Я предполагал, что вернусь. Но мне было просто необходимо уехать. Хотя бы потому, что я наполовину еврей, наполовину русский. И мне с русской своей половиной жилось всегда просто в России. Я знаю русскую культуру, литературу, знаю историю. Но вторая моя половина была мною абсолютно не изведана, не востребована, и в какой-то момент ужасно захотелось понять, что это такое. Я говорю теперь на иврите, который освоил в Израиле. Я знаю эту страну, этот народ, и мне это ужасно приятно и интересно…Вы знаете, если бы я был стоматологом или программистом, я бы нашел там работу и спокойно зарабатывал. Но я же творческий человек, который постоянно пытается что-то писать, занимается песнями. Потому что можно было выучить язык, даже можно научиться писать на нем стихи, рифмовать строчки, но у меня не было и не будет общего прошлого с этими людьми, ты не служил с ними в армии, не учился с ними в школе. И именно поэтому я там был чужим…
*****
Я с большим нетерпением жду поездки в Израиль, и жду не только концертов. Я очень люблю показывать своим друзьям, которые впервые приезжают в Питер, город. И точно так же я люблю показывать Израиль. Ни один из моих музыкантов в Израиле никогда не был, поэтому я с большим удовольствием предвкушаю, как посажу их в машину и повезу в разные места. Покажу им Яффо, Галилею, Иерусалим, Акко, Мертвое море, Кейсарию… К счастью, у нас останется несколько дней на отдых, и я с большой любовью и нежностью буду рассказывать им про эту страну, где я провел замечательные шесть лет своей жизни и которую я очень люблю.
*****
Это как раз был не мейнстрим, потому что я был единственным рок-н-ролльщиком, который все бросил и уехал в Израиль. Как правило, тогда уезжали люди, которым здесь особенно нечего было терять. Надо сказать, мне было что терять, так что решение о переезде было, скажем так, велением души. Я всегда стремился жить так, чтобы получать удовольствие от того, что делаю. В то время закончилась моя работа в «Секрете», закончились восемь лет моей жизни, которые были связаны с этой группой. И, честно говоря, я просто не знал, чем мне заняться. Надо было, во-первых, отдохнуть, а во-вторых, изменить жизнь, поменять ее полностью. И мой отъезд в Израиль стал таким экстремальным шагом в этом направлении… Да, мы уехали всей семьей: я с женой (актрисой Ириной Селезневой, первой женой Леонидова — А.З.), мои папа и мама, дедушка с бабушкой. Дед был неродной, он вообще из Тульской губернии — туляк из крестьянской семьи, Иван Андреевич Поляков. Но мы все поехали… Никакого еврейства в моей семье не было. По крови оно было, конечно, но никаких традиций, обычаев не соблюдалось. У меня семья была абсолютно ассимилированная, ленинградская. Но морально я был готов влиться в новую культуру и был настроен сионистски, много читал и знал об Израиле. И я приехал готовый к абсорбции. Это очень важно, чтобы человек изначально был готов принимать то, что кажется чужим. Я не люблю, когда меня насильно куда-то втаскивают, а такое в Израиле тоже иногда случается: когда ты, например, не готов праздновать Песах со всеми, а тебя заставляют веселиться. Но если этот момент исключить, то все остальное, в общем-то, было вполне приемлемо. Я был готов если не стать израильтянином, то, по крайней мере, постараться быть не совсем чужим… Было ли тяжело? Наверное, мне было легче, чем другим. Все-таки ко мне, к нам с Ириной было привлечено некоторое внимание. Я практически сразу начал какие-то деньги зарабатывать — концертами, выступлениями. Сначала пел один под гитару в разных учебных заведениях, главным образом там, где были наши студенты. Они были страшно рады, что я приехал, восторженно встречали, потому что для них было важно, знаково, что я тоже с ними. Так что в этом плане мне было проще. А в остальном — так же, как другим. Я тоже изучал язык в ульпане, тоже не очень понимал, как платить за автобус, как в банке себя вести, с трудом выписывал чеки на иврите. В общем, это нелегкая штука — вливаться в чужую, абсолютно незнакомую страну. Это сейчас жизнь в России не очень отличается от того, как живут на Западе или в Израиле, а тогда мы ведь были как неандертальцы: у нас не было кредитных карточек, чековых книжек, мы не знали, как всем этим пользоваться… Я, конечно, был тронут, когда соседи нам принесли какую-то еду, мебель, матрасы, хотя мы в этом, в общем-то, не нуждались. Так уж получилось, что мы много чего из вещей отправили отсюда. Да и переехали большой семьей, поэтому у нас была возможность на те деньги, которые нам выдали при абсорбции, снять большую квартиру в хорошем районе. Мы попали сразу в Рамат-Авив (престижный район на севере Тель-Авива), откуда я до конца своей оседлой израильской жизни никуда не хотел уезжать. Никуда и не уехал, потому что к хорошему быстро привыкаешь. Что еще мне в Израиле понравилось, — точнее, не понравилось даже, а просто потрясло, — так это Йом ха-Зикарон (День памяти павших в войнах Израиля и жертв террора — А.З.) и Йом ха-Ацмаут (День независимости — А.З.). Эти сирены невероятные, когда вся страна встает! Я, честно говоря, до сих пор испытываю гордость за то, что причастен к этому. И за то, что я израильтянин… Очень помогло то, что художественный руководитель тель-авивского Камерного театра приезжал в Ленинград еще до нашего переезда. Он видел Ирину на сцене, и он ее ждал. Конечно, это не значило, что для нее там уже готовы были роли, она все-таки еще не знала языка. Но после нашего приезда в театре довольно быстро появился спектакль «Ахава русит» («Русская любовь»), где Ира играла отрывки из русской классики, и все это было объединено в некое такое действие. И это сделало Иру сначала заметной, а потом невероятно популярной среди израильтян, потому что она действительно очень быстро заговорила на иврите практически без акцента… В Камерном театре мы познакомились с людьми искусства, среди них был Эхуд Манор, знаменитый поэт-песенник, переводчик израильский, которого уже нет в живых. Тогда на телевидении выходила очень популярная передача, «Субботний вечер с Эхудом Манором», куда он нас с Ириной пригласил как гостей. Там я спел одну из своих песен на иврите, которую сам перевел, будучи совсем еще мало знаком с языком. Я рвался в бой, был настырным и, еще не овладев ивритом, уже пытался писать на нем стихи. Эту передачу увидели люди из звукозаписывающих компаний NMC Music и Hed Arzi Music. Они обе предложили мне контракты на выпуск альбома, мне осталось только выбрать ту, которая предоставит лучшие условия. Я выбрал NMC, и так потихоньку моя музыкальная карьера покатились: был записан альбом, я познакомился с музыкантами, собрал группу, начал играть в клубах, на всяких городских праздниках — где-то по-русски, где-то на иврите. Потом Эхуд Манор решил, что я могу исполнить роль фараона в мюзикле «Иосиф и его потрясающая полосатая рубаха». Я пришел на пробы и был утвержден. Тут же какое-то телевидение появилось, сериал, где я играл вместе с Ривкой Михаэли. В общем, я не жалуюсь на свою творческую жизнь в Израиле. Главное, что мне было ужасно интересно, мне было что преодолевать. Я поставил перед собой сложную задачу, которую надо было выполнить, а это всегда подстегивает, не дает почивать на лаврах… Да, причем этот альбом на 80% был мной самим написан. Не без помощи старших товарищей, конечно, но тем не менее. Я считаю, что изучение любого языка — это просто вопрос мотивации. И способностей, конечно. Но артисты по натуре своей обезьяны, в хорошем смысле этого слова, они умеют подражать. Я говорю на иврите с каким-то общеевропейским непонятным акцентом: израильтяне чувствуют, что я иностранец, но не могут сказать, откуда именно. Потому что все типичные русские ошибки, на которые мне указывали, я изжил… Трудиться надо и как можно больше общаться. Самая большая беда многих русскоязычных жителей Израиля, как мне кажется, в том, что в повседневной жизни они употребляют очень ограниченное количество слов, остальные им просто не нужны. А если ты артист и работаешь с текстом роли, со сценарием, никто не делает никаких скидок на то, что это не твой родной язык. Вот, например, в «Иосифе» сон фараона вообще написан с употреблением библейских выражений из Ветхого завета, но мне нужно было все это понять, выучить и играть. Я думаю, что в этом дело: если ты работаешь в коллективе, в котором все говорят на иврите, где нет никаких поблажек и где тебе еще надо играть какую-то роль, волей-неволей начинаешь говорить. Бывали концерты в университетах для русских студентов — они вели себя соответствующе, и было понятно, что и для кого я играю. Или концерт, например, в Араде по случаю дня города. На таком концерте среди прочих артистов должен быть кто-нибудь из России — вынь да положь. А выбор в Израиле был не слишком большой, поэтому ко мне часто обращались. Вот там самая разная, как вы понимаете, публика может быть — от эфиопской до русской. Кому-то ты интересен, кому-то не очень, кто-то вообще жарит шашлыки, пока ты поешь… Я понимал, что ее нет, этой целевой аудитории. Изначально я, может быть, и питал какие-то иллюзии, но очень быстро лишился их. Я понимал, моя целевая аудитория в Израиле — это капля в море. Потому что остальные смотрят Первый канал, по которому показывают Киркорова и Пугачеву. Как и здесь, впрочем… Когда ты молодой, когда тебе 28 лет, кажется, что весь мир лежит перед тобой. Конечно, мне хотелось выйти на международный уровень, но я не очень себе представлял ту нишу, которую занимает Израиль в мировой музыке. Я понимал, что это провинция, но почему-то думал, что можно жить в Израиле и петь по-английски, например. Оказалось, что это абсолютная утопия. Но, когда я это понял, уезжать из Израиля мне уже не захотелось, честно говоря. Да и в Россию я вернулся не потому, что не сделал международную карьеру, а потому что выполнил свою задачу: скажем так, я повзрослел… Мне требовалось повзрослеть — и в Россию я вернулся готовым к сольной карьере. Потому что в 28 лет я к ней еще не был готов. Мне для этого нужен был какой-то абсолютно экстремальный отрезок пути. Чтобы он меня мобилизовал, чтобы совсем выбил из той колеи, в которой я уже начал увязать… Это происходило постепенно. На четвертом году моего пребывания в Израиле у меня в очередной раз появился [Андрей] Макаревич с идеей сделать передачу о путешествиях («Эх, дороги» — Прим. ред.). Он пригласил меня стать соведущим этой программы. Мы ездили по всему миру, делали такие путевые заметки человека за рулем. Я стал меньше бывать в Израиле и больше за рубежом, в том числе в Москве. Я видел какие-то перемены. Знаете, тогда общество питало надежды, что наконец-то что-то изменится. И, несмотря на весь ужас этих бандитских 90-х, все понимали, что вот это временно, а есть что-то главное, какие-то демократические идеалы, к которым страна стремится. Я был вдохновлен этим. А еще больше был вдохновлен тем, что появился частный бизнес: открылось много частных студий грамзаписи, чего, конечно, не было, когда я уезжал. Появилась возможность зарабатывать деньги, рубль стал более или менее конвертируемым, можно было жить. Ну а главное, я, действительно, повзрослел, понял, что могу делать что-то другое — самостоятельно, сбросив с себя рюкзак, на котором написано «Бит-квартет “Секрет”». Это было очень важно, я ощутил себя вновь готовым писать песни на русском языке. И я стал их писать. А когда пишешь, тебе нужен тот, кто будет слушать. Все эти люди здесь… Каждый год бываем в Израиле всей семьей. Иногда ездим в Эйлат, а в этом году просто были в Тель-Авиве. Ну, Тель-Авив вообще мой любимый город, потому что город, в котором ты прожил шесть лет, не может быть нелюбимым. Я люблю туда ездить. Это такая большая закусочная на берегу моря, но мне в ней хорошо, я хорошо там себя чувствую. На самом деле, в каждый свой приезд я стараюсь как минимум четыре места посетить: Тель-Авив, Иерусалим, Кейсарию и Тверию. С озером Кинерет много чего связано, там действительно есть места силы по берегам. Люблю Кейсарию, потому что это дыхание времени, и каждый раз к этому прикоснуться и интересно, и волнительно. Ну а Иерусалим я люблю, потому что это Иерусалим. (Из интервью на сайте jewish.ru 22.08.2014 – А.З.)
Комментарий: Родился в семье актёров Ленинградского академического театра комедии, заслуженных артистов РСФСР Людмилы Александровны Люлько и одного из зачинателей знаменитых капустниковЛеонида Ефимовича Леонидова (настоящая фамилия Шапиро). Известный российский певец прожил в Израиле шесть лет, записал два музыкальных альбома (на иврите и русском языках), сыграл в мюзикле, снялся в кино. А потом вернулся в родной Питер, записал свой хит про “Девочку-виденье”. Сейчас Максим живет в России, но продолжает любить Израиль.
