Archive for March 4th, 2010
****
Мой отец — инженер, мама — учитель биологии. Мама всегда мечтала играть на скрипке. Во время войны ее эвакуировали из Запорожья в Ташкент, и скрипка где-то потерялась. Поэтому мама воплотила свою мечту в детях. Моя родная сестра тоже получила высшее музыкальное образование. Она живет в Израиле; работает директором супермаркета «Тив Таам» — сеть магазинов, где продают некошерные продукты… Израиль — великолепная страна, я очень уютно себя там чувствую, это мой дом, моя историческая родина. Израиль живет во мне, но себя я в Израиле не вижу. Мне сложно там ориентироваться, языка я не знаю, да и менять что-то в зрелом возрасте уже не очень хочется. У меня двойное гражданство — российское и израильское. Это очень удобно: могу разъезжать по миру без всяких виз. В России я родился, живу и работаю, Израиль — моя историческая родина, Англия — родина по духу. Очень люблю Испанию. Я вообще считаю себя человеком мира. Однако зарабатывать деньги мне удобнее всего в России. Тут у меня много связей, друзей и знакомых, нет языкового барьера. Я знаю, как здесь нужно заниматься бизнесом. У нашей компании есть патенты на производство глазированных сырков с начинкой и другие продукты… Несмотря на советское воспитание я каждую субботу хожу в синагогу. Последний месяц перестал ездить в Шаббат на машине — прошу шофера. Иврит, к сожалению, не знаю, а вот Тору изучаю уже года четыре: читаю главы с комментариями. Стараюсь соблюдать кашрут, недавно с друзьями открыли в Москве ресторан «Тель-Авив». На открытие приезжал Берл Лазар, в ресторане бывают мои друзья: Иосиф Кобзон, Гарик Сукачев, Артемий Троицкий, Владимир Соловьев и многие другие… Папа очень любит наши корни, собирает литературу об Израиле и евреях. Мы с ним вместе пишем книги. Одна из них — «Список Сандлера», которая состоит из 613 (по количеству заповедей Торы) биографий. В 50-60-е годы отец собирал карикатуры на Израиль. Набралось две коробки, и недавно мы их издали. Предисловие к книге написал Борис Ефимов — выдающийся карикатурист, друг Сталина и враг Гитлера. Ему было 107 лет. Предисловие стало его последней работой, он умер через три месяца. В общем, книги, журналы, музыка, бизнес — крутимся, как можем… Главное — четко определять, что для тебя хобби, а что — источник заработка. Жизнь проходит быстро и прожить ее надо с максимальной пользой! Я очень люблю свой народ, его историю; горжусь тем, что я еврей, говорю об этом открыто. Некоторые скрывают свое происхождение, меняют фамилии. Я этого не понимаю. Не уважаю тех, кто из Рабиновича превратился в Сидорова и так далее. Я — Сандлер, мой отец, дед, прадед были Сандлерами, как я могу отказаться от своей фамилии? Мы — великий народ, который должен гордиться своими корнями. Евреи дали миру огромное количество талантливых людей: ученых, музыкантов, врачей. Естественно, в семье не без урода: подонок — он везде подонок. Но, надеюсь, среди нас их не так много… Сталкивался ли с антисемитизмом? Конечно. Другое дело, что я всегда могу постоять за себя. В детстве дрался, в мой адрес неоднократно летели оскорбления вроде «жид пархатый». Все как обычно, все как у всех. Меня и раньше это не пугало, и сейчас не пугает. (Из интервью на сайте Jewish.ru 13.01.2012 – А.З.)
К евреям я отношусь так же, как к представителям других наций. Зачем с мыслью о поджоге завидовать соседу из-за его добротного дома? У каждого есть шанс построить дом и свою жизнь оптимальным образом. Увы, многие, когда у них это не получается, склонны винить чеченцев, евреев, кого угодно – одним словом, инородцев. Хотя для меня аксиома, что в любой нации есть хорошие люди и не очень, гении и негодяи… Отсюда их сплоченность, привитое с детства трудолюбие, стремление быть в числе лучших вопреки гонениям. Плюс способности, которых никому не отнять. Поэтому евреи так много дали культуре, науке, экономике, бизнесу народов, среди которых они жили и живут. Образно говоря, евреи – это дрожжи нации, двигатель прогресса. Насколько беднее была бы Россия без Левитана и Рубинштейна, Менделеева и Ландау, Бабеля и Пастернака, Утесова и Быстрицкой, без многих других славных имен, простое перечисление которых заняло бы весь объем вашего журнала. Добавьте к ним евреев, прославивших другие государства, – Колумба, Эйнштейна, Модильяни… Америка неимоверно обогатилась и материально и интеллектуально, когда погромы в Российской империи, а затем в гитлеровской Германии побудили эмигрировать за океан сотни тысяч евреев. В России евреи поселились в незапамятные времена, став с тех пор одной из наций, составляющих российский народ, а иудаизм – одна из традиционных для нашей страны религий…Я бы сказал, что русские люди терпимы ко всему и в массе относятся к евреям скорей дружелюбно, отдавая должное их талантам и заслугам. Заботливость еврейских родителей – притча во языцех. Хотя антисемитизм, насаждавшийся официально еще с дореволюционных времен, пустил корни, дающие горькие плоды, особенно среди недовольных качеством жизни. Ведь не секрет, что черта бедности не совпадает с чертой оседлости… Однако я никогда не разделял людей по “пятой графе”. И родись я евреем, никогда не сожалел бы об этом. Евреи помогли мне перебраться в Москву. Один из них, мой друг Володя Миттельман, тогда сказал: “Где бы ты ни жил в Союзе, все равно захочешь перебраться в Москву, потому что только там сможешь реализоваться полностью”. По роду своей работы я встречаю людей, которые мне импонируют и с ними складываются многолетние дружеские отношения. Среди них немало евреев (признаюсь, я не всегда знаю, кто еврей, а кто нет). Это мэтры театра и кино Эльдар Рязанов, Марк Захаров, Марк Розовский, мощный физически и творчески артист Валентин Гафт, кинорежиссер Валерий Рубинчик – тончайший, интереснейший человек. Музыканты, которых я обожаю: Владимир Спиваков, Игорь Крутой… ( Публкация в Международном Еврейском Журнале”Алеф”, 05.01.2003 – А.З.)
*****
Посмотреть Израиль я хочу, но у меня нет времени – просто так. Есть много стран, где я мечтаю побывать – но пока нет повода. Но Израиль много для меня сделал. Я знаю многих людей, которые покупали у меня картины и таким образом поддерживали меня, когда я был студентом. В конце 70-х – начале 80-х многие евреи уезжали в Литву, откуда было легче перебраться в Израиль или в Америку, и, уезжая, они покупали мои картины. Клинтон мне даже дал золотую медаль за вклад в мировое искусство в Америке, где я никогда не бывал раньше. Таким образом, эмигранты обеспечивали продвижение моего искусства на Запад…Мне говорили, что в Израиле меня изучают в художественных школах как классика, на одном уровне с тем же Дали и Пикассо. И я бы очень хотел, чтобы дети знали, кого они изучают, что есть такой художник в России, близкий евреям по духу и обожающий историю Израиля. Не имея еврейской крови, я очень люблю библейские лица, и самые красивые лица для меня – это еврейские. У меня даже фамилия имеет древнееврейские корни. Она означает, насколько мне известно, – “у Христа за пазухой”. (Из интервью на сайте peoples.ru, декабрь 2008 – А.З.)
Комментарий: Никас Сафронов – один из самых выдающихся российских художников-авангардистов. Живёт и работает в России, Англии, Германии.Его талантливость не оспаривается ни в среде специалистов, ни любителями живописи. С его произведениями большинство знакомо в основном по журнальным репродукциям, потому что почти все картины художника находятся в частных собраниях в России и за рубежом, украшают музеи Западной Европы и Америки. Западными коллекционерами куплено более 700 его картин. Среди нынешних их владельцев – Софи Лорен, Пьер Карден, Жерар Депардье, Дайана Росс, Монтсеррат Кабалье, Михаил Горбачев, Никита Михалков и другие выдающиеся люди нашего времени. На одном из светских приемов Никас Сафронов повстречал Софи Лорен, которая позировала ему для нескольких картин. В ее коллекции – одной из богатейших в мире – пять работ художника. Он писал портреты многих всемирно знаменитых личностей: президента РФ В.Путина, М.Горбачева, президента Турции С.Демирель, президента Азербайджана Г.Алиева, Ю.Лужкова, Н.Михалкова, М.Магомаева, Т.Синявской, П.Бюль-Бюль оглы, А.Пугачевой, Т.Васильевой, И.Кобзона, М.Ростроповича, Элтона Джона, Жана-Поля Бельмондо, Майка Тайсона, Клинта Иствуда, Элизабет Тейлор, Стивена Спилберга .
Я знаю, что есть еврейские организации, которые активно этим занимаются (правозащитной деятельностью – А.З.). Их довольно много в России. Возражений по поводу их деятельности у меня нет никаких. Они делают хорошее дело. Ввиду своей занятости я принимаю мало участия в их деятельности, хотя меня занесли в ”Еврейскую энциклопедию”, что, конечно, очень приятно – я там вполне нормально выгляжу. . ( Из интервью в Израиле на международной конференции «Журналисты против террора», ноябрь 2004 г. – А.З.)
*****
Да, у мамы неприятностей хватало. В 1949 году она была уволена из Радиокомитета как человек «неподходящей» национальности (в то время комитетом руководил Сергей Лапин). А в 1958 году главный редактор журнала “Москва” Михаил Алексеев выгнал ее с работы “за отсутствие бдительности” при публикации стихотворения поэта Семена Липкина “Союз И…” (Как дыханье тепла в январе/ Иль отчаянье воли у вьючных,/ Так загадочней нет в словаре/ Однобуквенных слов, однозвучных.) Я уже не говорю о том, что моя тетка, сестра матери, была посажена по так называемому зиловскому делу. Его еще называли “еврейским”, так как из материалов этого дела следовало, что “триста евреев собирались взорвать ЗИЛ”. А в моей жизни тоже был один школьный эпизод, классе в седьмом. Сидевший со мной за одной партой парень позволил себе что-то высказать нелицеприятное по отношению к евреям. Он был вытащен из-за парты, получил в глаз и вылетел на середину комнаты. После чего меня перевели в другой класс, так как я отказался говорить, за что его побил…То, что он (отец, К.С. – А.З.) в свое время отдал должное той бандитской стране и тому бандитскому руководству, что следовал в ТОМ русле, тоже очевидно. История его доклада в Союзе писателей о космополитах простая, как мычание. Шел 1949 год, год активной борьбы с космополитизмом (впервые употребил слово “космополит” по отношению к евреям в 1879 г. немецкий историк фон Трейчке, один из основоположников германского антисемитизма – А.З.). Когда Сталин дал указание заняться космополитами, а к ним относили в основном евреев (достаточно вспомнить убийство Михоэлса и разгром Антифашистского комитета), был нанесен первый удар — раскрыты псевдонимы критиков-космополитов, чьи настоящие фамилии оказались сплошь еврейскими. Следующим шагом должен был стать разоблачающий доклад председателя правления и генерального секретаря Союза писателей Александра Фадеева. Но он запил, и доклад мог сделать один из двух его заместителей — либо Анатолий Софронов, который горел желанием расправиться еще с десятком-полутора неугодных, либо мой отец. Вот и весь выбор, какой был у отца. На самом деле, это был выбор между грязью и подлостью. Тем не менее время альтернативы не предлагало, и отец сделал доклад, о котором всю жизнь сожалел. (Константин Симонов выступил на пленуме Союза писателей с грубыми выпадами против “космополитов”. Из статьи в журнале ”АЛЕФ”, 11.02. 2005 – А.З.)
*****
У моего отца, Константина Симонова, было четыре жены, и вторая из них – заведующая отделом поэзии журнала «Москва» в 1956 году Евгения Самойловна Ласкина, моя мама. Она была еврейского рода и звания. Это была совершенно фантастическая женщина. Большая часть того, что я есть, – это у меня от неё… На самом деле объяснить этот успех нельзя (речь идёт о феноменальном успехе отцовского стихотворения «Жди меня» – А.З.), а понять можно. Сделано это, как молитва, и успех в откровенной молитвенности того, что там написано и, главное, в завораживающей интонации, – в ней есть всё. В этом смысле со мной произошла фантастическая история. Лет десять назад я выступал по телевидению и сказал, что “Жди меня” – это стихотворение, на которое многие люди пытались написать песню, но ни одна мелодия не прижилась, потому что в самом у “Жди меня” такая завораживающая интонация, которая не требует мелодии. И тут же получил из Израиля письмо от Илюши Войтовецкого из Беэр-Шевы и кассету. Он написал – а не посмотрите вы вот эту песню, которую написал мой друг Соломон Друри. А стихотворение “Жди меня” было переведено на иврит выдающимся израильским поэтом Авраамом Шлёнским. И вдруг я понял, что молитвенность иврита невероятно совпадает с интонацией этого стихотворения. Оно на иврите звучит – и это единственный язык – не хуже, чем по-русски. Это поразительно. Это вдруг стало как бы еврейской молитвой. Мелодию я не запомнил, хотя мелодия хорошая. Это произвело на меня сильное впечатление, и я благодарен Илюше. И на своем 60-летии, которое снимало телевидение, я сделал такую штуку – я запустил по динамикам эту песню, а сам потихоньку подчитывал русский текст, чтоб все понимали, о чем идет речь. Потом в этом уже не было необходимости, настолько это было понятно. И я сказал, что это тот уникальный случай, когда стихотворение моего отца переведено на древний язык моей матери.
Всю жизнь я уверенно врал, что живу без комплексов. Нету никаких комплексов: я сильный, независимый, высокий, здоровый, я нравлюсь людям, и я ни разу не слышал призывов бить меня, чтобы спасать Россию… На эту же милую тему помню свой собственный крик-скандал, который поднял на бывшую жену 21 год назад… Собрали в школе родителей: дочь шла в первый класс, и вот учитель-старичок просит заполнять анкеты… Ясно даже младенцу, что советский народ завтра откажется строить свой любимый коммунизм, если я сегодня откажусь назвать национальность моего ребенка. Скандал я поднял из-за жены. Она требовала писать “русская”, хотя наши родители, кроме ее мамы, были евреи. Мне стыдно не того, что мы написали неправду. Мне стыдно сегодня, что я не настоял на своем 21 год назад, потому что я втайне радовался за дочку. Как говорили истинно верующие: “Не мы, так хоть дети детей наших”…
* Отец рассказывает… “В 1952 году, в разгар “дела врачей”, – срочное собрание в издательстве. Директор по-деловому опрашивает всех завредов: сколько у нас евреев? “Наверху” требуют отчета, вы понимаете. И я, единственный еврей из зав. редакциями, тоже киваю. Тоже понимаю. И спокойно отвечаю: 33 и 3 десятых процента евреев в моей редакции. А представь себе, что я, как честный человек, стал бы кричать, возмущаться, вышел бы из партии, вышел бы из себя – глупо, самоубийство! Что было делать?.. ” Что было делать…
* Мы все, повязаны особым видом независимости: мы не зависим от культуры. А чем выше забрался – тем больше независимости. А если уж начальник – скрытый еврей… пиши пропало. В киностудии “Экран”, где делали телефильмы, все сотни, тысячи работников знали, что главный редактор – скрытый еврей. Фамилия вроде на “ин” кончается, но с этого все и начинается… Вдвойне подхалим перед высшими чинами, вдвойне суров со своими, вдвойне хитер и осторожен, а уж как бдителен в национальном вопросе – это я и на своей шкуре познал. Режиссеры жаловались по секрету: лопнул наш роман, не дают мне тебя на главную роль, говорят, главный запретил… ты меня не выдавай, но это не мы зарубили твое участие в фильме (то есть не киногруппы в Москве, в Киеве, в Молдове, в Свердловске) это он, главный… но если ты меня выдать – сам знаешь, что мне будет… Вдвойне советским был А. Чаковский – особенно когда его газета “Литературка” выступала против мифологического “сионизма” или утопической “израильской агрессии”. Прелестный анекдот был на тему лицемерия евреев-начальников. Валентин Зорин как-то в Вашингтоне, отдыхая от гневных трудов по разоблачению дяди Сэма, беседует с большим человеком – Генри Киссинджером. Слово за слово, заговорили о национальном вопросе в СССР. “А вы кто по национальности?” – спрашивает Киссинджер у Зорина. “Я – русский. А вы?” – “А я – американский”, – ответил нескрытный госсекретарь. … Была зима застойного времени. Где-то 75 – 77-й год, допустим. В Переделкине – огромные белые сугробы. Мы гуляем по узкой тропинке. Андрей Вознесенский полушутя перечисляет великих поэтов XX века и подводит весело итог: мол, из настоящих гениев России чистокровных осталось только двое я и Володя Высоцкий. Тут он услышал мое возражение (“огорчу тебя, Андрей, – ты в полном одиночестве”) и от изумления упал в сугроб. Я рассказал тогда же этот анекдот Высоцкому, он не засмеялся, только улыбнулся… Но всерьез выразился абсолютно согласно и с моим тогдашним правилом: я не могу себя считать никем другим, я только русский – по языку, по чувствам, по работе, по мыслям и по всему. Если бы мы жили в нормальной стране, а не в “стране рабов, стране господ”, вопрос этот считался бы идиотским или сволочным: “Кто вы по национальности?”…
* Я искренне, до глубины души ощущал себя до недавнего времени русским (а если и евреем, то примерно настолько же, насколько и татарином, армянином, цыганом). Но вот мой приятель физик Саша Филиппов из-за своих смуглых черт лица и из-за повышенной нервозности строителей коммунизма в Обнинске был кем-то назван евреем. И Саша, зависимый от культуры человек, устыдился отрицать заведомую неправду. “Да, я еврей. А что?” И Виктор Некрасов, истинно русский интеллигент, не отрицал, когда его “обвиняли” в еврействе. “Зачем, Виктор Платонович, – спросил я еще в Киеве в 1971 году, – ведь это неправда?” (По известной традиции диаспоры, я втайне льстил себя надеждой прибавить к “нашему полку” еще одного великого человека.) “А при чем здесь, скажи мне, правда или неправда, если я еврей для них за мою речь у Бабьего Яра? Если они евреем называют любого, кто против них? Любого, кто на них не похож?” И Виктор Платонович был тысячу раз прав, ибо когда антисемитизм вылез из подтекста в речи наших самодеятельных фашистов, там сразу зазвенели имена приговоренных к еврейству Сахарова, Лихачева, Евтушенко, Черниченко, Карякина, Старовойтовой… Видный советский антисемит С. Лапин, самодержец телевидения, удивлял “интеллигентов” своим многолетним пристрастием к режиссеру А. Эфросу. “Как это так – Лапин, и вдруг такая любовь к еврею?” Но в этой паршивой игре Эфрос для Лапина не был евреем, для него как раз Любимов, Высоцкий, Визбор, Окуджава, Галич – эти да, эти евреи, “невзирая на лица”… Георгий Товстоногов отлично знал, по каким случаям он был для них “евреем”, а по каким – “русским”. И Олег Ефремов знал, за что и когда впадал в “еврейство”, а за что – подымался до “высокого” звания “свой”… Мой друг, художник, в тяжкие дни таганской сумятицы, выразил свое потрясение А. В. Эфросом особым образом: “Как же он мог, будучи евреем, дать себя так провести? Ведь он кинул кость антисемитам!” И я лишний раз поразился мудрости художника, когда через месяц после моей мрачной речи в день “коронации” нового главрежа мне пришло вдруг по почте письмо. Авторы письма в грязных выражениях, хотя и белым доморощенным стихом, сообщали, что я – герой ордена Георгия Победоносца, чтобы я ничего не боялся отныне, ибо Бог Руси Великой – с нами, и он поможет нам в борьбе с… жидовским поросенком… топчущим своими… словом, мерзейшая галиматья. Так сомкнулись верхний и нижний уровни. Властители партии и народа даровали, кому хотели, титулы “своих” и “чужих”, а теперь и самые низы черносотенного дна объявляли “чужого” меня – “своим”, по прихоти паршивых игрищ.
* Мне стыдно за мой стыд – называть имена дедов: Моисей Яковлевич и Лев Аронович. Я был рад услышать от коллеги коего отца, что, когда в институте, на совете, кто-то из кураторов “сверху” подчеркнуто произнес одобрение “профессору Смехову Борису Михайловивичу”, отец резко отозвался с места: “Моисеевичу!” Я помню, на закрытом обсуждении караемого спектакля “Послушайте” начальство испытывало затруднения ввиду внепрограммного присутствия на стороне обвиняемого маститых писателей В. Шкловского, С. Кирсанова, Л. Кассиля. И два ляпсуса в речах того дня. Первый. Лев Кассиль, забыв, с кем имеет дело, вместо принятого за правило условия – только хвалить, только оборонять, оставляя критику для “своего круга”, вдруг к 2000 слов в защиту спектакля прибавил два слова сожаления: мол, а вот тут бы лучше не в темных красках, а посветлее… Боже, что случилось с начальниками! Один за другим вставали и кляли, поносили премьеру – уже не от своего, а от имени “классика советской литературы”… И тут вскипела, вскочила Зина Славина, импульсивная актриса: “Эх-х!!!” И все замолкли от трагического вскрика. “Эх! – повторила Зинаида и прожгла взглядом классика. – Эх, Лев Абрамович, Лев Абрамович! А я думала, вы – Кассиль… ” На эту игру слов ответить было нечем, поэтому объявили перерыв. А второй ляпсус случился после перекура, когда, призывая себе в помощники писателей, круглая, бодрая начальница обратилась было с нежностью к Кирсанову: “Ну вот вы скажите, вас ведь так уважают советские читатели, Семен Александрович… ” Ее перебил не крик, а визг Кирсанова: “Исаакович! Исаакович я, гражданка!” И “гражданку” выбросил, подчеркнуто картавя, и сдвоенное “а” в отчестве раскатил, как учетверенное – тут и села чиновница, потеряв надежду сделать “чужого” – “своим”. Теперь мне не страшно – и молю Бога, что навсегда: теперь я могу громко сообщить, что бабушку мою звали Рахиль Яковлевна. И когда в 1949 – 1950 годах вся семья теснилась за столом у деда и все старшие переходили на шепот или на идиш, и мы с двоюродным братцем раздражались на их чересчур активные перебранки, совсем не вникая в секретные глупости взрослых, из этих времен врезается в память громкая фраза бабушки: “Господи! Дети мои, будем молиться за несчастных идн! Я не верю, чтобы после Гитлера опять такое повторилось! Будем молиться, у нас есть один, на кого надо молиться: это Сталин. Нет, он не даст нас в обиду, он услышит, что нас опять хотят уничтожить, он узнает, он накажет, другого у нас нет: он любит идн, у него Лазарь – из самых близких друзей… ” Для непонявших: это был пик “космополитизма”, то есть “борьба с инородцами”, слово “идн” (так я его слышал) – означает как раз этих инородцев: а слово Лазарь – не из Библии, а из преисподней, ибо так звали Кагановича. Каганович, Сталин, Берия, Суслов, Маленков, Жданов – все они одной национальности – бандиты, а кем по вероисповеданию были их предки, глупо и смешно брать в расчет. Впрочем, все равно берут, но не из соображений интернациональных, а исключительно – из антисемитских. “Евреи, евреи – кругом одни евреи… ”
* Комплекс аллергии к начальству, боюсь, никогда не пройдет. Жизни не хватит. А вот еврейский вопрос, кажется, получил в моей душе окончательный ответ. Признаюсь, я изжил мою болезнь – в Израиле. Я был там дважды, и этим все сказано. Пелена страха и вранья спадает сразу, как только ты восходишь к Иерусалиму. Если Бог внушил тебе разум – ничего другого не требуется. Это такой город, это такая земля. Кстати, я вот что слышал в Израиле о евреях. Эта тема никого здесь не трогает. Израильтяне говорят: это ваши проблемы – тех, кто в диаспоре. Израильских зрителей нельзя привлечь в театре ни анекдотами, ни новеллами на “проклятую” тему. Нет такого вопроса – есть прекрасная страна с тысячей собственных проблем. В том числе – как обустроить русских. Здесь называют себя как раз “по Киссинджеру”: русские, американцы, марокканцы, голландцы… в Израиле такое тепло между людьми и такая красивая игра пейзажей, храмов, пустынь и гор – я вернулся в Москву и не заметил, что меня обокрали: я остался без комплекса еврейской неполноценности. Правда, у меня взамен не возникло особого гонора или, как пишут, “чувства национальной исключительности”. У меня только укрепилась вера в то, что хороший или плохой человек, добро и зло, талант и бездарность, щедрость или жадность – все эти понятия никаким пунктам никакой анкеты не отвечают, как не имеют национальной (или географической) окраски ни жизнь, ни смерть. (Из статьи ”Комплексы мои дорогие” в «Независимой газете» №163, 18.12.1991 – А.З.)
*****
Это очень непростой для меня вопрос. С одной стороны, меня лично это долгое время не касалось, 
поскольку (как мне объяснили совсем недавно) для слуха антисемитов моя фамилия звучала как-то ублажающе. С другой стороны, бьют не по паспорту, а по морде. Потому носом меня попрекали тоже. Но чего-то острого и страшного все же не было — Б-г наше семейство миловал.
Мой папа, которому 10 января будет 92 года, работал в Госплане, был ученым — экономистом и математиком. Ему. В этой связи очень и очень интересным представляется его обращение к иудаизму — он даже написал книгу «Коль нидрей» [молитва, с которой начинается Йом Кипур и которая позволяет грешникам молиться вместе с праведниками, — А.З.], само название которой во многом символизирует и объясняет его возвращение к вере отцов. А начиналось все в Гомеле — почти все Смеховы оттуда. Вокруг было религиозное еврейство и хедер, который отец посещал в раннем детстве. Потом закрутился сюжет уже советской истории, и отец оказался вписанным в заглавные строчки этого сюжета: Госплан СССР, война, возвращение с войны, должность заведующего сектором Госплана… а в это время уводят в ссылку людей даже с нашего этажа на 2-й Мещанской… И все это — еврейский вопрос. Но его все время, когда мудро, а когда наивно, старшие заглушали перед младшими.
Потом уже, когда стал постарше, стал свидетелем самостоятельных «разборок». Мой собственный характер, наверное, не шибко защищен премудростью, знанием и умом, и потому я как-то воспринимал происходящее в благополучном свете. То есть то, что я видел в театре на Таганке (казалось бы, в таком театре!) и, по идее, должно было меня ранить, будто бы и не замечалось мною. Понимал я это только задним умом. Абсолютно русская черта — быть крепким задним умом. Вот и я каким-то образом подцепил эту «бациллу». И то, что меня окружали антисемиты, понял гораздо позже. Ведь предполагалось, что это культурное заведение…
Особенность репертуара и могучий дар любимовской школы собирали людей не по национальному признаку. И любимыми друзьями театра были, в равной мере, и Карякин, и Давид Самойлов. Высоций и Окуджава тоже различий не видели. Как и мы. Антисемитизм существовал, но в неком приглушенном виде. Разумеется, я знаю кто есть кто, но почему-то на этом не зацикливаюсь. Недавно я поздравил в газете одного замечательного артиста с юбилеем. А когда на одном застолье предложил выпить за его здоровье, половина стола отказалась. Эти отказавшиеся, среди которых были и русские, сказали: «Мы знаем, что он — антисемит». А в наших с ним отношениях это никогда не сквозило… Не знаю… Еврейский вопрос — это масса слухов, обилие поворотов и буйство красок. Существует и такая огромная составляющая этой проблемы, как «еврейский антисемитизм». Но это уже тема для другой беседы. (Из выступления на творческом вечере в израильском культурном центре 2.12. 2003 – А.З.)
****
Я осознавал себя, понимал себя, когда в 47 – 48 году вся семья, все детишки собирались на еврейские праздники, и мой дед Лев Аронович Шварцберг делал вид, что не видит, как я ворую мацу. И я выпивал кагор, который использовали как вино для кидуша. Все это мое, со мной. А потом, когда слушали новости по радио, бабушка громко говорила дедушке: «Лазарь Каганович не даст нам пропасть!» Потом выяснилось, что надежды на злодея были напрасны. Я – еврей, и это пожизненно. Мое образование в области антисемитизма все время развивается. Оно не ослабевает, не останавливается. Антисемитизм – большой университет. Я хорошо знаю, что в старом кавказском анекдоте про «берегите евреев» есть большой смысл. И еще знаю, что антисемитизм может приглушать свой звук, но никогда не остынет, не иссякнет окончательно. Он бывает немодным, но забыть о нем нам не дадут. Вернут его с того света. Дадут нам его почувствовать. Один знаменитый режиссер, когда в Москву приехала израильская делегация, сказал: «Мы же с вами родные». А я ответил: «Пожалуйста, не примазывайтесь! Я – коренной еврей, вы – коренной антисемит!» Я многому научился. Оголтелый антисемитизм «половинок», наполовину евреев, – вот еще одна ступень образования, еще одна классная комната, еще один феномен… Я дважды изгой – как актер театра на Таганке и как еврей! (Из интервью на сайте Jewish.ru 30.03.2009 – А.З.)
P.S. Читает Вениамин Смехов. http://www.youtube.com/watch?v=zXWvWRZ7IOg
****
Папина мама, Мария Львовна, в девичестве Шварцбург, родом из-под Одессы, она была врач-терапевт. Бабушка была величественной высокой женщиной, папа пошел в нее ростом, статью, — говорит актриса. — Всегда улыбалась, могла заговорщически подмигнуть, никогда не была в депрессии. Когда мы с сестрой были детьми, в семье папиных родителей часто отмечали торжества, там устраивали великолепные застолья. Приходили все: мой папа Вениамин, его сестра Галя, дети. Поэтому праздники, дни рождения проходили очень весело. У бабушки были фирменные блюда, например пирог, который назывался «Бабка» (она его готовила из мацы), потом гефилте фиш — фаршированная рыба. Обязательно так называемый еврейский салатик: свекла, грецкий орех, чернослив, чеснок и немножко майонеза. Бабушка научила меня играть на пианино застольную свадебную песню «Ломир алэ инейнем» — «Давайте все вместе». Там говорится: давайте поднимем бокалы за музыкантов, за гостей, за жениха и невесту, за детей и так далее. Для меня эта песня — память о бабушке. Помню интересный рассказ дедушки, как он стал ухаживать за бабушкой. В ее семье говорили на идише. Думая, что он их не понимает, они стали его обсуждать, решили, что он голоден и надо его накормить. А дедушка все это понял и ответил тоже на идише, что не голоден. Будущие родственники были приятно удивлены. (Источник: alefmagazine.com 2.04.2012 – А.З.)
Моя жена — еврейка. Ее зовут Шломит. Она родилась в Иерусалиме, недалеко от Стены Плача. В 30-м году ее, маленькую, мать увезла в Крым, где создавалась еврейская коммуна. Там их всех обобрали, половину пересажали. Теща моя только два года назад вернулась в Иерусалим. (Из интервью. Израиль, 1992 г. – А.З.)
Комментарий: Вот, что говорила жена артиста художница Суламифь Михайловна Кушнир о Смоктуновском: ”Мое имя у окружающих всегда вызывало удивление: “Вы татарочка? Еврейка? А вы на евреечку совсем не похожи”. Когда Иннокентий Михайлович заполнял анкеты для поездок, ему говорили: “Вы бы имя жене изменили. Оно какое-то иностранное…”. А еще раньше, когда мы собирались пожениться, друзья-актеры недоумевали: “Михалыч, ты чего? Не мог русскую бабу найти ? Соломея – девушка очень хорошая, но смотри, намаешься с ее “пятым пунктом”. Особенно старался актер Юра Лихачев. Да и сейчас… Вот Михаил Козаков в журнале “Знамя” написал, что жена Смоктуновского его “ожидовила”. Иннокентий Михайлович не терпел, когда кто-то при нем плохо высказывался о евреях. “Евреи, – говорил он, – добрые, замечательные люди. И вообще, оценивать людей по их национальности – расизм”. Иннокентий Михайлович должен был бы получить звание “Почетный гражданин Земли”. Правда, его именем названа планета”.
*****Да, у меня папа – еврей, мама – русская. Один дедушка – русский, другой – еврей. Одна бабушка – русская, другая – еврейка. Муж – еврей… Честно говоря, я не помню погромов. Тогда были погромы в Азербайджане и в Средней Азии, и Театр Ленсовета, в котором я тогда работала, был единственным театром, который не побоялся поехать на гастроли в Ереван, когда в городе стояли танки. Я помню тревожное время, когда начинались вот эти сборища, как раз перед тем, как мы приняли решение уехать. Слава Б-гу, нас это не коснулось. Но у моей близкой приятельницы, (которая сейчас живет в Израиле, а в Ленинграде они жили как раз недалеко от Казанского собора, где собиралась вся эта “Память”), их девочку как-то раз схватил хулиган за волосы и сказал: “Вот таких, как ты, мы скоро будем вешать на фонарях”. Ты не знал, что может произойти и что тебя ждет. Это предчувствие погромов – оно было, и это было ужасно. (Из интервью на сайте MIGnews.com, 5 мая 2005 года – А.З.)
*****
Папа у меня был нерелигиозный еврей, хотя в детстве он воспитывался бабушкой и дедушкой в Белоруссии и, естественно, бабушка и дедушка у него были религиозными. Они жили в селе Кулешово. Я думаю, вернее, я даже уверена, что он воспитывался в еврейской традиции. Не так просто в те годы было быть религиозным евреем… Папа мой помнил, как он в детстве с дедушкой ходил в синагогу. Когда мы приехали сюда, он снова начал ходить в синагогу. Круг замкнулся… Счастье для человека, на самом деле, если он может хотя бы в конце жизни опять придти к себе… Я не хожу в синагогу, но, если говорить о моих корнях, я всё равно чувствую себя и еврейкой, и русской; и ни от чего не отказываюсь. У меня один дедушка Иван, а другой – Абрам. И кровь обоих – во мне. Это моя кровь. (Из эксклюзивного интервью с А. Ясеником в Нью-Йоркской газете ”Форум” № 239 4.06.2009 – А.З.)
*****
Елена Соловей — настоящая еврейская мама? Знаете, я никогда не примеривала на себя этот эпитет. Мы все тогда были «продуктами» советской эпохи, но я всегда знала, что семья у меня смешанная: еврейский папа Яков Абрамович и русская мама Зинаида Ивановна. У нас была нормальная советская семья, и ничьи национальные особенности никогда не ставились во главу угла, это не было для нас важным. А вот кто была настоящая «еврейская мама», так это моя бабушка по отцовской линии. Я родилась в послевоенной Германии, отца потом распределили в Красноярск, а уже после мы приехали в Москву, где некоторое время жили у папиной мамы. Моя мама, которая обладала удивительным свойством со всеми дружить, наладила прекрасные отношения со свекровью и многому у нее научилась. Я помню умопомрачительную мамину фаршированную рыбу и вот эти орешки с медом, кажется, тейглах. Причем моя мама делала их лучше, чем бабушка. Вот, пожалуй, и все еврейское в моей жизни. (Из интервью на сайте Jewish.ru 28.03.2014 – А.З.)
Комментарий: Соловей останется для миллионов ее поклонников такой, как была в “Рабе любви” – самом знаменитом своем фильме, который для нее оказался роковым и пророческим. Потому что, уезжая в эмиграцию, она практически повторила судьбу своей героини, русской актрисы, которая уезжает в трамвае без вагоновожатого – в никуда. Несмотря ни на что, Елена Соловей была и остается звездой первой величины: абсолютная, безусловная, даже не то что любимая или обожаемая – боготворимая, которой на родине поклонялись так, как поклонялись, наверное, Вере Холодной или Грете Гарбо. И эта звезда не исчезла, не погасла, не потускнела – а просто ведет жизнь обыкновенной женщины, которая ради любви – к мужу, к детям и внукам – приняла смену профессии как данность и примирилась с этим.
*****
Пошел явно не в отца, высокого, атлетически сложенного, в молодости работавшего грузчиком в одесском порту. В славном городе у моря жило много нашей родни. Пока Одессу не оккупировали немцы и не развезли евреев по концлагерям. Правда, не всех. Моего прадеда вместе с прабабушкой повесили на люстре в их собственной квартире… Отец ушел на фронт добровольцем, был тяжело контужен, ранен… И как-то само собой получилось, что в 1953 году я начал учиться в музыкальной школе. Правда, в десятилетку при Ленинградской консерватории меня не приняли. В анкете я указал, что папа работает врачом-диетологом, а тогда на слуху было дело «врачей-отравителей», и приемная комиссия предусмотрительно решила не связываться с неблагонадежным абитуриентом. Я занимался в районной музыкальной школе на Петроградской стороне. Виолончель выбрали родители, почему-то им нравилась мысль, что сын будет играть на таком красивом и солидном инструменте. Однако через несколько недель я попросил подобрать что-нибудь полегче. Остановились на скрипке… Лучше Миши Жванецкого не скажешь, у него есть замечательное определение: человек, играющий на скрипке, автоматически становится евреем… А если говорить серьезно, еврейская тема у нас дома никогда не поднималась. Родители не знали идиш, отец был коммунистом, причем убежденным, прошел войну и не раз подчеркивал, что на фронте антисемитизма не могло быть по определению, мать — блокадница, а это понятие вненациональное. Мы часто меняли квартиры, одно время жили на улице Короленко, где соседка по коммуналке Лидия Львовна, из бывших дворянок, приобщала меня к русской поэзии. Интеллигентная до рафинированности тетя Ляля обожала стихи, помнила наизусть Блока, Бальмонта, Северянина, Мережковского. (Из интервью на сайте Jewish.ru 24.02.2012 – А.З.)
*****
В детстве я занимался боксом, а толчком к этому послужило желание постоять за себя: когда мы учились в ленинградской школе-десятилетке, нас, еврейских мальчишек, постоянно лупила компания хулиганов, собиравшаяся обычно на углу возле школы. Скрипки разбивались в щепки. Естественно, в один прекрасный день мне это надоело – так я попал в секцию бокса. Через три месяца, когда мы снова лицом к лицу столкнулись с вражеской компанией, я аккуратно положил свою скрипочку на землю и первый раз в жизни ответил, наконец, так, как следовало. Это умение в дальнейшем не раз мне помогло. (Из интервью на сайте peoples.ru – A.З.)
Комментарий: История, которую рассказал Сергей Довлатов в своей книге «Соло на ундервуде» –
«Спивакова долго ущемляли в качестве еврея. Красивая фамилия не спасала его от антисемитизма. Ему не давали звания. С трудом выпускали на гастроли. Доставляли ему всяческие неприятности.
Наконец Спиваков добился гастрольной поездки в Америку. Прилетел в Нью-Йорк. Приехал в Карнеги-Холл.
У входа стояли ребята из Лиги защиты евреев. Над их головами висел транспарант:
„Агент КГБ — убирайся вон!“
И еще:
„Все на борьбу за права советских евреев!“
Начался концерт. В музыканта полетели банки с краской. Его сорочка была в алых пятнах.
Спиваков мужественно играл до конца. Ночью он позвонил Соломону Волкову. Волков говорит:
— Может после всего этого тебе дадут „Заслуженного артиста“?
Спиваков ответил:
— Пусть дадут хотя бы „Заслуженного мастера спорта“».
Наша семья постоянно переезжала с места на место, поэтому у меня не было друзей. Хотя их и не могло быть — в американской глубинке мы были единственными евреями. Меня воспитали в строгих ортодоксальных традициях — потом, правда, они сменились консервативными, а позже реформистскими, но это не меняло дела. У всех в Рождество светились лампочки на елке, а у нас был погашен свет. Все ходили в церковь по воскресеньям, а наша семья посещала синагогу по пятницам. В Санта‑Клауса нам верить запрещалось. Я замкнулся в себе, стал много мечтать — хотя не могу пожаловаться, что родители были как‑то особенно строги ко мне или фанатично соблюдали традиции. Помню, как в гости к нам неожиданно пришел раввин и нам с мамой пришлось какое‑то время продержать его за дверью — мы припрятывали некошерные продукты. Но все равно в округе нас не любили. Я рано понял, что такое антисемитизм, и с детства запомнил, что моя безопасность заканчивается, как только я выхожу за порог дома… Из школы я часто возвращался с разбитым носом и в крови. Ко мне приклеилась кличка Грязный еврей — так меня называли чаще, чем по имени. Поэтому в детстве я ненавидел всё, что связывало меня с еврейством, а общаясь с другими детьми, врал, что Спилберг — не еврейская, а немецкая фамилия…
С возрастом люди становятся сознательнее, часто возвращаются к корням. Это нормально. И у меня произошло переосмысление ценностей. Когда появились дети, мне стало вдруг важно, чтобы они были воспитаны в еврейской традиции и получили еврейское образование. Мы вырастили семерых прекрасных детей и теперь растим внуков — младшая внучка родилась всего 12 дней назад. Я знал, что Кейт (вторая жена Спилберга – А.З.) принадлежит к епископальной церкви. Но поставил ей условие. Больше года она посещала ортодоксального раввина и готовилась к гиюру. Она делилась со мной новыми знаниями и — это было неожиданностью для меня самого — я многому у нее научился. Мы соблюдаем кашрут, в Лос‑Анджелесе у нас кухня, которая отвечает абсолютно всем требованиям, молочное готовится отдельно от мясного. И дома, и в офисе — мезузы. Теперь мне это важно, я научился гордиться традицией, в которой вырос. И сейчас я думаю, что без своих корней едва ли стал бы режиссером…
Такие картины как «Мюнхен» или «Список Шиндлера» — я бы не смог их снять, если бы не вырос в традициях ортодоксального еврейства. Мои родители — иммигранты из Одессы. Они рассказывали о судьбах европейских евреев, о том, что случилось с их родными и друзьями, и эти истории были главным кошмаром моего детства, вместе со сказками братьев Гримм. Первые цифры, которые я смог разобрать, — это была сделанная в Освенциме татуировка на руке одного венгра — мне было два года. То есть, конечно, он был венгерский еврей. Я как сейчас вижу перед собой его руку. Он закатывал рукав и говорил: «Это четыре, это семь, это два. А теперь я покажу тебе фокус. Видишь шестерку?» И, повернув локоть, смеялся: «Смотри, получается девятка…»
Мама постоянно вспоминала друга детства — пианиста. Немцы застали его за исполнением запрещенной музыки и переломали все пальцы. На таких историях я вырос. И как только появилась возможность, я учредил фонды, деятельность которых направлена на изучение Холокоста и еврейской традиции. «Righteous Persons Foundation», в частности, создан для поддержки культуры евреев в диаспоре, а «Shoah Foundation» собирает деньги, чтобы получать информацию и записывать видеоинтервью с людьми, выжившими в Катастрофе. (Из интервью в журнале «Лехаим» 26.09.2016 – А.З.)
*****
Я всегда поддерживаю Израиль, когда он сильно реагирует на угрозы своему существованию. Но в то же время ответный удар на удар ничего в действительности не решает. Он только создаёт перпетум мобиле. В течение многих десятилетий мы имеем в регионе море крови за море крови. Чем всё это кончится? И как?..Единственное, что может разрешить эту трагедию, это рациональное мышление, долгие посиделки и переговоры до посинения. Если бы я лепил фильм а ля Чарльз Бронсон, в котором хорошие парни-евреи убивают плохих парней-арабов, я бы не снял ”Мюнхен”… Я готов умереть за Израиль. Я горжусь тем, что я – еврей, и как еврей я понимаю всю важность и необходимость существования такого государства – Израиль…Я сильно обеспокоен проявлениями мирового антисемитизма. В последнее время наметилась тенденция к улучшению положения в этом вопросе, однако, отдельные случаи не дают мне покоя. ( Из интервью немецкому журналу “Шпигель” – А.З.)…Я с нетерпением ждал критики на фильм, поскольку тема весьма острая и спорная…Однако я не подозревал, что кто-нибудь в Израиле способен подумать, будто я могу сделать нечто – книгу, телепередачу или фильм – направленное против государства Израиль. Меня поразило, что мое прошлое как еврея и как режиссера не было принято во внимание. Никто никогда не сомневался в моей привязанности к еврейству и к Израилю… Мое еврейское окружение обиделось на меня за то, что я дал возможность палестинцам принять участие в диалоге с лидером израильских мстителей. И обвинило меня в моральной уклончивости за то, что “Мюнхен” критикует израильскую политику насилия против насилия. В ответ я могу только сказать, что это самая спорная история, которую я когда-либо рассказывал.
Комментарий: После съемки знаменитого “Списка Шиндлера”, Режиссер с большой буквы Стивен Спилберг, еврей, миллионер, вложил кучу денег и основал “Фонд визуальных свидетельств Катастрофы”.Суть в том, что все евреи, пережившие катастрофу и изъявляющие желание рассказать “свою историю” (будь то лагерь, бегство от наступающих немцев, гетто, скрывание под чужим именем, выдача себя за нееврея, случаи помощи евреям от местных – что угодно), могут это сделать, обратившись в фонд. Им назначат время, дадут подготовиться (обдумать, собрать фото и т.д.). Потом приедет съемочная группа, 3 человека. Один – интервьюер, будет вести беседу на языке, родном для этого еврея. Двое других – оператор и помощник – будут вести видеосъемку (т.е. ничего от руки писать не надо, просто сидеть и разговаривать!). Результаты этой деятельности из всех городов мира будут немедленно отправляться в специально выстроенный гигантский архив в Лос-Анжелесе, где их обработают и расклассифицируют, чтоб потом можно было мгновенно в компьютере найти – по любому факту, или имени, или району, или городу. А тот, кто дал интервью, получит из Лос-Анжелеса копию своей видеозаписи с благодарственной грамотой, подписанной лично Стивеном Спилбергом. Фонд, созданный Стивеном Спилбергом – это организация, которая собирает рассказы людей, переживших Холокост. Каждый голос и каждое лицо должны остаться на пленке для наших внуков и правнуков. Эти свидетельства – это также дань памяти шести миллионам погибших, чьи рассказы мы уже никогда не услышим, и гарантия, что человечество не забудет о страшных событиях тех лет. Видеозаписи не подлежат редактированию и будут использоваться музеями и другими организациями исключительно для образовательных и исторических целей. Спилберг говорит:”Немцы хотели стереть народ с лица земли. На наших пленках эти люди будут жить вечно”.
Нет искусства без национальности… Эти самые объевропееные евреи, сколько они способны представить миру оригинальных мыслей, самобытных ритмов и никем не тронутых нот душевных. Или еврейская национальность кажется им… бедною, или тем в ней мало в ее старой и новой истории…Еврейское племя так талантливо, так многоспособно, что только вы снимаете с этих людей путы, и они тотчас же несутся с неудержимой, порывистой силой и вносят свежие, горячие элементы в массу европейского гения, знания и творчества…Не будь евреев на свете, будь они вычеркнуты из всемирной истории, не только древней, но и новейшей – всеобщий уровень понизился бы Бог знает на сколько процентов, и весь мир носил бы совершенно другую физиономию.
*****
Искренне чуждаясь какого бы то ни было сближения с евреями и при реальном столкновении с ними не переставая чувствовать по отношению к ним самую искреннюю антипатию, он (Вагнер – А.З.) весьма многим был обязан евреям, обладающим такой ”неприятной для глаз наружностью”…Стоило ли быть ”великим человеком” и ”оригинальным мыслителем” для того, чтобы высказать под конец жизни своей такую груду постыдных мыслей, такой дремучий лес фальши и духовного безобразия. Спрашивается, чем же Вагнер после всего этого отличается от самых отчаянных и незначительных наших обскурантов? ( Газета ”Санкт-Петербургские ведомости, июль 1869 – А.З.)
