Я знаю, что есть еврейские организации, которые активно этим занимаются (правозащитной деятельностью – А.З.). Их довольно много в России. Возражений по поводу их деятельности у меня нет никаких. Они делают хорошее дело. Ввиду своей занятости я принимаю мало участия в их деятельности, хотя меня занесли в ”Еврейскую энциклопедию”, что, конечно, очень приятно – я там вполне нормально выгляжу. . ( Из интервью в Израиле на международной конференции «Журналисты против террора», ноябрь 2004 г. – А.З.)
*****
Да, у мамы неприятностей хватало. В 1949 году она была уволена из Радиокомитета как человек «неподходящей» национальности (в то время комитетом руководил Сергей Лапин). А в 1958 году главный редактор журнала “Москва” Михаил Алексеев выгнал ее с работы “за отсутствие бдительности” при публикации стихотворения поэта Семена Липкина “Союз И…” (Как дыханье тепла в январе/ Иль отчаянье воли у вьючных,/ Так загадочней нет в словаре/ Однобуквенных слов, однозвучных.) Я уже не говорю о том, что моя тетка, сестра матери, была посажена по так называемому зиловскому делу. Его еще называли “еврейским”, так как из материалов этого дела следовало, что “триста евреев собирались взорвать ЗИЛ”. А в моей жизни тоже был один школьный эпизод, классе в седьмом. Сидевший со мной за одной партой парень позволил себе что-то высказать нелицеприятное по отношению к евреям. Он был вытащен из-за парты, получил в глаз и вылетел на середину комнаты. После чего меня перевели в другой класс, так как я отказался говорить, за что его побил…То, что он (отец, К.С. – А.З.) в свое время отдал должное той бандитской стране и тому бандитскому руководству, что следовал в ТОМ русле, тоже очевидно. История его доклада в Союзе писателей о космополитах простая, как мычание. Шел 1949 год, год активной борьбы с космополитизмом (впервые употребил слово “космополит” по отношению к евреям в 1879 г. немецкий историк фон Трейчке, один из основоположников германского антисемитизма – А.З.). Когда Сталин дал указание заняться космополитами, а к ним относили в основном евреев (достаточно вспомнить убийство Михоэлса и разгром Антифашистского комитета), был нанесен первый удар — раскрыты псевдонимы критиков-космополитов, чьи настоящие фамилии оказались сплошь еврейскими. Следующим шагом должен был стать разоблачающий доклад председателя правления и генерального секретаря Союза писателей Александра Фадеева. Но он запил, и доклад мог сделать один из двух его заместителей — либо Анатолий Софронов, который горел желанием расправиться еще с десятком-полутора неугодных, либо мой отец. Вот и весь выбор, какой был у отца. На самом деле, это был выбор между грязью и подлостью. Тем не менее время альтернативы не предлагало, и отец сделал доклад, о котором всю жизнь сожалел. (Константин Симонов выступил на пленуме Союза писателей с грубыми выпадами против “космополитов”. Из статьи в журнале ”АЛЕФ”, 11.02. 2005 – А.З.)
*****
У моего отца, Константина Симонова, было четыре жены, и вторая из них – заведующая отделом поэзии журнала «Москва» в 1956 году Евгения Самойловна Ласкина, моя мама. Она была еврейского рода и звания. Это была совершенно фантастическая женщина. Большая часть того, что я есть, – это у меня от неё… На самом деле объяснить этот успех нельзя (речь идёт о феноменальном успехе отцовского стихотворения «Жди меня» – А.З.), а понять можно. Сделано это, как молитва, и успех в откровенной молитвенности того, что там написано и, главное, в завораживающей интонации, – в ней есть всё. В этом смысле со мной произошла фантастическая история. Лет десять назад я выступал по телевидению и сказал, что “Жди меня” – это стихотворение, на которое многие люди пытались написать песню, но ни одна мелодия не прижилась, потому что в самом у “Жди меня” такая завораживающая интонация, которая не требует мелодии. И тут же получил из Израиля письмо от Илюши Войтовецкого из Беэр-Шевы и кассету. Он написал – а не посмотрите вы вот эту песню, которую написал мой друг Соломон Друри. А стихотворение “Жди меня” было переведено на иврит выдающимся израильским поэтом Авраамом Шлёнским. И вдруг я понял, что молитвенность иврита невероятно совпадает с интонацией этого стихотворения. Оно на иврите звучит – и это единственный язык – не хуже, чем по-русски. Это поразительно. Это вдруг стало как бы еврейской молитвой. Мелодию я не запомнил, хотя мелодия хорошая. Это произвело на меня сильное впечатление, и я благодарен Илюше. И на своем 60-летии, которое снимало телевидение, я сделал такую штуку – я запустил по динамикам эту песню, а сам потихоньку подчитывал русский текст, чтоб все понимали, о чем идет речь. Потом в этом уже не было необходимости, настолько это было понятно. И я сказал, что это тот уникальный случай, когда стихотворение моего отца переведено на древний язык моей матери.
