“Намедни” и “Двести лет вместе” впервые встретились прошлой весной, когда Леонид Парфенов показал первый из трех своих фильмов “Русские евреи“. Стоит осторожно сказать, что скандала это кино не вызвало, вероятнее всего, благодаря нескандальной (и уж точно не антисемитской) репутации Парфенова, потому что в исполнении любого другого автора эта концепция прозвучала бы по нашим меркам излишне радикально – Парфенов создал гимн интеграции евреев в русскую имперскую культуру, в которой и только в которой дети часовщиков, сапожников и торговцев смогли стать и стали великими русскими музыкантами, писателями и художниками. Первый фильм заканчивался в 1917 году, и это можно было назвать его главной интригой: если Парфенов с дореволюционным еврейством так обошелся, то чего можно ждать от столкновения с революционным?
Второй (от революции до войны) фильм о евреях действительно получился, наверное, самым жестким парфеновским фильмом вообще – даже формально, по количеству проливаемой по ходу действия крови. Оказывается, у Парфенова есть вкус и к демонстрации убийств: царскую семью подробно и убедительно расстреливают несколько раз по количеству сохранившихся воспоминаний палачей, каждый из которых хотел приписать именно себе решающую роль в убийстве царя; так же подробно убивают и Троцкого, и хотя зритель при этом видит только силуэты убийцы и жертвы, менее страшно не становится; убийство Урицкого решено в классическом для создателя “Намедни” духе – Леонид Каннегисер уезжал с места убийства на велосипеде, и его тезка Парфенов тоже садится на велосипед и, повторяя маршрут романтика-эсера, показывает нам, как все происходило. То же, но уже без велосипеда происходит в Париже – похищение генерала Кутепова как самый громкий успех советской разведки, история которой, конечно, тоже неотделима от истории революционного еврейства.
Парфенова-актера во вторых “Русских евреях” ощутимо больше, чем в прошлых его фильмах – пожалуй, самая яркая сцена изображает выступление Троцкого перед отправляющимися на фронт красноармейцами, и Парфенов в образе Троцкого так убедителен, что ему не нужны ни пенсне, ни бородка, ни акцент. Их и нет, есть только сам Парфенов, стоящий в узнаваемой позе на тендере бронепоезда и воздевающий руки к небу, и получается отличный Троцкий.
Над современным Витебском летают анимированные петухи, козы и скрипачи Шагала, и сам Парфенов, как Шагал в восемнадцатом году, оклеивает современный витебский трамвай наглядной агитацией в честь первой годовщины Октября. Кожаный гардероб Свердлова демонстрируется и описывается как феномен истории не столько политики, сколько моды, и огромные портреты вождей над мрачными российскими пейзажами окончательно превращают революционный эпос в завораживающий нуар. Детям сапожников и часовщиков оказалось мало того, что Парфенов предлагал им в первом фильме, они пришли и всех убили, разрушили империю, а взамен ее построили свою.
Свою, но не еврейскую. Удивительно, но этой простой формулы оказывается достаточно, чтобы перечеркнуть весь почти вековой кровавый навет, одинаково важный и для белогвардейской риторики времен Гражданской войны, и для общества “Память” перестроечных времен, и дальше вплоть до недавнего выступления вице-спикера Госдумы Петра Толстого о “черте оседлости”. Можно сколько угодно расставлять в скобочках настоящие еврейские фамилии большевистских вождей и палачей, но если эти люди сами сознательно отказывались от своего еврейства в пользу пролетарского интернационализма, есть ли у кого-нибудь право записывать их в евреи посмертно, задним числом и вопреки их воле? Парфенов настаивает, что нет, и эта идея, положенная в основу той части “Русских евреев”, которая рассказывает о революции и последовавших за ней годах, фактически повторяет ключевой мотив первого фильма. Ну да, побег из местечка может быть и таким, как у Исаака Левитана, но может быть и таким, как у Льва Троцкого – разные пункты назначения, а направление одно.
Когда кровь заканчивает литься, и Парфенов показывает Блантера и Дунаевского, сочинивших соответственно футбольный и цирковой марши советской империи, сомнений не остается. Да, и после революции для еврея, который хочет чего-то добиться, путь в России может быть только один – в большую имперскую культуру, отбросив национальное. Фильм начинается и заканчивается стихами, сначала Смеляков, “Любка Фейгельман” (попробуй найди в комсомольской богине что-нибудь специфически еврейское, кроме зачем-то подчеркнутой фамилии), а в конце Гудзенко, “Нас не надо жалеть”, классические русские стихи, читаемые самым русским голосом Владимира Высоцкого, и разве имеет значение, кто здесь еврей?
Как относиться к такому кино – это могло бы зависеть от контекста, но главная, уже закадровая особенность фильма Парфенова в том и состоит, что никакого контекста на самом деле уже нет, и это кажется важным обстоятельством (Из статьи «Подполье Парфёнова» на сайте «РАДИО СВОБОДА» 23.03.2017 – А.З.)
*********
В конце шестидесятых годов прошлого века на одном дружественном Советскому Союзу фестивале детского кино случился интересный инцидент. Фаворитом фестиваля считался фильм «Неуловимые мстители», но возглавлявший жюри итальянский детский писатель Джанни Родари, автор сказки про Чиполлино и большой друг советской детворы, неожиданно для всех заявил, что лучше со скандалом покинет фестиваль, чем станет вручать главный приз советскому боевику. «Что случилось, Джанни?» – спросили его коллеги по жюри. «Этот фильм нельзя показывать детям, – отвечал писатель. – Как вы этого не понимаете? Ведь в этом фильме дети убивают!» Жюри сочло аргумент Родари убедительным, «Неуловимые» остались без главного приза.
«Никакой холокост не дает нынешнему Израилю права вести себя со своими соседями так, как не повела бы себя в аналогичной ситуации ни одна страна мира» Я вспомнил эту историю, когда в Интернете появились фотографии агентства «Франс Пресс», на которых юные (лет десяти) израильтянки расписывают адресованные Ливану снаряды трогательными лозунгами, что-то вроде «Шейху Насралле из Израиля с любовью». Нынешние ливано-израильские столкновения вообще богаты живописной (а часто – просто жуткой) фотохроникой, но почему-то именно эти снимки вызвали наиболее бурные обсуждения в Интернете и за его пределами. Меня эти споры тоже не оставили равнодушным, и я решил написать колонку во «ВЗГЛЯД» о событиях вокруг Ливана, о нашем к ним отношении, об отношении к ним наших бывших соотечественников, которые теперь живут на Ближнем Востоке.
Написал. Перечитал. Понял, что такой текст публиковать ни в коем случае нельзя. Не то чтобы в нем было что-то неполиткорректное или каким-то иным образом ужасное – нет, не было. Я не упрекал евреев в ритуальном распитии крови христианских младенцев, не цитировал «Протоколы сионских мудрецов», не раскрывал настоящие еврейские имена самых кровавых чекистов, не ставил под сомнение факт гибели шести миллионов евреев во время холокоста и даже не говорил, что у меня много друзей-евреев (из школьного курса толерантности я помню, что такие фразы могут произносить только антисемиты). Более того – в написанном мною тексте о ливано-израильском конфликте ни разу не упоминалось даже слово «еврей» или какое-то другое слово, производное от этого корня. Нормальный, по большому счету, нейтральный текст – о войне, о том, как к ней относятся люди, о том, как, с моей точки зрения, стоит относиться к войне, и о том, как должны вести себя на войне дети. Я писал этот текст, перечитывал его, стирал, начинал заново, убирал какие-то спорные слова – пришлось даже пожертвовать безумно мне нравящимся выражением «казус белли» (так называется формальный повод для войны – например, убийство эрцгерцога Фердинанда 28 июня 1914 года, нападение переодетых поляками немцев на Германию 31 августа 1939 года или нападение переодетых финнами красноармейцев на советскую погранзаставу 30 ноября того же года), – и все равно получалось что-то не то. Изрядно разозлившись, я задумался: в чем дело?
И понял. Все дело в том, что любой, самый нейтральный комментарий, хотя бы чуть-чуть касающийся государства Израиль, – не обязательно на нынешнюю трагическую тему, по какому угодно вопросу – от проблем медицинского страхования до паспортно-визового режима, – при желании может быть истолкован как проявление антисемитизма. Кто-то просто скажет: «Фу, антисемит!» – а кто-то почти сочувственно и со знанием дела начнет объяснять: мол, это Россия так устроена, что «возрождение русской государственнической идеи немыслимо без антисемитизма» и «осуждение Израиля под тем или иным соусом – это часть идеологической диареи (sic! – ред.), которая должна плескаться в голове у истинного русского державника» (в кавычках – прямые цитаты одного известного израильского блоггера), и если начать объяснять, что все совсем не так, что антисемитизм не имеет никакого отношения к популярным в России идеологиям, что последний более-менее, с огромной натяжкой, проарабский (и, значит, антиизраильский) политик с треском проиграл выборы в декабре 1999 года, а с тех пор Россия находится хоть и в молчаливом, но все-таки союзничестве с Израилем, благодарная ему за то, что он был и остается, по сути, единственной влиятельной страной, в которой нет своей Ванессы Редгрейв или своего Андрея Бабицкого, – единственной влиятельной страной, которая не держит в своем кармане фиги по наиболее болезненному для России вопросу – вопросу терроризма, – так вот, если начать все это объяснять, то все равно ничего не услышишь в ответ кроме: «Ладно-ладно, не оправдывайся, антисемит!»
Это можно считать парадоксом, можно – нелепостью, недоразумением, несправедливостью – чем угодно, но факт остается фактом: иметь какой-то собственный, отличный от израильского официального (зайдите на израильские новостные сайты – советское «Взбесившихся собак надо расстреливать!» из тридцать седьмого года просто отдыхает), взгляд даже на внешнюю политику Израиля сегодня фактически приравнивается к антисемитизму. Многочисленные страдания, пережитые предками нынешних израильтян, давно стали индульгенцией, дающей Израилю (государству во всех смыслах не идеальному) моральное право буквально на все. Когда на Ближнем Востоке все относительно спокойно, этого не замечаешь, когда же случается что-то, подобное нынешним событиям, выясняется, что презумпция холокоста блокирует саму возможность честно обсуждать происходящее. В те времена, когда Советский Союз регулярно протаскивал в ООН антиизраильские резолюции, какой-никакой баланс соблюдался – но те времена давно прошли, и сегодня, задним числом, выясняется, что каждый из тех, кто в свое время подписывал петиции в защиту Дрейфуса или Бейлиса, разоблачал фальшивку «Протоколов сионских мудрецов», возмущался звериными нравами украинских погромщиков, выпускал узников из освобожденного Освенцима, – выясняется, что каждый из этих людей не только совершал подвиг гуманизма, но еще и подписывался под сомнительной внешней политикой нынешнего Государства Израиль – что-то вроде покупок «в нагрузку» в советских магазинах: чтобы купить что-нибудь дефицитное, ты должен платить еще и за какой-то неликвид, несколько лет пропылившийся на складе.
Но все это неправда – расписываться под петицией в защиту Бейлиса не значило расписываться на летящем к Бейруту снаряде. Никакого антисемитизма нет в том, чтобы сегодня сказать: Освенцим – отдельно, а бомбардировки Бейрута – отдельно, и никакой холокост не дает израильским родителям права приводить своих детей на военные базы разрисовывать снаряды глумливыми лозунгами. Детей, черт подери, надо воспитывать в ненависти к войне, а не в кровожадности (ссылки на советских детей, собиравших на заводах снаряды и писавших на них «На Берлин», – не в счет; те десятилетние и двенадцатилетние люди, стоявшие у станков по 12 часов, не были детьми – они уже знали цену жизни и смерти, и сравнивать их с девочками из Хайфы по меньшей мере неприлично) – и только моральному уроду, которых, конечно, хватает в любой воюющей стране, не понять этой, в общем-то, простой вещи.
Нынешний Израиль и его пропагандистский пафос напоминает, простите мне такое сравнение, нынешнюю же партию Лимонова – НБП. Завоевав известную популярность в оппозиционных кругах благодаря тому, что милиция и суды с несоразмерной жестокостью пресекают их политические перформансы, лимоновцы возомнили вдруг, что они имеют право на все – и на избиения оппонентов на митингах, и на хамское обращение с журналистами на оппозиционных собраниях, притом что это совсем не так – если вас бьют, и вам на этом основании все сочувствуют, это совсем не значит, что вы имеете право кого-то бить. Никакой холокост не дает нынешнему Израилю права вести себя со своими соседями так, как не повела бы себя в аналогичной ситуации ни одна страна мира. Не существует никакой презумпции холокоста, никаких индульгенций, основанных на страданиях предков. Правила мирового общежития должны быть едины для всех.
Внизу этой страницы указан электронный адрес автора этой колонки. Буду ждать писем из Израиля и не только из него с проклятиями и оскорблениями – в том, что такие письма будут, я почему-то не сомневаюсь. Пишите, друзья мои. Только не забывайте, что хотел сказать своим коллегам и всем нам мудрый старик Джанни Родари, не позволивший наградить «Неуловимых мстителей» на детском кинофестивале. ( Статья «Израиль – Ливан». Презумпция Холокоста. Источник: Деловая газета – Взгляд 21.06.2006 http://www.vz.ru/columns/2006/7/21/42439.html – А.З.)
