*****
Снимать такой фильм было чрезвычайно тяжело. Я слушал воспоминания узников гетто, и мне казалось, будто я сам прохожу через этот кромешный ад…Там, в гетто, как вспоминали узники, часто звучала музыка — отсюда и название фильма ”Мелодии Рижского гетто”. Обитатели гетто играли на скрипке еврейские мелодии, они жили и наивно надеялись, что им удастся спастись… В фильме звучит очень много еврейской музыки. Мне эти мелодии знакомы с детства, ведь отца, композитора Кирилла Молчанова, все время окружали еврейские друзья. Их в композиторской среде всегда было много. И они играли эти старинные мелодии. В самом фильме участвуют звезды мировой величины — бывший рижанин, скрипач Гидон Кремер — сын узника Рижского гетто, оперная певица Инесса Галант…В один из вечеров в Риге мы с супругой пили чай в доме у Евгения Гомберга. И в какой–то момент беседы Евгений заговорил о трагедии латвийских евреев в годы нацистской оккупации, он упомянул Рижское гетто, которое было расположено в Московском форштадте. Мне захотелось посмотреть те места, и мы тут же сели в машину и поехали. То, что я увидел, меня поразило — сегодня, в начале XXI века, Рижское гетто выглядит точно так же, как и 65 лет назад! Те же домики, те же дворы, те же узенькие улочки, по которым евреев гнали на расстрел… Потом Евгений повез нас в Румбулу: когда мы туда приехали, уже было темно и дорогу освещали фары автомобиля. Ощущения жуткие, когда в темноте вдруг лучик света освещает эту поляну, на которой расстреливали тысячи ни в чем не повинных людей. Тогда я решил, что нужно снять фильм. Фильм о жизни узников Рижского гетто. Фильм о трагедии латвийского еврейства. Мы начали собирать материалы — долго беседовали с директором Еврейского музея Латвии Маргером Вестерманом, который тоже прошел через Рижское гетто, в работе нам помогали и сотрудники латвийского архива кинофотодокументов. В фильме воспоминания пяти чудом уцелевших и доживших до наших дней узников сопровождаются кадрами кинохроники. Конечно, я отдаю себе отчет в том, что фильм придется не по вкусу разного рода антисемитам, которых хватает и в России, и в Латвии. Этот фильм не для них, а для людей цивилизованных, для людей, понимающих, что такое Холокост. В нашей съемочной бригаде был только один еврей, я — русский, моя жена — испанка, главный оператор — чуваш… У нас была интернациональная бригада, но мы искренне сочувствовали этой трагедии евреев. Хочу подчеркнуть, что мы не пытались фокусироваться на национальностях тех, кто повинен в Холокосте. Простите за банальность, но фашизм не имеет национальности. Это лейтмотив фильма.(Из интервью на сайте Jewish.ru 15.05.2006 – A.З.)
*****
Я вообще узнал, что есть евреи, довольно поздно, потому что среди них жил и вырос. Кто был вокруг меня? Ну, композиторы, музыканты – это ж евреи в основном. И первая моя влюбленность – Женя Фрадкина, дочь композитора, которой я написал записку с ошибками – объяснение в любви. Я ж не понимал, что она еврейка, а я русский. И Володя Фельцман, сын Оскара Фельцмана, нынче выдающийся пианист, – с ним дружили с самого детства – я никогда не думал, что мы разные. Павлик Коган и его сестра Нина – дети гениального скрипача Леонида Когана, с которым мой папа дружил, – это все еврейские дети, что меня тогда совершенно не занимало. В нашей деревне, Старой Рузе, летом собирались грузинские, армянские, азербайджанские композиторы. И все дети были смешаны в одной компании. Девочка, в которую я влюбился в Риге, – Марика, вот она мне впервые рассказала про евреев и показала место, где их расстреливали. Трагическую историю с Михоэлсом родители рассказали, когда я уже что-то соображал. И она на меня страшное впечатление произвела, особенно, может быть, потому, что я дружил с Виктошей Вайнберг, внучкой Михоэлса. Мы жили в одном подъезде… Когда я стал узнавать про антисемитизм через проблемы, с которыми сталкивались мои друзья и многие друзья родителей, – меня это доставало, бесило… Мой ближайший друг – Сергей Бокариус. Мы знакомы с семнадцати лет, он ленинградец, но приезжал в Москву, ухаживал за одной девчонкой с нашего курса. Я о нем сделал документальный фильм «У меня еще есть адреса». Фильм в виде письма – Сергей эмигрировал в Америку. Он окончил Военно-медицинскую Академию. Отправили его на подлодки в Североморск. И тут стали ему припоминать национальность мамы – называлось это тогда «борьба с сионизмом». А ведь все питерские врачи учились либо у его деда, либо у отца. Он внук одного из основателей русской судебно-медицинской экспертизы, профессора Бокариуса. И эти же политруки, которые его третировали, небось лечили триппер у его мамы, она была главный лаборант-венеролог города Ленинграда. А Сергей парень очень крутой. Ну и были проблемы, серьезные. В общем, он решил валить из страны. Он тогда комиссовался, но семь лет не мог уехать – военная секретность. Сидел на берегу, делал пункции спинно-мозговые, потом уехал. Я отговаривал… Я очень его любил и продолжаю любить – в том году летал к нему в гости в Сан-Франциско. В Ленинграде антисемитизм был сильнее, чем в Москве. Пожалуй, я столкнулся в первый раз с антисемитизмом именно там, на премьере оперы моего отца «Ромео, Джульетта и тьма» по знаменитой повести Яна Отченашека. Мне было лет тринадцать. Сюжет оперы простой: оккупация Праги, еврейка Эстер встречает чеха Павла, вспыхивает любовь, он ее прячет у себя. Но на него настучали, и она, чтобы его спасти, ночью тихо уходит в гетто, на гибель. Он просыпается – ее нет. Мы поехали на первый спектакль. Очередь стояла километра на полтора – впервые что-то на запретную тему, про евреев, в питерском театре. Премьера – дикий успех. На второй спектакль пришел секретарь обкома Василий Толстиков со своей камарильей. Он пришел после спектакля на сцену, всех поздравил, но сказал, что… еврейку надо заменить на партизанку. На этом оперу закрыли. Словом, стал я понимать, что это такое, начал много читать на эту тему. А поскольку учил в университете голландский язык, с четвертого курса ездил в Голландию на переводы. Голландия тогда представляла Израиль в Москве, эмиграция происходила через их посольство. И я читал материалы с этим связанные, узнавал о еврейских проблемах… Где бы я ни выступал, обязательно спрашивали: «Не еврей ли вы?» Я отвечал: «К сожалению, нет». Эту поговорку придумал себе в Израиле на выступлениях. После чего, конечно, следовал вопрос: «Почему “к сожалению”?» Тогда я говорил: «Была бы у меня хоть капля еврейской крови, может, поумнее был бы». (Из беседы в журнале ”Лехаим” № 1/213 / 2010 – А.З.)
Nice post, thank you. I signed to your rss feed!