Я приехал в столицу из уездного городка Ельца в конце 1927 года. Показал Михаилу Фабиановичу Гнесину свои сочинения, и с тех пор он стал моим учителем. У него, прежде всего, я учился композиции. Но никаких специальных разговоров о еврейской музыке, о ее влиянии на творчество у нас не было, ведь я композитор, музыкант, а не музыковед. Великолепная, конечно, музыка у него была – «Рыжий Мотэле». Ну, а что написано в энциклопедиях, меня никогда не интересовало. Что там музыковеды писали о его еврейском периоде, тоже не знаю, но помню, это широко тогда не обсуждалось. И он сам не нажимал на эти педали…Я преклоняюсь перед семьей Гнесиных, их общественная и преподавательская деятельность имеет огромнейшее значение для развития русской музыкальной культуры. Они сделали не меньше, чем семья евреев Рубинштейнов. Их влияние колоссально, они по сути дела определили развитие музыкальной культуры России, музыкального образования в нашей стране…Возвращаясь к вопросу о влиянии еврейского фольклора на музыку советского периода, хочу заметить – я этим никогда не занимался специально, не изучал это. Естественно, были великолепные композиторы – например, друзья Гнесиных семья Крейнов, Александр Крейн, Григорий Крейн и его сын Юлиан; в Союзе композиторов СССР евреев было больше, чем русских. Еврейская творческая музыкальная струя была очень сильна. Были композиторы, которые специально занимались национальным фольклором, например, композитор Пульвер писал музыку для театра Соломона Михоэлса. А вообще, еврейские композиторы влились в русскую музыку и мы никогда не различали – это музыка еврейская, это русская, а это еврейские мотивы в русской музыке. Проблема влияния еврейской музыки на творчество русских композиторов – это специальная тема, которую надо особо изучать, разрабатывать. Вот, к примеру, «Широка страна моя родная». Написал еврей-композитор, но это целиком русская музыка. Дунаевский писал и еврейскую музыку для какого-то фильма, там была еврейская свадьба. Он специально ее писал. Но Дунаевский – это великий русский композитор. Гениальный русский композитор. Еврей по происхождению, но как композитор – русский. И Виктор Белый, талантливый был композитор, тоже еврей, писал русскую, я бы сказал, европейскую музыку. Это был блестящий трезвый ум, мой главный советчик во всем. Талантливый, образованный человек, увлекающийся и, одновременно, с очень здравым восприятием. Так и Михаил Фабианович специально изучал еврейский фольклор, но в то же время у него много симфонических сочинений, где нет никаких еврейских мотивов. Просто европейская музыка…Помню, то ли в ноябре, то ли в декабре 1952 года, в самый разгар дела врачей, проходило заседание Политбюро. Мы обсуждали кандидатуры на сталинские премии. Комитет по искусству представляли Саша Фадеев, Симонов и я. Присутствовал Сталин, Маленков вел заседание. В последний раз тогда я видел Сталина. Ни с того ни с сего Сталин вдруг сказал: «У нас здесь, в ЦК, антисемиты завелись?! Это позор для партии, это позор для всей страны. Немедленно прекратить!» Я сейчас не цитирую. Но смысл его слов точен. То была темпераментная, очень жесткая его речь. После этого Маленков сразу же добавил: «Мы, все члены Политбюро, должны сделать из слов тов. Сталина далеко идущие выводы». Участники заседания были потрясены таким неожиданным выступлением вождя. У меня жена еврейка. Я пришел домой, стал ей рассказывать. Она не сразу мне поверила. Появилась надежда, что скоро закончатся все эти антисемитские безобразия. На следующий день по всей Москве только об этом и говорили. Эффект был как от взрыва бомбы. Ведь на заседании присутствовали сливки интеллигенции, руководители комитетов по культуре, искусству, науке. Мы радовались, что скоро прекратятся дикие выходки. К сожалению, все продолжалось. Более того, напряжение все усиливалось. Оказалось, что уже готовились вагоны для выселения евреев. Только смерть Сталина прервала этот позорный период в жизни страны. Оборвалась дикая космополитическая кампания. Все мои позитивные впечатления от прежних встреч со Сталиным исчезли. Я понял, что это был актерский жест. Для Сталина это было характерно. Он себя будто не связывал ни с чем негативным. То, что происходило в стране, вроде бы его не касалось. Для народа он был и хотел остаться богом. Пастернак как-то сказал Эренбургу: «Вот если бы кто-нибудь рассказал про все Сталину!» Эренбург лишь горько усмехнулся. Да, многие верили, что ко всему плохому, страшному в стране Сталин не имел отношения. Мол, это все творят его соратники. А те ведь делали, что он им говорил. Без его слова не делалось, ровным счетом, ничего. Сталин был величайший актер, коварный и жестокий…В сталинские времена я всюду говорил полным голосом, громко, ничего не боялся никогда. И не скрывал негативного отношения к безобразиям. Мне себя казнить не за что. Я очень многих спасал, чтобы на них не обрушились несчастья. В Союзе композиторов не был репрессирован ни один еврей. Никого не осудили…Было много черносотенных людей в Союзе композиторов. Даже некоторые крупные композиторы. Они все писали в ЦК на меня доносы, что я еврейский ставленник в Союзе, что я покрываю евреев. Когда я приходил в ЦК, Суслов давал мне читать эти письма. Я их читал, видел подписи. То были мои помощники. Мы вместе работали. Они у меня обедали почти каждый день. Союз размещался на первом этаже, а моя квартира несколькими этажами выше. Наверное, после обедов они на меня и писали. Один музыковед писал, что я нахожусь под влиянием евреев, сионистов, и объяснял, как евреи на меня воздействуют через жену и других людей. Суслов предупредил, чтобы я ничем себя не выдал, что читал доносы. Да, в ЦК знали каждый мой шаг – что и как я делаю. Но я мог действовать, потому что меня поставил сам Сталин. Только поэтому мое слово было веским…Я защитил Дунаевского, когда во времена космополитизма началась его страшная травля. Поднялась невероятная истерия: «Он распустил свою семью, он богатый». Действительно, Дунаевский был вполне обеспечен – много работал и зарабатывал композиторским трудом. У него была машина; сын, из-за которого весь сыр-бор разгорелся, ездил на ней. Против Исаака Осиповича началось что-то та-а-акое, невероятное. Один замминистра культуры, черносотенец, антисемит, его все презирали, всячески поддерживал и поощрял эти гнусные нападки. Не стану называть фамилию, у него могут быть дети – они-то ни в чем не виноваты. А Дунаевский был моим другом. Бывало, и он поддерживал меня. Помогал в жизни много раз. Возмущенный всем этим делом, я пришел в ЦК и потребовал, чтобы разнузданная кампания против Исаака была немедленно прекращена. Я даже пригрозил выступить во всех мыслимых и немыслимых органах и дать свою оценку всей этой гадкой истории, преднамеренно развязанной некоторыми людьми. Я сказал, что назову все фамилии и т.д. Видно, некоторые испугались, сразу же все было прекращено. Я ничего Дунаевскому не рассказывал, а он меня не благодарил. И так было понятно. Сына его, Женю, вновь, кажется, приняли в ГИТИС после исключения. Лишь недавно, через пятьдесят лет, я узнал о его реакции. Снимался тут один фильм, и ко мне приехал режиссер, чтобы я рассказал о Дунаевском, что знаю. – «А вы не читали его письмо к сестре, где он про вас пишет?» – «Нет, не читал». И мне дают письмо, где написано: «Дорогая Зиночка. Я разучился молиться. Но если ты не потеряла этой способности, то помолись нашему еврейскому Б-гу за русского Тихона. Он спас мне жизнь и честь». Я был потрясен. Вот так. Это был мой друг, любимый композитор. Я считаю его гениальным композитором, лидером нашей песенной культуры 30-х, 40-х и всех последующих годов.
P.S. Прочитайте. Тихон Хренников о евреях в музыкальной жизни СССР
