понимали, о чем они говорят, они переходили на идиш. Но какие-то фразы остались в памяти. Помню, был на фестивале в Ашдоде и мэр меня спросил, знаю ли я что-то на иврите. Я ответил, что нет. «Идиш?» — «Очень и очень мало». И я произнес фразу, которая в переводе на русский звучит так: «столько прыщей на твое лицо, сколько дырочек в маце во всем мире». Мэр посмотрел на меня внимательно и сказал: «Неплохо». Но, конечно, в полной мере я чувствую, что я еврей, когда мне говорят, что я жид. Но это Россия… В детстве бывало часто, да. В школе у меня была учительница, бывшая партизанка, которая вызывала меня к доске словами: «Ты, недорезанный», — а директор говорил маме: «Ну что мы можем сделать, у нее орден Ленина». В итоге я ушел в другую школу. Во взрослом состоянии я всегда понимал, что пятая графа всегда со мной. Как-то раз, когда мы возвращались с фестиваля из Торонто, Федор Хитрук мне сказал: «Давайте мы вам “инвалидность” подправим. Пятую графу. Я вам дам рекомендацию в партию». Я ответил: «И что, одну инвалидность сменить на другую?» Он обиделся. Разговор был окончен… Бытовой антисемитизм был всегда. Это что-то генетическое. Я помню, как плакал Шукшин и просил прощения у Михаила Ромма, учеником которого он был. Он рос на Алтае, евреев в глаза не видел, но знал, что они плохие, и потом каялся. Но это Шукшин. Который мог вырасти из этого и дорасти до чего-то другого. Это не всякому дано… Я, когда бывал в Израиле, испытывал чувство гордости за этот народ, который сумел доказать всему миру и себе в том числе, что евреи не только жертвы, что они могут быть героями. Они могут существовать в этом постоянном противодействии с окружающим миром и выстоять, а не быть баранами на заклание, как в Холокост (Из интервью на сайте Jewish.ru 14.11. 2014 .- А.З.)
Комментарий: Автор знаменитого «Летучего корабля» и «Выкрутасов» признается, что в творчестве у него есть три кумира, которых, по его словам, он себе не создавал — «они сами создались, это небожители при жизни: Чарли Чаплин, Уолт Дисней и Федерико Феллини». А жизненные и нравственные ориентиры задавались в семье еврейской.
*****
Было бы странно любить некоторые явления. Скажем, я еще очень сильно ненавижу антисемитизм. У нас в деревне не было антисемитов, а связанные с этим предрассудки мне объяснили довольно поздно. Но я сразу понял, какая это подлость. Вот был я с великолепным режиссером Камой Гинкасом в Каунасе, мы играли там «Царский профиль». Каунас — это родина Гинкаса. Мы с ним поехали на девятый форт, и там он рассказал, что во время войны немцы устроили здесь гетто, куда свозили евреев со всей Европы и расстреливали. В этом страшном месте он провел детство. Гинкаса наверняка расстреляли бы. Но какая-то женщина, несмотря на огромный риск, вывезла его в коляске собственного сына. Гинкас был здесь только в детстве, всего однажды, а с тех пор никогда на это место не ездил. Потом мы встретились с человеком, который был тем ребенком, в коляске которого Гинкаса вывезли из гетто. На меня все это произвело сильное впечатление. Я даже подумал, что если бы снять фильм, то получилась бы гениальная картина. (Из интервью в журнале ”Бульвар Гордона” № 46/134 13.11.2007 – А.З.)
В основе антисемитизма лежит бездарность. Когда изъявляют претензию на то, что Эйнштейн, открывший закон относительности, еврей, что еврей Фрейд, еврей Бергсон, то это есть претензии бездарности. В этом есть что-то жалкое. Есть только один способ борьбы против того, что евреи играют большую роль в науке и философии: делайте сами великие открытия, будьте великими учеными и философами.
****
Я хорошо понимаю, почему они уехали. Потому что в Советском Союзе жить было тяжело, тем более — евреям: мало свободы, мало возможностей для частного предпринимательства и, конечно, притеснения на национальной почве. Они уехали, хотя можно было избрать другой путь, который избрали многие мои друзья-евреи: борьба за лучшее будущее своей страны на месте, в России. Поэтому, когда эмигранты жалуются мне, что тоскуют по родине, я только развожу руками ( Из интрвью в журнале ”Чайка” № 6 (65) 17 марта 2006 года – А.З.).
*****
Я должен сказать только одно. В нашей Конституции, по-моему, записано, что разжигание межнациональной вражды карается законом, и, мне кажется, надо подумать о том, чтобы воздействовать как-то на этого человека по закону. Будет ли он привлечен к ответственности за такие слова? Должен быть привлечен, но будет ли – не знаю… Я с Толстым с этим брезгую даже разговаривать. Это омерзительно. Он раздувает ужас, страх и ненависть. Да ну его на фиг. ( Комментарий неравнодушного артиста. 23 января 2017 года в дискуссии по передаче Исаакиевского собора РПЦ вице-спикер Государственной думы Петр Толстой назвав защитников храма продолжателями дела «прадедов, вышедших из-за черты оседлости с наганами в 1917 году». Высказывание телеведущего и депутата вызвало широкий общественный резонанс – А.З.)
*****
Каждый советский ребенок был многоликим. Он вел двойную, тройную жизнь. В школе — один, во дворе — другой… Дома — третий. Наши характеры вытачивались с детства и мощно. Особенно если у тебя отчество Абрамович… Во Львове в первую очередь не любили русских: считали их оккупантами. Во вторую — восточных украинцев: их считали предателями. А на третьем месте был вечный еврей. У нас в классе таких было процентов семьдесят, и учитель физики, сам еврей, на всякий случай занижал нам отметки — чтобы никто не подумал, что он вытягивает своих.
Комментарий: Есть музыканты, которым предназначено Богом и судьбой не просто достойно пройти тернистый, но славный творческий путь, а стать яркой личностью в музыкальном искусстве и, тем самым, открыть новые горизонты для будущих поколений. Сегодня таким музыкантом, несомненно, является Юрий Башмет.Юрий Башмет — уникальное явление в современном музыкальном мире. Благодаря неповторимому, Богом данному таланту, огромной эрудиции, артистизму и неуемной энергии, во всем, к чему он прикасается, чувствуется рука Мастера.
*****
Еврейский народ, к которому я принадлежу и по происхождению, и по своему темпераменту, оставался мне неведомым до самого последнего времени… Последние часы мои я отдаю народу, который с полным правом почитает меня своей.
*****
Как ни странно, фамилия это русская, на самом деле она пишется «Билжо» — без мягкого знака. Есть предположение, что она образована из литовской фамилии — что-то типа Бильжойтис. По документам мой прадед носил фамилию Билжо, прабабка — Янукевич. Они были православные и жили в Санкт-Петербурге, где родился мой дед. Он, кстати говоря, был католиком. Работал на Гознаке. На Гознаке был арестован и отправлен в Норильский лагерь. Там его и расстреляли. Папа был крещен в церкви на Воробьевых горах и по паспорту был русским. Интересная вещь: по отцовской линии я русский, по маминой — еврей. Маминого отца тоже расстреляли. Тем не менее, когда я выступаю на радио, мне часто звонят антисемиты. Им, дуракам, я объясняю, что моя фамилия — это аббревиатура, которая расшифровывается так: Б-г, Истина, ЛюбовЬ, Жизнь, Отечество. Впервые я это придумал, когда очередной антисемит позвонил в эфир радио «Свобода» в Праге. Теперь идиотам-антисемитам я отвечаю так всегда…
Конечно, я ощущаю себя русским, так как я рос в типичной московской семье. У меня было две бабушки: одна русская, другая еврейская. Еврейская бабушка (по маминой линии) была большевичкой. Она не говорила на идише, еврейских традиций не знала. Будучи коммунисткой, в Б-га не верила. Моя мама получила советское воспитание, закончила школу с золотой медалью. Ничего еврейского, кроме отчества Абрамовна, в ней нет. В жизни мне часто приходилось встречаться со словом «полукровка», но при этом я ощущаю себя русским. Стоит сказать что-нибудь про Россию, как слышишь в ответ: «Ну и катись на свою историческую родину!» И все в таком духе. С такими людьми я предпочитаю в разговоры не вступать. Держу свою потерянную самоидентификацию в себе. Иногда я приезжаю в Иерусалим к своему другу, психиатру Славе Файнштейну, с которым мы дружим уже более 30 лет. Однажды мы пошли с ним в музей «Яд Вашем». Думали, что там будет очень страшно, и Слава боялся, что я буду его сильно ругать. Оказалось, что там все сделано достаточно корректно. Чувствуешь свою принадлежность к еврейскому народу… Возникает чувство жалости, смешанное с чувством злобы, — сами понимаете, на кого направленной. На выходе из музея мы услышали немецкую речь, и нам, интеллигентным людям, захотелось дать германским туристам по роже, хотя, скорее всего, они не имеют к этой истории никакого отношения… Более того, приходя туда, они хотят свою вину искупить. Я лично знаю немцев, которые выучили иврит, бывали в Иерусалиме, работали в киббуцах, переводили Бабеля. Среди них мой приятель Райанхарт Кром. Вот в таких случаях я чувствую себя евреем. Кроме того, когда на евреев кто-то наезжает, мне всегда хочется встать и сказать: да, я тоже еврей. Тем не менее по эстетике, кулинарным пристрастиям, традициям, культуре я чувствую себя человеком русским. Все это на уровне эмоций мне гораздо ближе…
В последнее время это (проявления антисемитизма – А.З.) стало встречаться гораздо чаще, чем, например, во времена СССР. В основном антисемитизм локализуется в Интернете. Там, когда я пишу какие-то свои тексты или выкладываю свои рисунки, часто сыпется большое количество антисемитских высказываний. В повседневной бытовой жизни я с этим практически не сталкивался. Помню только, как учителя решили не указывать в школьном журнале мою национальность. Сочли, что так будет корректнее. «Русский» было написано в графе у всех школьников, за исключением меня и татарина Гены Никифорова. Ни со стороны одноклассников, с которыми я дружу по сей день, ни со стороны однокурсников я ничего такого не чувствовал. Я сам поступил в Медицинский институт им. Пирогова, без всякого блата. При поступлении мне не задали ни одного вопроса касательно национальности — по паспорту-то я русский. Я совершенно спокойно жил, ездил за границу. Думаю, что все началось тогда, когда на экраны вышла программа «Итого», и я стал человеком публичным. В 90-е годы люди стали активно интересоваться своей национальностью. Появились «гиперрусккие», «гиперузбеки», «гиперевреи». На какой бы радиостанции я ни выступал — «Свобода», «Эхо Москвы» — в студию обязательно звонит один, а то и несколько антисемитов. У меня создается впечатление, что радио «Свобода» вообще слушают исключительно антисемиты. Мне задавали очень смешные вопросы. Например: «Скажите, пожалуйста, почему все психиатры евреи, а все сумасшедшие — русские?» Я, человек весьма находчивый, услышав такое, просто опешил! Должен был оправдываться, называть фамилии русских психиатров… Особо бурно антисемитизм цветет в Интернете. Приходиться сталкиваться с очень смешными и одновременно злыми вещами, которые не соответствуют действительности.
Однажды я пошел со своим старшим внуком в Музей Пушкина на Старом Арбате. Он, мальчик длинноволосый, все время чесался. Надо сказать, что моя жена русская, сын, соответственно, тоже русский, значит, внук и подавно. Жена сына тоже русская. Так вот, оказалось, что у внука вши. В то время я вел колонку в газете «Известия» и написал в связи с этим статью — вполне безобидную, с юмором. О проблеме педикулеза в целом. В Советском Союзе педикулеза не было, сегодня же он на каждом углу и абсолютно не зависит от социального положения. Что тут началось! Интернет кишел гневными сообщениями: мол, «все еврейские дети вшивые», «еврейский дедушка повел своего еврейского внука…» и все в таком духе. Бред, но с такой, я вам скажу, злобой все это было сказано… Мне, как человеку впечатлительному, было очень неприятно.
Однажды я опубликовал в своем ЖЖ запись, посвященную моей бабушке, Зельде Израилевне. Ее мужа расстреляли, а ее саму отправили в Акмолинский лагерь жен изменников Родины (АЛЖИР). В общей сложности она провела в лагерях около 25 лет. После того как я выложил эту запись, начался какой-то кошмар. В комментариях кто-то выложил изображение человека с простреленной головой и с примечанием, что в скором времени та же участь ждет и меня. Я попросил усилить охрану в клубе «Петрович» и закрыл свой ЖЖ. Закрыл не от чувства страха, а из-за того, что с этого момента вести его мне стало просто неинтересно. И все-таки мне кажется, что сегодня мы имеем дело с неким абстрактным антисемитизмом. Игорь Губерман рассказывал о своих сокамерниках, которые, утверждая, что во всем виноваты евреи, в то же время говорили ему: «Гарик, при чем здесь ты?» Евреи — это некие злодеи, а вовсе не сосед Соломон, с которым можно выпить и поговорить по душам. Не исключено, что эта абстрактность выражается в конкретных лицах. Чего только стоят наши олигархи-евреи, приятными которых никак не назовешь. (Из интервью на сайте Jewish.ru 3.06.2011 – А.З.)
*****
В русском языке имеется несколько слов, которые вызывают у меня буквально физиологическое отвращение. Это вовсе не мат, к которому я отношусь с глубоким уважением. И даже не слова-паразиты. Это обычные слова. У моего девятилетнего внука такое слово — «пузырь». У меня одним из таких слов является слово «полукровка». Есть в этом слове что-то уменьшительно-пренебрежительное, что-то неопределенно-оскорбительное, что-то розовато-сероватое. Впервые я услышал слово «полукровка» в школе. В школе вообще все впервые. Уже не помню, кто в меня этим словом запустил. Пролетев, оно глубоко вонзилось в меня. Поранив и застряв надолго. Что поделаешь, я был и остаюсь человеком чувствительным и легкоранимым. Когда дома я раскрыл потрепанную метрику и обнаружил, что папа у меня русский, а мама — еврейка, меня пробил холодный и липкий пот. Мне вдруг стало страшно и стыдно за этот страх. Полукровка. Я никак не мог распутать этот национальный клубок, состоящий из крайне противоречивых чувств. А в подростковом возрасте понять, кто ты — болезненно важно. Одну мою бабушку, которая жила с нами, звали Зельда Израилевна. Бабушка была верным ленинцем и, несмотря на свое отчество, активным противником «израильской агрессии». Я боялся, что мои одноклассники узнают, как ее зовут. И мне за это стыдно до сих пор. Одноклассники у меня были замечательные, но страх этот был неосознанным. Ничего еврейского в бабушке не было. Кроме имени. Из всех слов на идише она знала только слово «тухес» — «попа». И довольно часто его, это слово, употребляла как некоторое ругательство. Готовила моя бабушка себе иногда морковку в молоке и с изюмом. Тушила. Получался упрощенный цимес. Десертное блюдо. Только себе бабушка готовила не потому, что была жадной, а потому, что остальные домочадцы это блюдо не только не любили, но и смотреть на него не могли. Моя бабушка ничего не знала про кашрут. У нее была другая религия — коммунизм. Другой бог — Ленин. Ленин из фарфора стоял у нее на письменном столе. Мои одноклассники любили протирать у него пыль на лысине. Маленькие подростки-диссиденты середины семидесятых. Еще бабушка любила говорить: «Когда еврей ест курицу? — Когда курица больна или еврей болен».
Другую мою бабушку звали Антонина Игнатьевна, но вот фамилия у русской бабушки была «какая-то нерусская” — Билжо. Мягкий знак появился потом у папы. Паспортистке так показалось красивее. Двух бабушек я любил одинаково. В школьном журнале с зелеными страницами на последней, там, где список учеников в алфавитном порядке и их адреса, была и графа «национальность». В длинном столбце, состоявшем из слов «русский» и «русская», было всего два пропуска. У татарина Гены Никифорова и у меня. Учителям казалось, что они деликатно подошли к национальному вопросу. Так кто я? Этого я никак не мог понять. Нет, то есть я-то был уверен, что я русский. Но выходит, что так думал я один. Стоит ли описывать те чувства, которые я испытывал, получая советский молоткастый, серпастый паспорт с графой «национальность»? Думаю, что не стоит. А прошло все очень деликатно-формально. И когда я раскрыл паспорт, я увидел написанное черной тушью каллиграфическим почерком с разнообразными завитушками слово «русский». По папе. По закону. Русский. Но Бильжо… А еще я переживал, что обидел маму. В конце восьмидесятых я возвращался с работы из психиатрической больницы имени Кащенко. В час пик. В подземном переходе напротив выхода из метро стоял здоровый, одетый во все черное «баркашовец» и всем раздавал какие-то листовки. Увидев меня, он жестом меня подозвал. А надо сказать, что я всегда был внимательным и любопытным. Это мне помогало. Но и страдал я из-за этого не раз. Собственно говоря, и подозвал он меня потому, что я его внимательно разглядывал. Я подошел к нему — опять же из любопытства. И тут… Тут он трогательно кладет мне руку на плечо, дает листовку и говорит: «Ты приходи обязательно. Там все написано. Я вижу, ты — наш!!!» Оба-на! То, что меня всегда любили душевнобольные и маргиналы, я всегда знал. Но что так? Эту листовку дома я вручил своей жене, урожденной Захаровой, взявшей мою непонятную фамилию Бильжо. Эту листовку я сохранил на память как охранную грамоту. В Теплом Стане я жил со своей женой, маленьким сыном и таксой Дездемоной на первом этаже в маленькой квартирке. Лоджия выходила к заднику овощного магазина, на глухую стену которого постоянно мочились местные алкоголики. Несколько покачивающихся спин были в кадре всегда. Через стенку от нас жили алкоголики, которые пили не просыхая. Они не связывали свой питейный цикл со временем суток. Их питейный цикл был связан исключительно с их алкогольной физиологией. Проснулся — выпил. Выпил — подрался. Устал — заснул. Проснулся — выпил… Такса Дездемона не любила непорядок. И лаем пыталась его навести, выскакивая на лоджию. «О, опять еврейка лает», — говорили мои недовольные соседи-алкоголики. Однажды в Праге я был в прямом эфире на «Радио Свобода». Вел программу замечательный Петя Вайль. Звонили нам исключительно антисемиты. Когда они нас достали своими вопросами, я спросил радиослушателя-антисемита: «Почему вы решили, что я еврей?» — «Фамилия у вас — Бильжо». — «А вы знаете, что это аббревиатура?» Петя в ужасе смотрел на меня, открыв рот в ожидании расшифровки. «Ну и что это значит?» — не успокаивался занудливый антисемит. Надо сказать, говоря, что это аббревиатура, я не предполагал, что меня попросят ее раскрыть. И тут вдруг меня осенило: «Бог; Истина; ЛюбовЬ; Жизнь; Отечество». На той стороне эфира раздался какой-то глухой стук. По-моему, человек упал со стула. На этом дурацкие звонки прекратились. С тех пор идиотам свою фамилию я расшифровываю именно так. Как-то во время застолья с друзьями я придумал себе «статью», по которой меня могли бы посадить типа как бы при Сталине. Мол, лучше я сам сформулирую, чем кто-то коряво это сделает за меня. Звучала она так: «За издевательства над образом русского человека в карикатурной серии “Петрович”». Спустя несколько лет в «Литературной газете» появилась заметка, в которой автор раскрывал придуманный мной тезис на полном серьезе. Дело в том, что безумцы выдвинули меня тогда на Государственную премию, к получению которой я был близок, именно за этот «сериал», и автор заметки оказался сильно возмущен этим фактом. Он же был настоящим русским патриотом. Как он думал… Нет, все-таки у полукровки и психиатра есть одно большое преимущество — отвечать на вопрос о национальности снисходительной улыбкой. (Статья ”Полукровие” на сайте ”Русский пионер” №36 2.05.2013 – А.З.)
Комментарий: Андрей Бильжо — художник-карикатурист, создатель культового персонажа Петрович. Особую популярность он приобрел, участвуя в телепрограмме Виктора Шендеровича «Итого», где выступал в роли врача-мозговеда, рассказывавшего истории из жизни «маленькой психиатрической больницы». Бильжо знаком с этим вопросом хорошо, так как по профессии он врач – психиатр.
