Своих еврейских дедушек и бабушек я не знала. Папа был человек русской культуры, родом из Витебска, размешивал краски своему великому соседу Шагалу. По сознанию своему он был настоящим комсомольцем двадцатых годов, идея всеобщего счастья его захватила. Своего еврейства он никогда не скрывал, носил имя Бер Израйлевич. Свою Государственную премию я получала как Галина Беровна. А потом папа свое имя поменял, я, соответственно, поменяла отчество. Но ни еврейской культуры, ни языка идиш или иврит я не знаю. Воспитывала меня, как я уже говорила, русская няня, я слышала от нее слова: троица, красная горка и тому подобное. Еды еврейской в нашем доме никто никогда не делал. Я ни разу не заходила в синагогу, не знала той культуры, которую представлял Михоэлс – его убили, когда мне было 15 лет. Потом, уже взрослыми мозгами, я все осознавала и понимала. Это – с одной стороны. С другой – из-за внешности, в силу, может быть, “славянских” ролей, которые я смолоду играла, никто мне в спину никогда не кричал “жидовская морда”. Вот моему мужу – кричали. Бывали и курьезы на эту тему. Однажды Олегу Ефремову какой-то чиновник того времени среди прочих укоров “Современнику” бросил и такой: “Вообще, Олег, у тебя там сплошные евреи. Есть одна настоящая русская баба – Галя Волчек”. Но! Но когда я уже стала, что называется, соображать, когда я увидела проявления антисемитизма, всей этой гадости, то я, естественно, это возненавидела. И первое, что мы сделали, когда началась перестройка, так это показали когда-то запрещенный спектакль “Это случилось в Виши” американского драматурга Артура Миллера, кстати говоря, еврея. (Пьеса об оккупированной фашистской Германией Франции, когда некоторые французы выдавали своих знакомых, соседей-евреев гестапо – А.З.)… Я не люблю крайних проявлений национализма – любого. 
Гордость за свой народ, за свою принадлежность к нему – это замечательно. Но чувство превосходства над другими народами – это, согласитесь, нечто совсем другое… Я никогда не отрекалась от своего еврейского происхождения, поскольку у меня даже и в мыслях такого не было, какая бы на улице ни стояла в этом смысле погода. Но политикой я не занимаюсь, поэтому для меня важна и интересна просто жизнь человека. Будь он еврей или нееврей, но если над ним совершают насилие или подвергают унижению, если он испытывает страх или ужас, это для меня – сигнал бедствия… К разговорам о различных угрозах я отношусь без особой паники. То, что происходит в Воронеже, в других городах – это ужас, кошмар, и это действительно страшно, но антисемитизм был, есть и будет всегда, с ним надо бороться, но факт остаётся фактом, чтобы мы не говорили. (Из интервью в журнале «Вестник» №11/286 29.05.2002 – A.З.)
